Эскадрилья ведет бой - Сухов Константин Васильевич (книги полностью бесплатно TXT) 📗
На командном пункте все в сборе, кроме ведущего «ноль-пятого». Он садился последним и задерживается на стоянке.
Комдив с улыбкой встречает нас. Рад и начальник штаба, стоящий рядом с Покрышкиным.
— Почему задержались? Вы что — ночники? Скажите спасибо Датскому и заведующей столовой: та все тарелки привезла и Все наличное масло отдала, чтобы можно было срочно плошки Зажечь.
Молчим. Но видим, как лицо комдива проясняется, светлеет.
— Кто сколько сбил? — спрашивает он.
За группу пока что никто ему не докладывал: это должен был сделать ведущий. Молчит и Труд. И отвечает теперь каждый За себя.
— Свалил одного «фоккера», — говорит Вахненко, поймав а себе взгляд полковника.
— Тоже одного зажег, — сообщает Жигалов. И тут же добавляет: — Но не видел, как он падал.
— Упал, упал! — подтверждаю и называю место падения вражеского стервятника.
— Ну, а ты сколько сбил?
— Два, товарищ комдив.
— Отличился, значит?
Покрышкин перевел взор на Андрея Труда. Тот, улыбаясь развел руками:
— Моя группа не дралась — была в прикрытии… Отворилась дверь. В землянку вошел ноль-пятый и Копылов
— Товарищ полковник! — выпрямился он и вскинул руку к виску. — Группа вела бой с десятью «фокке-вульфами». Подробности доложить пока не могу. Станция наведения подтверждает падение четырех «фоккеров». Двух сбил я…
Все враз переглянулись, и на лице каждого можно было прочесть недоумение: арифметика — наука точная! И четыре — это лишь два плюс два…
Покрышкин, побагровев, приказал Копылову:
— Немедленно доложи расход боекомплектов по каждому самолету, проверь фотоконтроль. Копылов же докладывает:
— Вахненко и Жигалов израсходовали половину боекомплекта, Сухов — весь. В группе Труда весь боекомплект цел. Кассеты фотоконтроля на обработке.
Покрышкин пристально смотрит то на инженера, то на нашего «ноль-пятого»:
— Доложены результаты лишь по семи самолетам…
— О восьмом разрешите доложить отдельно, — нарушил неловкое молчание Копылов.
— Нет, докладывай сейчас!.. У нас не должно быть тайн от летчиков, которые дерутся вместе. Они должны все знать, доверять один другому!..
Понимаем: неудобно инженеру при нас докладывать комдиву о действиях «ноль-пятого».
Труд просит разрешения у комдива выйти из землянки.
Покрышкин будто и не слышит его. Сурово требует:
— Копылов, почему молчишь?!
Инженер виновато моргнул глазами, помешкал секунду — другую и тихо начал:
— На ноль-пятом израсходовано семь патронов крупного калибра. Работал только один пулемет. Остальной боекомплект цел.
— Пленка с ноль-пятого тоже на обработке?
— Нет: фотокинопулемет не был заряжен.
И тут комдив взорвался:
— Что ж это такое? Семью патронами сбил два «фоккера»! Ты что же — решил чужие победы присвоить себе? Мало своих? Датский! Ответишь головой, если эти два «фоккера» будут записаны на личный счет этого м… Проверь — и представь мне все материалы фотоконтроля и личные рапорты экипажей об этом бое. Наведи порядок: каждый самолет должен ходить на боевое задание с исправной аппаратурой фотоконтроля. А вам всем (Покрышки повернулся к летчикам) через час представить рапорта с точным описанием атак. Сравню их с данными фотоконтроля…
Комдив не выносил фальши, не допускал очковтирательства, презирал нечистоплотных людей. Он убежден был, что летчик, да еще истребитель, который ведет схватку один на один с противником, должен обладать высочайшими моральными ценностями. Он виделся ему не только бойцом, а еще и полномочным представителем своего народа, ведущего справедливую, честную, прямую, бескомпромиссную борьбу за утверждение справедливости на земле.
Стоим в раздумье. Обескураженные и растерянные. Неловко и обидно как-то: дожили — по чьей-то вине попали на подозрение. Нечестность и непорядочность одного обернулись недоверием ко всем. Впрочем, комдив принял правильное решение: проверить — и удостовериться, кто прав, а кто виноват…
А мысль идет дальше: «Что произошло с ноль-пятым? Ведь он здорово дрался на Кубани и на Украине. И вдруг стал „мудрить“. Недаром говорят, что слава портит человека. Мы прежде равнялись на него, старались брать с него пример. Учились у него. А как нам быть теперь?
…Бегут дни, как близнецы, похожие один на другой. Сидим однажды перед рассветом в кабинах в готовности номер один. Небо на востоке едва только начало сереть. Еще и сон не прошел — дремлется: очень устал за последние дни. Но чутко прислушиваюсь к радиообмену: наушники надеты. Правда, один немного сдвинут, чтобы можно было словом-другим переброситься с механиком. Иван Михайлович ветошью еще и еще раз Дотирает стекла, удаляет с крыльев капельки росы, выступившей за ночь на остывшем металле. Машина блестит, и он любуется «пятитидесяткой». Ухаживает он за ней очень тщательно, готовит
К вылету с какой-то одержимостью, внимательно осматривает все узлы
— Как за любимой ухаживаешь?.. Смеется:
— Куда уж мне! Возраст не тот…
— Да хватит, Михалыч! Все равно сейчас забрызгаю на взлете
— Та що це ты кажеш! Треба, щоб машина чиста була и справна!
А тут как раз взвилась вверх ракета: на взлет! Иван Михайлович раскрутил стартер. Двигатель запущен. Даю оборотыы, отпускаю тормоза. Истребитель тронулся с места, побежал быстрее, быстрее…
Путь туда же — в район переправ. Курс — на Тарнобжег.
Как же здорово сказано! С чувством, со смыслом, с душой… Не в этих ли местах бывал поэт и, вдохновленный увиденным, написал эти волнующие строки?!
Возвратились через полтора часа. Уже светло, и солнце косыми лучами пытается согреть землю. Еще тепло, но дыхание осени явственно чувствуется по ночам. Кое-где в лесу уже и листья в багрянец да в золото окрасились.
Зарулили, иду докладывать…
…Со вчерашнего дня наша задача в основном сведена к прикрытию наземных войск, ведущих теперь не наступательные, а оборонительные бои — тяжелые и напряженные.
