Святой дьявол: Распутин и женщины - Фюлёп-Миллер Рене (книги без регистрации бесплатно полностью .txt) 📗
Вот начинается протяжное пение, напоминающее жалобы, церковные напевы, псалмы и народные песни, в которых высказывается страстное желание «хлыстов» приблизить Царство Небесное здесь, на земле. Постепенно пение становится все более экспансивным, восторженным, и теперь песнопения провозглашают появление Спасителя в окружении святых ангелов. После этого снимают одежды и обувь, каждый надевает рубаху из грубого полотна, как напоминание о чудесном воскресении Христа — Ивана Суслова, на измученном теле которого белое полотно превратилось в новую кожу. Одновременно надевание белой рубахи, «одежды усопших душ и ангелов», означает для «божьих людей», что сами они сменяют земную оболочку на духовную и превращаются в другие существа, наделенные особыми силами.
В белых рубахах простого покроя при свете двенадцати восковых свечей они продолжают пение, которое становится все более страстным, возбужденным, пока наконец кто-нибудь не встанет и не начнет двигаться по кругу. Тогда и другие мужчины, и женщины выходят в круг, образуют пары и начинают что-то похожее на крестьянский хоровод, то идя друг за другом по кругу в такт песни, то неуклюже поворачиваясь на месте.
Это длится недолго, и вскоре начинается простой хоровод, символизирующий как бы танец апостолов вокруг Христа, танец, о котором рассказывают тайные рукописи схороненной истинной веры. И, следуя этим писаниям, как апостолы, кружились в праздничном хороводе вокруг Иисуса, превращенного в человека Сына Божьего, одновременно и все небесные силы, солнце, луна и звезды кружились вокруг Иисуса. Вся вселенная танцует с восторженными сектантами до тех пор, пока не покажется в кругу Господь, не затрубит в золотой горн и не сообщит всему миру, что они свободны от всех грехов.
Затем следуют другие формы танца: верующие то галопом, друг за другом, пересекают помещение, то снова ходят, пересекая комнату по диагонали, воздевая руки и умоляюще взывая к Святому Духу.
Когда экстаз достигает предела, «божьи люди» начинают ощущать над головами хлопанье крыльев Святого Духа, и затем происходит великое превращение, в котором все земное становится небесным: лавки, стол, стулья, душная комнатушка в крестьянской избе — все это становится «ковчегом праведников», тем «кораблем», который перенесет общину через бушующее и волнующееся море оскверненного мира в царство блаженства. Мужик и баба на почетных местах за столом превращаются в Христа и Богоматерь, и они направляют «корабль» верующего братства в Царство Небесное.
Теперь исполнилось предсказание, предвещающее новое чудо: всесильный Дух божий стал снова плотью. В полном экстазе «божьи люди» вопят: «Святой Дух снизошел к нам!» и повторяют этот вопль, пока языки не онемеют и по телу не разольется блаженное оцепенение.
Хоровод прекращается, пение замолкает, и вот божественный кормчий поднимается со своего места. Он начинает говорить, голос звучит то низко и жутко, как звериный рык, то по-детски слабо, то радостно-ликующе.
Но посвященные в мистерию «хлысты» понимают, что тот, кто говорит, то лепеча, то издавая громовой крик, то разражаясь смехом, то искажая лицо гримасой, управляется Святым Духом, они знают, что его устами вещает вновь возникший, снова ставший ребенком невинный человек. Наполненные счастливым благоговением, сектанты падают ниц перед божественным кормчим, плачут от счастья, осеняют себя крестом и внимают словам из уст прорицателя. Затем вновь начинаются танцы, еще более дикие, еще более необузданные, пока не забрезжит рассвет. Возбужденные голоса, топот ног и шуршание рубах сливаются в сплошной хаотический шум; лица и фигуры расплываются, длинные, белые, развевающиеся в бурном танце рубахи, становятся похожи на вращающиеся столбы, а на полу растекаются лужи от пота танцующих.
Вдруг посреди неистового, все более убыстряющегося вращения «божьи люди» сбрасывают рубахи до пояса, полуголые сектанты друг за другом подходят к пророку, который ударяет их посохом, свитым из ивовых прутьев, чтобы таким образом освятить зачатие нового человека в теле адамовом.
И так, уподобляясь Христу, сбросившему смертную оболочку, чтобы вновь воскреснуть в духе, скидывают и «хлысты», мужчины и женщины, во время бешеного танца полностью свои одежды. Скоро то один, то другой начинает дергаться в конвульсиях, без сознания опускается на пол; свет гаснет, женщины с распущенными волосами набрасываются на мужчин, обнимают их и страстно целуют. В «греховной свалке» катаются «божьи люди» по полу, совокупляются, не обращая внимания на возраст или родство.
В этом диком экстазе земное сознание и собственная воля полностью отключаются, так как в «греховной свалке» действует не земное Я, а воля невидимого духа.
Григорий Ефимович Распутин, чувственный, но при этом верующий крестьянин из Покровского, должен был здесь, посреди хлыстовских оргий, научиться постигать настоящий смысл этих странных мистерий возрождения через грех.
Он решил, что истинная внутренняя жизнь выпадает на долю только того, кто в «греховной свалке» умеет разбудить в себе прежнего человека и вызвать его к борьбе, чтобы таким образом заставить его умереть в тайной мелодии греха и достичь «святого бесстрашия». Человеку не преодолеть связь с землей, пока он не уничтожит в себе последние остатки сомнений и высокомерие: аскетизм и добродетель. С того момента и Распутину казалось, что путь к истинной покорности и смирению идет только через «греховную свалку», отбрасывание последних условностей, глубочайшее самоуничижение в плотских грехах.
Глава третья
Проповедник из «подполья»
Прошло много лет с тех пор, как Григорий Ефимович затянул мешок, взял посох и кружку для подаяний и отправился в странствия. Уже давно его родные, оставшиеся в Покровском, не получали от него никаких вестей, его отец, старый Ефим, тяжело перенес уход сына. Сильный парень был значительной поддержкой для старика, так как он, хотя и проводил много времени в трактире с другими крестьянскими парнями, но и много помогал по хозяйству, и особенно с лошадьми.
За последние десятилетия работящий Ефим Андреевич Распутин основательно увеличил унаследованную усадьбу, отстроил на месте старой маленькой избы большой двухэтажный дом, перестроил конюшню, купил несколько десятков лошадей. У него была зажиточная усадьба, какие нередко встречаются по всей Сибири.
Но потом на него один за другим посыпались удары судьбы. Сначала Бог забрал у него почти одновременно двоих сыновей, затем и его дорогую жену, работящую Анну Егоровну, которая до последней минуты была стройной, красивой, с серебристыми седыми волосами, веселыми глазами, вела домашнее хозяйство и сидела за прялкой. Сырым осенним днем по пути из Тюмени в Покровское она простудилась, слегла и вскоре умерла. Так Ефим Андреевич остался только с Григорием, пока однажды и тот не покинул его, чтобы уйти в неведомые дали, «в странствие».
Как бы ни было тяжело для старика прощание с сыном, он никогда не жаловался, потому что был верующим и богобоязненным, и во всем видел волю божию; разве мудрый и почитаемый отец Макарий из Верхотурья не выбрал его Гришу, чтобы он оставил двор, отца, жену и детей и не пошел странствовать? Ефим Андреевич дал сыну отеческое благословение и разрешил ему уйти, свято веря, что служение Господу более важно, чем работа по дому и в усадьбе.
И теперь, спустя несколько лет после ухода Григория, старик пытался утешить себя мыслью, что сам Бог нуждается в Григории. Эта вера придавала ему силы, что нередко случается с людьми, убежденными, что они призваны Богом для выполнения великой миссии, принесения большой жертвы или претерпения жестокой боли.
Чем больше он об этом думал, тем больше времени проводил в церкви или в подвале своего дома, где висела чудотворная икона святой Казанской Божьей Матери. Там он молился долгими часами, постепенно оставляя свои мирские занятия.
От соседей и других случайных посетителей он теперь старательно скрывался, и даже когда был с Прасковьей Федоровной, супругой своего исчезнувшего сына, и с ее постепенно подраставшими детьми, он больше не рассказывал им как раньше истории из прежних времен, а все больше и больше задумчиво молчал. Если спрашивали его указаний по хозяйству, он отвечал лишь удивленным взглядом, который, казалось, говорил: «Мы, мой сын и я, мы живем теперь только в служении Божьем».
