Генерал Корнилов - Кузьмин Николай Павлович (е книги TXT) 📗
Возбуждение Керенского, с каким влетел он в кабинет, объяснилось: удар большевиков в Петрограде удивительным образом совпал с Тарнопольским прорывом на фронте. Оба события словно руководились из одного центра. Министр снова схватил измятую газету. Там тема наступления подавалась именно в такомсовместном смысле. Серые, невыразительные губы Керенского ядовито покривились.
Он сидел, безобразно развалив колени, возил шпорами по ковру. Подробности неожиданного выступления большевиков он словно смаковал.
К середине дня 3 июля со стороны взморья показалась вереница военных судов. Толпа на Троицком мосту издала восторженный рев: на мачте головного корабля реял красный флаг. Рабочим и солдатам шло подкрепление из Кронштадта. Суда стали швартоваться у Николаевской набережной. Веселые матросы в бескозырках, в клешах, вооруженные винтовками со штыками, прыгали через борт. Их прибыло около 20 тысяч.
Вокруг дворца Кшесинской колыхалось половодье картузов, папах, бескозырок. Грозно сверкали штыки. Оркестры гремели не переставая.
В казармах Волынского полка сыграли тревогу. Солдаты быстро разобрали винтовки и построились. Волынцы вышли на проспект и присоединились к митингующим. Следом за ними разобрали оружие солдаты Московского гренадерского, Павловского, 180-го и 1-го запасного полков, 6-го саперного батальона.
Глава Временного правительства князь Львов беспомощно теребил бородку и мигал белесыми, растерянными глазками.
Пока правительство собиралось с духом, положение попытались спасти казачьи части. В конном строю они атаковали разудало двигавшихся по Невскому матросов. Произошла кровавая стычка. Перепуганный питерский обыватель вдруг услыхал заливистое стрекотание пулемета. Казаки гнали перетрусивших матросов до самого Зимнего дворца, однако на Дворцовой площади сами попали под пулеметный огонь. По улицам заметались лошади без всадников, со сбитыми седлами.
Убитых подобрали около шести десятков. Несколько сотен было ранено.
Как ни странно, восстание прекратил начавшийся вечером ливень. Толпы на улицах размыло в одночасье. Город опустел, затих, затаился. Правительство приободрилось и приказало развести мосты. На охрану иностранных представительств были посланы хорошо вооруженные караулы.
Керенский, рассказывая, негодовал. Он с фронта бомбардировал князя Львова телеграммами самого решительного свойства. Этот бунт, этот подлый удар в спину следовало подавить с показательной суровостью. Довольно миндальничать! Революция обязана защитить себя сильной и безжалостной рукой! В эту минуту он вспомнил висевших на придорожных столбах мародеров в солдатских шинелях. Генерал с маленькими аристократическими руками должен его понять и поддержать. В данную минуту они обанастроены одинаково. Только в отличие от него Корнилов уже продемонстрировал свою решительность. Он подает пример безвольному правительству… Керенский объявил, что прямо отсюда, из Молодечно, отправляется в Петроград. Долг требует, чтобы он в такой момент находился в столице.
– Генерал, мы с вами стали свидетелями настоящего кризиса власти. Безумцы ищут выхода через правую дверь. Наш с вами долг сорвать их планы. Как министр, я одобряю вашу твердость. Позвольте же мне заверить правительство, что русская армия находится в надежных руках!
«Как они много говорят! – утомленно думал Корнилов. – Для правильного управления необходимо умолкать и прислушиваться, давать возможность высказаться другим. Нет, не умеют! Слушают только себя. Глухари!.. Завтра он вернется в Петроград и – снова сверху, как гром из тучи, посыпятся приказы, один нелепее другого…»
– Генерал, – не унимался Керенский, – когда вы посылаете своих отважных героев в бой…
– Виноват, – перебил Корнилов, – я их не посылаю. Я их веду.
Министр встряхнул мясистыми щеками. Ежик на его длинной лошадиной голове наклонился угрожающе. Он не выносил, чтобы его поправляли. Он поднялся и принял величественную позу, с рукой за борт френча.
– Генерал, я уезжаю. Готов выслушать ваши претензии. Лавр Георгиевич высказал пожелание, чтобы выборные коми теты не совались в сугубо военные вопросы, не вязали ему руки.
– Этот вопрос мною продуман, генерал. Комитеты, столь вами нелюбимые, станут не только не мешать, но и помогать. Необхо димые указания получил комиссар Савинков. Вам необходимо поддерживать с ним постоянную связь. В его лице вы найдете вдохновенного помощника.
Корнилов вспомнил о генерале Крымове, томящемся в бездействии. Имело смысл 3-й Конный корпус загодя и по возможности незаметно передислоцировать поближе к Петрограду. Надежные дивизии, нераспропагандированные, неразложившиеся, как части столичного гарнизона, могут потребоваться каждую минуту…
– Ой, нет! – живо возразил министр. – Там же командует этот ужасный Крымов. Нет, нет, любой, но только не он!
Искренний испуг министра обескуражил Корнилова. Вроде бы речь шла о решительности, о надежных людях… Тем временем Керенский картинно отсалютовал рукой в перчатке и, позванивая, зашагал к двери. Фронт он оставлял, его ждала столица.
Глядя ему в тощую селедочную спину, на пузырящиеся галифе, на эти нелепые желтые голенища и малиново звенящие шпоры, Лавр Георгиевич невольно вспомнил старинную степную по-говорку: «Когда караван поворачивает назад, хромой верблюд оказывается впереди…»
Временное правительство наконец-то дождалось Керенского с фронта. Он явился как бы пропахший пороховою гарью, его оттопыренные уши слышали гул орудийных взрывов и свист осколков. С чувством превосходства он набросился на министров с бранью и упреками. Министры смущенно помалкивали. Князь Львов неожиданно попросился в отставку. Его никто не уговаривал остаться. Князь на другой же день отправился в Оптину пустынь – замаливать грехи. Премьер-министром Временного правительства стал Керенский. Исполком Петроградского Совета немедленно объявил о своей полнейшей поддержке правительства. Затянувшееся двоевластие в России закончилось.
Командующий войсками столичного военного округа генерал Половцев приказал занять дворец Кшесинской. Никакого сопротивления большевики не оказали. Этим же вечером удалось арестовать Троцкого. Его отволокли в «Кресты», в знаменитую царскую тюрьму. После полуночи, не теряя времени, кинулись на квартиру Ленина. Квартира оказалась пустой, причем было видно, что жилец сбежал в последнюю минуту. Юнкера, понемногу приходя в ярость, разгромили типографию «Правды».
На следующий день с утра был отдан приказ о розыске и немедленном аресте Ленина. Ордер на арест подписал товарищ прокурора, числящийся в партии меньшевиков, А.Я. Вышинский.
Ленина так и не обнаружили. Вместе с ним исчез Зиновьев.
Мальчишки-газетчики, носившиеся по Невскому с кипами «Биржевых ведомостей», орали во все горло:
– Немецкий шпионаж!.. Тайна немецкого вагона!..
Петроградский обыватель, развернув газетный лист, ошеломленно утыкался в пространную статью под названием: «Дело Ленина, Суменсон, Ганецкого, Козловского и др.»
Поздней ночью под проливным дождем в тылах 16-й армии был задержан неизвестный, пробиравшийся с германской стороны. Он назвался прапорщиком Ермоленко. Промокшего до нитки, его доставили в штаб. На допросе он держался загадочно. Сообщил лишь, что, будучи в плену, дал обязательство работать на немецкий генеральный штаб. Ему «устроили» побег из лагеря военнопленных и помогли достичь линии фронта. Больше он ничего рассказывать не стал и потребовал, чтобы его срочно доставили в Петроград. Основные сведения он сообщит лицам, облаченным высшей властью.Так началось знаменитое дело о запломбированном вагоне и немецком золоте большевиков.
Столичные газеты яростно набросились на «горячий» материал. Смаковалась, обсасывалась каждая подробность обнаруженного заговора. Журналисты осаждали следователей, заставляли их проговариваться. Дело о немецком золоте, об ударе в спину революции принимало грандиозный масштаб.
Газетные сенсации целиком зависят от искусства репортеров. В этом отношении впереди всех оказались «Биржевые ведомости». Это на ее страницах (прежде, чем в других изданиях) появилась знаменитая статья о немецком золоте и загадочном вагоне. Это тайны, о которых так голосисто орали на улицах мальчишки с кипами газет.
