Черный орден СС. История охранных отрядов - Хене Хайнц (читать книги полностью без сокращений txt) 📗
Точное число людей, экзекутированных подразделениями особо уполномоченных, неизвестно, однако о масштабах их деятельности свидетельствуют сводные данные на конец 1941 года: всего было убито 500 000 евреев, из них порядка 300 000 оперативными группами.
Несмотря на подобные «успехи», целый ряд командиров оперативных групп и карательных отрядов постарались перевестись из них в другие службы и подразделения: командир оперативной группы Раш уехал в отпуск, да так и не возвратился, Нёбе в ноябре попросил подменить его своего заместителя в управлении РСХА Вернера, начальник спецкоманды Шульц удрал уже в сентябре, а криминальоберсекретарь Кён, у которого сдали нервы, застрелился.
Высший руководитель СС и полиции Минска Бах-Зелевски, страдая от галлюцинаций и явления ему призраков замученных и расстрелянных людей, в результате нервного расстройства попал в госпиталь Хоэнлихена.
На вопрос врача о причине его состояния, Бах-Зелевски пробурчал: «Чему тут удивляться. Разве вы не знаете, что происходит в России? Ведь там ликвидируется весь еврейский народ».
Когда же он обратился к рейхсфюреру СС с вопросом, нельзя ли положить конец всей этой дикой истории на Востоке, Гиммлер закричал на него: «Это приказ фюрера! Евреи — носители большевизма… Попробуйте только отдернуть свои пальчики от еврейского вопроса, тогда увидите, что будет с вами».
Большинство участников карательных операций, за исключением кучки прирожденных садистов и убийц, также находились в подавленном состоянии. Бригадефюрер СС Эберхард Херф написал даже в управление кадров штаба СС, что хотел бы «бежать с Востока, поскольку сыт уже всем по горло».
Тем не менее в оперативных группах сформировались коллективы людей, пропитанных идеями солдатского долга, жестоких, готовых к выполнению любого приказа руководства, потерявших человеческий облик и превратившихся в бездушных автоматов. Таковой была элита «черного ордена» под эгидой «Мертвой головы», оторванная от внешнего мира и буржуазных моральных категорий, сама определявшая для себя социальные и этические критерии. Недаром в течение ряда лет этим людям вдалбливалось: они должны прочувствовать упоение властью, высокое чувство элиты, дозволенность превращения остальных людей в объекты биологических лабораторных испытаний.
К тому же карательные операции и массовая ликвидация людей проводились на бескрайних просторах России, вдали от привычной обстановки, и воспринимались многими как нечто потустороннее. Однако когда впоследствии палачам предъявили обвинение за содеянное, они быстро утратили геройское чувство и из новогерманских избранников превратились в простых обывателей с типично немецкой сентиментальностью и слезливостью.
Группенфюрер СС Турнер, действовавший в Сербии, говорил: «Хорошей эту работу не назовешь». Но признавая это, оперативные группы продолжали тысячами уничтожать людей и прежде всего евреев, рассчитывая даже на сочувствие добропорядочных арийцев. После окончания войны начальник оперативной команды 4А Пауль Блобель считал даже, что их, ликвидаторов и карателей, следовало бы пожалеть, заявляя: «Наши люди, осуществлявшие экзекуции, страдали от нервного перенапряжения гораздо больше, чем их жертвы. С психологической точки зрения они пережили нечто ужасное».
Жандармский унтер-офицер Фриц Якоб жаловался, что ему приходилось заниматься ликвидацией евреев вдали от родного очага, в длительном отрыве от семьи.
Гиммлер хорошо понимал обывательские души своих подчиненных и старался при малейшей возможности поднять их моральный дух, и постоянно твердил о необходимости спасения немецкого народа и нордической расы.
«Многие из вас знают, — обратился он однажды к членам оперативных групп и команд, — что значит видеть перед собою 100, а то 500 и даже 1000 трупов. Пройти сквозь это и остаться, за исключением обычных человеческих слабостей, порядочными людьми — много значит и делает нас закаленными и твердыми. Это — еще ненаписанная страница славы в нашей истории».
Фантазия его была неистощима. Чтобы снять с массовых убийств характер преступления, на одном из совещаний с рейхсгауляйтерами он произнес целую речь, пронизанную чувством самооправдания и самоуспокоения.
Даже в беседах с ближайшими сотрудниками он приуменьшал размеры и размах уничтожения евреев, используя любые аргументы, чтобы утопить в пустословии весь ужас расправы с ними. В то же время Гиммлер чувствовал внутреннюю изолированность, наблюдая за тем, с каким отвращением смотрит на его действия окружающий мир. К нему ежедневно обращались самые различные лица, пытающиеся спасти евреев.
В одном из своих обращений к гауляйтерам Гиммлер сказал: «Подумайте о том, что многие люди, в том числе и члены партии, обращаются ко мне или в соответствующие органы, отмечая, что хотя, вообще-то, евреи и большие свиньи, но стоит помиловать такого-то, наиболее порядочного из них. Осмелюсь утверждать, что, исходя из числа таких обращений и просьб, в Германии гораздо больше приличных евреев, чем все, вместе взятые».
Пытаясь выйти из этой изоляции, он уверял самого себя и своих карателей, что все они — некий инструмент тысячелетней миссии, орудие осуществления дела, которое взорвет представления человечества о мире. "Нельзя рассматривать вещи, исходя из позиции маленького "я", — говорил он, — необходимо судить обо всем с учетом общегерманских интересов и требований. А это связано иногда и о самопожертвованием".
Не уставая подбадривать карателей, выполнявших «тяжелую работу», Гиммлер заявлял: «Могу сказать вам, что простой немец испытывает страх и отвращение при виде всего этого. Но в том-то и дело, что, отказываясь от своей миссии, мы не были бы немцами, а тем более германцами. Это необходимо, хотя и ужасно».
Оперативные группы он посещал и лично. В Минске наблюдал за расстрелом 200 евреев, испытав при этом шоковое состояние.
Обергруппенфюрер СС Карл Вольф, начальник штаба СС, с трудом удержал его на ногах, сказав сопровождавшим их лицам: «Пусть посмотрит, на что воодушевляет этих людей». Придя в себя, Гиммлер произнес патетическую речь о необходимости держаться до конца. «Присутствующие, по всей видимости, заметили, что мне было противно видеть эту кровавую баню, — говорил он, — но каждый должен выполнять свой долг, как бы тяжело при этом ни было».
А командиру оперативной группы Нёбе он указал на необходимость изыскать новые методы умерщвления. Так возникла мысль о создании газовых автомашин.
Командиры оперативных групп не слишком-то надеялись на убедительность выступлений Гиммлера, опасаясь за состояние дисциплины в своих подразделениях и проявлений садизма. В соответствующих инструкциях поэтому говорилось о необходимости проведения экзекуций в сжатые сроки, чтобы палачи не успели прийти в себя.
Олендорф распорядился, чтобы ни один из его подчиненных даже не подходил в одиночку к своим жертвам. Экзекуции должны были проводиться только по приказам начальства и коллективно, чтобы исключить у карателей чувство личной вины. Он запретил и одиночную стрельбу, дабы не вызвать беспорядочную расправу, «Заботы» эти не имели, естественно, ничего общего с гуманностью. С большой неохотой Олендорф использовал впоследствии газовые машины, чтобы не вызывать у своих солдат дополнительных психологических эмоций: ведь трупы в них оказывались в дерьме, с искаженными лицами и в неестественных позах.
Командир оперативной группы С Отто Раш каждого из карателей повязывал коллективной ответственностью за убийства. Пролитая кровь должна была стать средством, которое сплачивало бы их. Поэтому у него на казнях постоянно присутствовал весь состав подразделений.
Не был обойден ни один психологический трюк, чтобы облегчить палачам их работу. Взять хотя бы языковую терминологию: слово «убийство» не употреблялось. Его заменяли такие выражения, как «особая акция», «особое обращение», «исключение», «чистка», «переселение» и «приведение в исполнение». Пропаганда постоянно талдычила, что евреи — не люди. Их называли не иначе как «вредителями» или «паразитами».
