Деникин. Единая и неделимая - Кисин Сергей Валерьевич (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации txt, fb2) 📗
До поры до времени препирательства между Ставкой и Врангелем не выходили за рамки чисто деловых, хотя и жутко нервировали всех, в этом участвующих. Деникин писал: «Но если сношения с «Харьковом», «Новочеркасском» и «Пятигорском» имели характер обмена оперативными взглядами и не выходили из пределов дисциплины и подчиненности, иначе обстояло дело с «Царицыном». Не проходило дня, чтобы от генерала Врангеля Ставка или я не получали телеграмм нервных, требовательных, резких, временами оскорбительных, имевших целью доказать превосходство его стратегических и тактических планов, намеренное невнимание к его армии и вину нашу в задержках и неудачах его операций. Особенное нерасположение, почти чувство ненависти, он питал к генералу Романовскому и не скрывал этого.
Эта систематическая внутренняя борьба создавала тягостную атмосферу и антагонизмы. Настроение передавалось штабам, через них в армию и общество. В борьбу вовлекалось и английское представительство, как я узнал впоследствии. Интрига получала лишнюю благодарную тему, а политическая оппозиция — признанное орудие.
Эти взаимоотношения между начальником и подчиненным, невозможные, конечно, в армиях нормального происхождения и состава, находили благодатную почву вследствие утери преемства Верховной власти и военной традиции и имели прямое отражение на периферии».
Пока армия побеждала и уверенно продвигалась вперед, на это тоже можно было не обращать внимания, но потом это непонимание вылилось в открытое противостояние, изнутри подточившее всю Доброволию.
Однако гладко было на бумаге. План Деникина, предусматривавший наступление на Москву, ограничивая фланги Днепром и Волгой, с ходу начал трещать по швам. Уже на следующий день после опубликования директивы Врангель прыгнул за Волгу — 3-я Кубанская казачья дивизия генерал-майора Николая Бабиева заняла село Средне-Ахтубинское, рассчитывая где-нибудь соединиться с уральцами. До этого с февраля Деникин посылал им деньги, орудия, ружья, патроны, броневики, обмундирование. Обнаружили казаки 3-го Кубанской дивизии генерал-майора Петра Мамонова (заменил раненного в голову Бабиева) первые разъезды сильно отступивших уральцев генерал-лейтенанта Владимира Акутина лишь 19 июля в районе озера Эльтон.
Май-Маевского вместо Курска и Орла потянуло на запад — на Полтаву и Кременчуг. Сидорин вообще топтался под Балашовым и Камышиным, больше обозначая наступление, чем реально наступая. 3-й армейский корпус генерал-лейтенанта Николая Шиллинга вышиб григорьевцев из Херсона и Николаева. При поддержке остатков Черноморского флота и английского крейсера «Карадог» он занял Кинбурнскую косу и Очаков, укрепившись в низовьях Днепра. После чего устремился на Одессу, что, с одной стороны, удлиняло линию фронта уже до Днестра и румынской границы, с другой — оставляло в тылу опаснейшего Махно с его непонятно откуда набегавшей «1-й партизанской дивизией».
Деникин оправдывал это «распухание фронта» тем, что «мы занимали огромные пространства, потому что, только следуя на плечах противника, не давая ему опомниться, устроиться, мы имели шансы сломить сопротивление превосходящих нас численно его сил. Мы отторгали от советской власти плодороднейшие области, лишали ее хлеба, огромного количества военных припасов и неисчерпаемых источников пополнения армии. В подъеме, вызванном победами, в маневре и в инерции поступательного движения была наша сила. Истощенный многими мобилизациями Северный Кавказ уже не мог питать надлежаще армию, и только новые районы, новый прилив живой силы могли спасти ее организм от увядания».
Логика в этом, безусловно, была. Армия начинала поход на Москву, имея под ружьем на фронте чуть более 70 тысяч штыков и сабель (против 110–120 тысяч красных). Кубань перестала давать пополнение для далекого Царицына, почетный кубанский казак Врангель чуть ли не за грудки тряс войскового атамана генерала Александра Филимонова и походного атамана Генерального штаба генерал-майора Вячеслава Науменко (первопоходника). Они клялись-божились, что делают для мобилизации все возможное, но Кубань больше дать не могла.
Зато как раз в наступлении армии начали расти за счет пленных красноармейцев и мобилизованных красными и подготовленных в качестве запасников крестьян. Май-Маевский начал поход, имея в Добрармии 9600 штыков, через месяц под Харьковом имел уже 26 тысяч, к концу июля на рубеже Екатеринослав — Полтава — 40 тысяч. Вышедший из Крыма с 4 тысячами Шиллинг в Одессу входил уже с 16 тысячами. Врангель, по утверждению генерала Лукомского, требовал довольствия в июле на 80 тысяч бойцов, в августе — на но тысяч. Это при том, что лишь совсем недавно Кавказская армия вкупе с Донской совместно едва наскребали 40 тысяч. Или Врангель где-то открыл новый источник пополнений, или такова уж хитрая арифметика тыла.
Попутно барон скандалил с Сидориным за 1-й Донской отдельный корпус Генерального штаба генерал-майора Николая Алексеева. Врангель тянул его к себе под Камышин, Сидорин — к себе под Балашов (к 20 июля Донская армия насчитывала уже 45 тысяч штыков и сабель). При этом оба жаловались друг на друга Деникину, утверждая, что без этого корпуса выполнить своих задач не могут.
Главкому вновь и вновь приходилось мирить своих генералов, в который раз играя роль буфера между амбициозностью и честолюбием.
Как он сам признавался: «Военные операции протекали не без серьезных внутренних трений. Малочисленность наших сил и наша вопиющая бедность в технике и снабжении создавали положение вечного недохвата их на всех наших фронтах, во всех армиях. Выведение частей в резерв главнокомандующего наталкивалось поэтому на огромные трудности. Каждый командующий придавал преимущественное значение своему фронту. Каждая стратегическая переброска вызывала коллизию интересов, обиды и проволочки. Когда с Северного Кавказа мы двигали на царицынский фронт прочные кубанские части, генерал Эр дели доносил, что это «вызовет восстание горских народов и полный распад всего Терского войска…» Генерал Врангель требовал подкреплений из состава Добровольческой армии, «которая, по его словам, почти не встречая сопротивления, идет к Москве», а генерал Май-Маевский не без основания утверждал, что в таком случае ему придется бросить Екатеринослав или обнажить фланговое полтавское направление…»
Надо было иметь в виду, что предыдущий год армия Деникина сражалась в казачьих областях, где ей практически гарантирована была поддержка местного населения. Но теперь она шла в «лапотную Россию» с ее крестьянским большинством, которое тихо ненавидело красную продразверстку и чрезвычайку, но с надеждой ждало от белых решения главного для него — земельного вопроса. А вот его-то Деникин не смог решить даже для самого себя, понимая, сколь сложно ему будет лавировать между «республиканцами» и «монархистами» в своей среде. За него решали другие — возвращались старые помещики и насильственно отбирали землю, пороли и вешали крестьян, лишь увеличивая красные отряды.
К 15 июля Врангель взял Камышин, Генерального штаба генерал-лейтенант Николай Бредов с 7-й пехотной дивизией — Полтаву.
Троцкий наконец понял, где таится погибель большевизму, и срочно начал собирать войска для противодействия новой угрозе. Добивать Колчака можно было и малыми силами, Южный фронт теперь был объявлен главным, а под лозунгом «Все на борьбу с Деникиным» с Урала перебрасывались шесть с половиной дивизий и три дивизии с Украины. 16 июля наркомвоенмор писал в приказе: «Вся страна заботится теперь об Южном фронте. Нужно, чтобы командиры, комиссары, а вслед за ними красноармейцы поняли, что уже сейчас на Южном фронте мы сильнее Деникина. Воинские эшелоны и маршрутные поезда снабжения непрерывным потоком идут на юг. Теперь все это… нужно вдохновить идеей решительного наступления…»
Характерная телеграмма Ленина тех дней: «…мобилизовать всех служащих советских учреждений мужского пола от 18 до 45 лет. Мобилизованные отвечают по круговой поруке друг за друга, и их семьи считаются заложниками в случае перехода на сторону неприятеля, или дезертирства или невыполнения данных заданий и т. д.».
