Говорят сталинские наркомы - Куманев Георгий Александрович (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений TXT) 📗
В тот же день командующий войсками Северо — Западного фронта Тимошенко вызвал к себе меня и начальника Октябрьской железной дороги Б. П. Бещева. Приехал с ним в Смольный, в обком партии, ждем у кабинета командующего фронтом. От него вышел Жданов, сказал мне тихо:
— Будет ругать. Держитесь!
Мы с Вещевым вошли. Тимошенко был в сильном раздражении. Обращаясь ко мне (видимо, принял за начальника дороги), стал резко выговаривать за плохую работу, и что дорога не подвезла того и сего, а главное — не обеспечила снарядами артиллерию в готовящемся наступлении. Я сказал, что начальник дороги вот он — Бещев, но он только три дня как вступил в эту должность (прежний начальник Богданов был из машинистов, хороший специалист, но робел перед военными).
То, что мы заменили начальника дороги, еще более рассердило Тимошенко. Он сказал, что теперь понимает, почему железная дорога не подвезла боеприпасы. Я ответил, что его неправильно информировали интенданты, что все претензии к нам насчет боеприпасов ложные. Боеприпасы мы подвезли, и ему как руководителю всего здешнего военного хозяйства надо сперва проверить своих подчиненных.
В общем разговор пошел на высоких нотах. Он вынул из кармана мандат, в нем было сказано, что товарищ С. К. Тимошенко является уполномоченным Совета Народных Комиссаров СССР на Северо- Западном фронте. В ответ я вынул свой такой же мандат уполномоченного Совнаркома СССР. Он ничего не сказал и вышел из кабинета.
На другой день нарком Л. М. Каганович срочно вызвал меня в Москву. Приехал я рано утром. Спрашиваю в наркомате:
— Нарком в кабинете?
— От домой не уезжал.
Вхожу, Лазарь Моисеевич прямо раскаленный. И ко мне:
— Как смеешь улыбаться в такой момент?
А чего мне — плакать, что ли? Он прихватил меня за грудки, пуговицы с кителя полетели. Я отвел руки, пошел к двери, он дверь загородил и, остывая, сказал:
— У меня авторитет побольше Вашего, и то на волоске висит. А Вам приговор подписан.
И сует мне в руки телеграмму из Ленинграда. В ней Тимошенко обращается к Сталину, просит отложить наступление на восемь дней, так как железнодорожники не подвезли боеприпасы. На телеграмме аккуратным почерком Сталина резолюция: «Вызвать виновных и примерно наказать».
Я объяснил наркому, что снаряды давно подвезены и выгружены, что и Ленинградская узловая станция, и Райвола, и Перкярви забиты снарядными штабелями. Но дороги от станций к дивизионным складам не расчищены, и военные этим не хотят заниматься, ждут, что кто–то расчистит дороги, кто–то даст автотранспорт. Я много раз к ним обращался, интенданты ссылаются на нехватку людей и транспорта.
Вижу, парком вздохнул с облегчением:
— Это, — говорит. — другое дело. А кто подтвердит?
— Товарищ Жданов. Он тоже это видел.
Было около десяти утра. Каганович позвонил в Ленинград, и Жданов ему сказал, что дс Ковалев меня тормошит, чтобы вывезти снаряды с железной дороги. Сегодня уговорились в 11 утра поехать туда и навести порядок.
Каганович говорит:
— Ковалев у меня в Москве.
Словом, все прояснилось, и, закончив разговор с Ленинградом, Каганович тут же позвонил в Кунцево, на дачу Сталина. Кратко доложил, как в действительности обстоит дело с боеприпасами, передал трубку мне. Я доложил подробней, Сталин сказал:
— Немедленно возвращайтесь в Ленинград. Когда наведете там порядок, доложите мне. Отменять мероприятие (т. е. переносить сроки наступления) не будем.
Личное указание Сталина произвело сильное воздействие. Будто и люди стали другими, и обстоятельства. Из Ленинграда на фронт прибыли колонны грузовиков, дороги за один день были расчищены, за два дня все снарядные ящики перекочевали в склады и на артиллерийские позиции. Наступление началось вовремя, а считанные недели спустя противник был разгромлен наголову и запросил мира.
Вернувшись с Карельского перешейка в Москву, я доложил суммированные впечатления наркому Кагановичу, потом Сталину. Сталин задал много деловых вопросов о работе тыла и железных дорог. Мне показалось из его реплик, что неустройство нашего тыла и нечеткая работа тыловых органов, так явно проявившаяся в финской войне, очень его встревожила:
— Идите, подводите итоги! — заключил он.
Как их подводить, я не очень–то себе представлял. Масса недостатков выявилась. Выявились и дельные вещи. Например, работа того же военно–эксплуатационного отделения, отлично управлявшего занятыми нашими войсками участками железных дорог.
Собрал я работников Военного отдела НКПС, доложил, обсудили приобретенный опыт, составили докладную записку на имя наркома Кагановича. Предложили создать такие же воснно–эксплуата- ционные отделения на западном, северо–западном и юго–западном стратегических направлениях. Каганович нас поддержал. Работа началась.
Однако это важное дело слабо подкреплялось или вовсе не подкреплялось другими, не менее важными делами транспортного обеспечения войск на случай большой войны. Опыт Халхин — Гола и военных действий в Финляндии выявил важность так называемых второстепенных вопросов, которыми до этих локальных войнах серьезно никто не занимался. То, что для успешного ведения боевых действий нужны сильные войсковые штабы, то есть управленческий аппарат, доказывать нужды не было. А то, что без научно обоснованного и правильно устроенного управления тылом и снабжением войск эти же войска катастрофически теряют боеготовность и боеспособность, приходилось доказывать. И вообще мы слишком много сил и времени тратили на выяснение и объяснение элементарных вещей; слишком часто неудобное для нас стечение обстоятельств или явлений объявляли «буржуазным объективизмом», «буржуазной наукой», а то и чем–нибудь похлеще — вроде вредительства. В результате военная наука приобрела боязливость и консерватизм и, естественно, теряла смелость, что сопровождалось неудачами и крупными потерями.
Конечный успех боевых действий в районе р. Халхин — Гол и в «Зимней» войне затмил трезвые рассуждения о трудностях, потерях, о наших просчетах, неудачах и т. п.
Все эти важные «но» остались аз рамками военно–научных конференций, открытых и закрытых обсуждений — короче сказать, за рамками объективного анализа. Например, в родной мне Военнотранспортной академии научным работникам потребовался почти год, чтобы подготовить и провести конференцию по изучению опыта работы транспорта в военных операциях последних лет. Главные доклады сделали профессора, не участвовавшие в боевых действиях. Они одобряли или не одобряли новейший опыт главным образом с точки зрения опыта Первой мировой и Гражданской войн. Естественно, что научная конференция с таким «запевом», не помогла ни военной науке, ни практике.
То же самое наблюдалось и в литературе, и в журналистике. Первая мировая и Гражданская войны, годы 1914–1920, тыл и военные сообщения воюющих сторон двадцатилетней давности — эти темы кочевали по страницам книг и журналов. А самое необходимо нужное, еще горячее — то, что испытано кровью только вчера и непременно потребуется завтра–послезавтра, — его вроде бы и не было. Под видом соблюдения военной и государственной тайны замалчивался насущный боевой опыт — и положительный и отрицательный. Если что и просачивалось к широкому военному читателю, то в самом общем и обтекаемом виде.
Попытка нашего главного инженера Я. Г. Яковлева опубликовать опыт деятельности военно–эксплуатационного отделения на финском фронте (он сам руководил этим ВЭО) была строго пресечена, и пришлось нам удовлетвориться практическим делом, которое получило «добро» сверху, — формированием еще трех военно–эксплуатационных отделений.
1940 год прошел под знаком усиливавшейся напряженности и в политическом смысле, и в чисто военном. Войска фашистской Германии одержали крупные успехи на Западном фронте. Французская, да и английская армии были наголову разгромлены, немцы вступили в Париж и фактически развязали себе руки на Западе. В то же время с Советским Союзом воссоединились Прибалтийские республики — Эстония, Латвия и Литва, а также Бессарабия. И если прежде линия непосредственного соприкосновения с наиболее вероятным нашим противником, фашистской Германией, ограничивалась западным стратегическим направлением, то теперь она раздвинулась и на север, на границу Прибалтики с Восточной Пруссией, и на юг, на границу с Румынией, где уже находились немецкие войска. Театр возможных военных действий охватывал колоссальную территорию от Балтийского до Черного моря. Соответственно возросли и наши трудности в обеспечении войсковых перевозок. А серьезных и широких мероприятий для перестройки железных дорог, перешивки колеи, увеличения емкости выгрузочных районов по–прежнему не предпринималось.
