Истребители - Ворожейкин Арсений Васильевич (читать онлайн полную книгу .txt) 📗
«Необходимость действовать в бою парами».
На моей памяти не было еще воздушного сражения, когда бы боевой порядок эскадрильи не рассыпался после первой же атаки. Теперь уже не шли споры о том, надо ли сохранять в — бою компактный строй. Практика убедительно показала, что групповой воздушный бой проходит в поединках одиночных самолетов, в некоторых случаях — звеньев. И мы следовали этому требованию, не имея возможности опереться на какие-либо теоретические обобщения, тем более на официальные документы. Для того чтобы уяснить, сформулировать то новое, что вносила жизнь, следовало хорошенько обдумать, коллективно обсудить быстро накапливавшийся опыт. Времени же у летчиков не было: днем — дежурства возле самолетов, ночи едва хватало на сон. А организационная структура штабов не предусматривала людей, которые могли бы обобщать и анализировать опыт воздушных боев. Странное создалось положение! При авиационных штабах было много специалистов: и штурманы, и инспекторы по технике пилотирования, и связисты, и парашютисты… А вот специалистов, которые занимались бы тем, ради чего, собственно, и поднимаются в небо истребители — воздушным боем, людей, досконально изучающих и обобщающих его развивающуюся тактику, в наших штабах, увы, не было…
Интересы успешного проведения крупных групповых боев настоятельно требовали также, чтобы самолеты были оснащены надежными средствами связи. Пока воздушные бои проходили «на пятачке», белое полотнище стрелы в известной мере обеспечивало управление истребителями с земли. Но, как только воздушные сражения приобрели такие масштабы, что охватить их взглядом с командного пункта стало невозможно, стрела утратила свою роль. При одновременном появлении в воздухе нескольких групп своих и чужих самолетов общее управление боем нарушалось. И в тех случаях, когда масса самолетов охватывала все пространство неба, отдельные вражеские группы, никем не атакованные, могли прорваться к цели (что и произошло сегодня)… Радио для нашей авиации становилось жизненной необходимостью.
Утро 16 сентября 1939 года было необычным.
Мы проснулись не от гула моторов, как привыкли, а от странной тишины. Солнце уже поднялось, но аэродром молчал. Я поторопился одеться и вышел из юрты.
Техники находились возле самолетов, но чехлы с моторов не снимали; нигде не звучали команды, не сигналили бензозаправщики и стартеры. Люди чего-то ждали.
Васильев озабоченно просматривал свежие газеты.
— Ну и прет немец, товарищ комиссар! Польша-то уже почти разбита…
— Почему моторы не прогреваете?
— Начальник штаба не разрешил. Говорят, какие-то указания с Хамар-Дабы.
И тут вдруг возле командного пункта началось шумное веселье: педантичный, степенный Борзяк, обхватив старшего техника эскадрильи, закружился с ним в каком-то странном танце. В воздух взвились ракеты, означавшие конец еще не начинавшегося сегодня дежурства.
— Мир!.. Ура!
Волнующее эхо победы пронеслось по аэродрому, гулкой радостью отзываясь в каждом сердце…
Пока люди, возбужденные и радостные, собирались на митинг, капитан Борзяк вводил нас в курс последних известий, только что переданных из штаба группы.
Оказывается, уже несколько дней в Москве шли переговоры о перемирии. Советское и Монгольское правительства, чтобы способствовать успеху переговоров, отдали распоряжение командованию наших войск проявить максимальную выдержку, не поддаваться на провокации врага. Но какой бандитской подлостью и коварством надо обладать, чтобы в тот самый момент, когда решается вопрос о мире, так накалить обстановку, привести весь Дальний Восток на грань войны… Впрочем, японский империализм, японская военщина изменили бы своей природе, если бы поступили иначе…
Кулаков легонько толкнул Шинкаренко:
— Теперь тебе понятно, почему нам вчера не разрешили штурмовать японские аэродромы? С верхотуры-то видней, чем нам на степных просторах.
— Это точно! — улыбнулся своей доброй улыбкой Женя, а потом сказал суховато и твердо: — Но, чтобы бешеная собака неожиданно не укусила, нужно уметь ей вовремя дать по зубам…
Я отошел в сторонку, чтобы немного сосредоточиться перед выступлением, собраться с мыслями.
Теперь понятно, что японцы, потерпев в августе небывалое еще в истории военное поражение, пытались за пятнадцать дней сентября ложными слухами и обманными демонстрационными маневрами создать впечатление, будто готовятся к реваншу крупными силами. Расчет был прост: запугать нашу сторону, добиться выгодного соглашения. Провокация не удалась.
Советско-монгольские войска, проявив высокую боеготовность, отбили все попытки достигнуть хотя бы малейшего успеха и заставили поверженного врага просить о прекращении всех военных действий.
За время боев японцы потеряли около 700 самолетов, мы — не более 150.
Да, в историю наших Вооруженных Сил вписана новая яркая страница. Она интересна богатым военным содержанием, отражает серьезный этап в развитии тактики авиации. Три жестоких месяца на Халхин-Голе показали, с каким умением, твердостью и мужеством отстаивали советские люди дело мира.
Вот как раз об этом прежде всего и хотелось сказать.
Не все, кто ехал с нами в Монголию, отпразднуют нынешний светлый день. Не дождался его Холин, не увидит его Солянкин, не отпразднует его Рахов и много прекрасных товарищей… Вечная им слава!..
А где наши боевые инструкторы, «испанцы», как мы зовем бойцов-коммунистов, которые первыми из нашего крылатого племени схлестнулись в мадридском небе с фашистскими пиратами? Где товарищи, участники воздушных боев в Китае против японских захватчиков? Трудно переоценить, как много они сделали здесь, на монгольской земле, передавая нам свой опыт борьбы с оголтелыми бандами империализма. Их на Халхин-Голе уже нет. Нет дважды Героев Советского Союза Сергея Грицевца, — Григория Кравченко, нет Героя Советского Союза Василия Трубаченко, орденоносца Комосы и еще многих, многих бесстрашных истребителей: во главе с комкором Я. В. Смушкевичем они срочно, по тревоге, отбыли к нашим западным границам.
