Поражения, которых могло не быть - Попов Григорий Германович (бесплатная библиотека электронных книг .txt) 📗

Планы РВС начала 1928 г. во многом строились на оценке возможностей уже существовавшей промышленности. По мнению начальника Мобилизационно-планового управления ВСНХ Постникова, план РВС мог быть выполнен, кроме авиации [646]. После бурных дебатов первой половины 1928 г. специальная комиссия во главе с Ворошиловым пришла к заключению, что народное хозяйство СССР было в состоянии на основе уже имевшихся средств поддержать существование армии военного времени численностью в 3 млн 266 тыс. человек [647].

Тем не менее у планов Ворошилова был и серьезный оппонент— заместитель ВПУ ВСНХ бывший царский генерал B.C. Михайлов. По его расчетам, возможности военной промышленности были сильно ограничены. Но доводы Михайлова потонули в разразившейся кампании разоблачений в рамках Шахтинского дела. ОГПУ осудило Михайлова и других в умышленном преуменьшении возможностей советской военной промышленности. Таким образом, власть в СССР в целом верила, что промышленность в условиях НЭПа в состоянии обеспечить армию техникой на достаточном уровне.

На то, что планы военного строительства в СССР во второй половине 1920-х гг. основывались все-таки на учете реально существовавшей промышленности, а не на гипотезах о производительности будущих предприятий, указывают слова Тухачевского в его письменном обращении к Сталину летом 1930 г.: «Однако по мере роста промышленности в стране я систематически настаивал на реально возможном увеличении нашей военно-технической мощи» [648]. В мартовском докладе 1928 г. Тухачевский также призывал исходить из предполагаемых будущих возможностей промышленного производства [649].

Таким образом, военное строительство СССР вплоть до 1931 г. осуществлялось в основном на промышленной базе еще НЭПа. Тем не менее по новым вооружениям СССР не сделал столь заметных успехов к началу 1930-х гг., хотя, по оценкам РВС, они все-таки имелись. Проблема заключалась в затянувшихся дебатах между главой Генерального штаба Тухачевским и наркомом обороны Ворошиловым, представлявшими две разные политические группировки в армии. Кроме того, как и предполагал Ворошилов, научно-техническая мысль в СССР находилась на столь отсталом уровне, что выпуск новой техники был просто бессмысленным делом. Проще говоря, к концу НЭПа в экономике уже была достаточная производственная база для развертывания выпуска новых вооружений, но не существовало удовлетворительной научно-технической платформы.

Для аргументации приведенного нами выше мнения о слабости научно-технической мысли как фактора торможения перевооружения РККА обратимся к теме советского танкостроения. Во-первых, обращает на себя внимание длительность перехода от опытных моделей-образцов к организации хотя бы минимальных серий выпуска. Трехлетняя программа танкостроения была принята 2 июня 1926 г., по ней СССР должен был получить батальон из 69 танкеток. Но испытания первой танкетки Т-17 произошли в 1930 г. Учитывая темпы развития научно-технической мысли в мире, четырехлетний срок разработки фактически бронированного трактора с пулеметом (танкетки тогда и назывались «самоходными пулеметами») выглядит слишком емким.

Однако на этом история советской танкетки не завершилась. Проект Т-17 был отвергнут из-за того, что испытания модели показали неспособность одного танкиста выполнять все функции. Потребовалось целых четыре года, чтобы это понять. Другие модели тоже были отвергнуты. В 1930 г. было решено закупить 20 танкеток в Англии. Уже на базе английской модели была разработана советская танкетка Т-27, которая и поступила на вооружение Красной армии в 1932 г., практически почти в конце первой пятилетки.

Не менее интересна история и других советских танков. Но мы не будем излагать здесь подробности их разработки, так как это уже достаточно описано в исторической литературе. Остановимся на Т-26, самом массовом довоенном танке Красной армии. Задание на его разработку появилось летом 1929 г. Тогда военное руководство СССР было заинтересовано в создании основного танка, но этот танк должен был стать легким. За основу был взят специально закупленный в Англии Vickers MkE — легкий танк весом в 6 т. В феврале 1931 г. РВС принял танк на вооружение, не дождавшись даже испытаний опытного образца, поверили конструкторам. Проведение испытаний уже формально серийного танка показало, что он не удовлетворяет требованиям военных. Пришлось запустить просто «Викерс» с небольшими изменениями. Начался процесс доработки Т-26, который завершился в 1932 г.

Но Т-26 по-прежнему оставался по ключевым параметрам «Викерсом», от которого отказались британские военные. До 1939 г. Vickers MkE экспортировался, на него также продавались лицензии. Уже к началу Второй мировой войны стало понятно, что данная модель устарела, но советское танкостроение продолжало выпускать Т-26.

Ситуация с советским танкостроением в канун и во время первой пятилетки наглядно демонстрирует нам, каким реально было ограничение производства советской бронетехники. Это в первую очередь, повторимся, слабая научно-техническая база советского ОПК в указанный период. Сталинская политика «дешевой армии» обернулась сравнительно дешевыми, но низкокачественными вооружениями. Однако сокращение кадровых частей и индекса развертывания обернулось географическим ограничением советских вооруженных сил рамками района Полесья. Стратегия войны на Западе в узкой географической зоне сохранялась вплоть до 1941 г.

Практически до начала 1938 г. советский ОПК был привязан к концепции малой армии с низким индексом развертывания, что соответствующим образом отразилось на производственных возможностях военных заводов. Танков выпускалось много, но не было достаточно мощностей для своевременного обеспечения их запчастями в нужных количествах. Командование военных округов вплоть до начала войны придерживало у себя изношенную технику, так как не было уверено, что удастся вовремя получить новую.

К лету 1941 г. произошло то, чего опасался К.Е. Ворошилов в конце 1920-х гг., — «инфляция» техники старых образцов при дефиците прочих ресурсов и традиционных вооружений, в частности ПТО.

Низкий индекс развертывания, характерный для Красной армии до мероприятий 1938 г., спровоцировал такое явление, как дефицит обученных резервистов и офицеров запаса. Предпринятые в 1938 г. шаги по увеличению численности личного состава вооруженных сил не смогли в достаточной мере исправить это положение, до войны оставалось чуть более трех лет. Тем более кардинальные перемены в сторону роста численности сухопутных сил стали иметь место после зимней войны.

Стремление Сталина в конце 1920— начале 1930-х гг. иметь дешевую армию было связано с тем, что государству требовались средства на индустриализацию и решение задач политического характера, в частности режим большевиков наращивал в 1930-е гг. репрессивный аппарат, который, включая и «империю» ГУЛАГа, потребовал много ресурсов, о чем подробно мы сказали в другой работе [650].

Для сравнительного анализа военных экономик периода Второй мировой войны необходимо учитывать, в какой валюте исчислялась общая стоимость произведенной в СССР продукции, когда при плановой и капиталистической экономиках действуют совершенно разные системы ценообразования. Соответственно, советский рубль нельзя конвертировать для целей экономического анализа в другие валюты, исходя из официально установленного на то время курса, так как рубль имел совершенно иное содержание в хозяйственной жизни. Элементарное сопоставление цен между СССР, США и Германией показывает нам, что доллар в начале Великой Отечественной войны фактически должен был стоить не 5,3 руб., как было официально заявлено, а 15 руб., такое же было отношение рубля к рейхсмарке. Поэтому ВВП СССР в предвоенный период, на наш взгляд, оказался сильно завышен послевоенными исследователями, соответственно, завышена была стоимость и военных расходов Советского Союза, по нашей оценке, как минимум, в 2,5 раза. Важный, на наш взгляд, факт, говорящий в пользу наших выводов о курсе рубля к доллару в 1930— начале 1940-х гг.: официальный курс доллара для работавших в СССР американских дипломатов был 12 руб. [651]