История сыска в России, кн.1 - Кошель Пётр Агеевич (читать книги регистрация .TXT) 📗
При Петре I канцелярия имела дело почти исключительно с людьми низших сословий. В случае, когда обвинялись военные или люди, более или менее близкие к верхам, допрос чинили доверенные лица.
Пётр И считал такой порядок лишним. При нём в застенок отправляли всех, без различия звания; исключение делалось редко: когда обвиняемый стоял слишком на виду. Одним из этих немногих «счастливцев» был князь Александр Данилович Меншиков, самый близкий к Петру Великому сановник Его не пытали, а по личному распоряжению царя без суда и следствия сослали в Сибирь, в глухой городишко Берёзов. Там князь и умер.
Зато было приказано всех, близко соприкасавшихся с князем, пытать до крайности, и, вероятно, не один из этих без вины виноватых был похоронен во дворе Полтавского застенка.
Вообще за три года царствования Петра II у Тайной канцелярии было очень много дел, начатых по личному указанию царя.
Удаляя и отправляя в застенок людей, пользовавшихся властью при его деде, Пётр II старался окружить себя людьми, не пользовавшимися милостью у Петра Великого. Эти новые любимцы, в свою очередь, пользовались выпавшим на их долю случаем и спешили свести личные счёты со своими врагами. Государь, до вступления на престол живший в опале, видел от людей мало хорошего. Он был очень подозрителен, всюду видел врагов, почти никому не доверял. Достаточно ему было намекнуть, что кто-то затевает заговор или даже просто отзывается о нём не совсем почтительно, как тотчас Тайной канцелярии отдавался приказ произвести расследование. Если же заподозренный имел несчастье ещё раньше навлечь на себя немилость царя, то в приказе предписывалось пытать «жесточайше» и через короткое время доносили, что такой-то «во время допроса с пристрастием волею Божией помре».
Князь Яков Шаховской в своих «Записках» рассказывает о такой «жесточайшей» пытке.
Допрашивали Данилу Свешникова, родственника князя А.Х.Долгорукова.
Пётр II намеревался жениться на дочери князя Екатерине Алексеевне и вдруг узнал, что за ней ухаживает гвардии сержант Данила Свешников. Нашлись услужливые люди, донёсшие, что Свешников подготавливает в гвардии бунт, чего в самом деле не было.
Ко времени пытки оговорённого в крепостном застенке, кроме судей и секретаря, собрались высшие гражданские чины: дело чрезвычайной важности.
Ввели Свешникова. На нём ещё был гвардейский мундир. Бледный, он испуганно озирался. Помощники палача умелыми руками быстро раздели его донага и подвели к дыбе.
Допрос начался.
Закрутив Свешникову руки за спину и в хомут, палач дал знак, его помощники натянули верёвку, хрустнули кости, и застенок огласился нечеловеческим криком. Судьи задавали вопросы, но пытаемый от страшной боли не мог отвечать. Его спустили на землю, вправили вывихнутые в плечах руки и спросили, с кем он вёл уговор против Его Царского Величества. Что заговор существовал, считалось установленным. Свешников, только теперь узнавший, в чем его обвиняют, стал клясться, что ни о каком заговоре не знает, а потому не может назвать и соучастников. Его вторично подняли на дыбу, но на этот раз последовал приказ «встряхнуть».
Князь Шаховской, не раз присутствовавший на рядовых пытках, пишет, что страшнее такого «встряхивания» трудно себе представить: верёвку слегка отпустили, затем сразу натянули, и раздался хруст костей, переломленных в локтях. Свешников уже не кричал, а только бессмысленно мычал. Его спустили на землю, вправили плечевые суставы сломанных рук и снова начали допрашивать. Но он едва держался на ногах и едва ли понимал вопросы.
– Железо! – скомандовал старший судья.
Сержанта прикрутили ремнями к длинной скамье, палач взял клещи, достал из печи небольшой железный брусок, раскалённый докрасна, и стал им медленно водить по подошвам пытаемого. В застенке запахло жареным мясом.
Судьи опять задали вопрос и опять не получили ответа. Палач достал другой брусок и стал прижигать Свешникову грудь и живот.
Свешников впал в беспамятство. Его несколько раз обливали водой. Он очнулся, но не совсем понимал, что с ним делается, глядел мутными глазами перед собой. Сам палач был смущён и вопросительно поглядывал на судей. Было ясно, что при таком состоянии обвиняемого продолжать допрос бесполезно. Но судьи так не думали. Пытка продолжалась. Свешникову вбивали гвозди под ногти, капали на спину кипящей смолой, наконец железными тисками по очереди раздробили пальцы на обеих ногах – он молчал. Наконец сам Толстой заявил, что на этот раз достаточно. Свешникова подняли и только тут увидели, что он уже умер.
Такая поспешность Тайной канцелярии, однако, не понравилась Петру II. Выслушав доклад, он нахмурился, резко сказал: «Дураки!», и повернулся спиной.
Казнь Данилы Свешникова не принесла Петру II никакой пользы: государь скончался, не успев обвенчаться с княжной Долгоруковой.
Он умер в январе 1730 года, а через пять месяцев князь Алексей Долгоруков со всей семьёй, в том числе и с наречённой невестой покойного государя, отправился в ссылку, в Сибирь.
На российский престол придворными чинами была избрана Анна Иоанновна, племянница Петра Великого.
Новая императрица всегда относилась враждебно к Петру Алексеевичу и поспешила окружить себя людьми, до тех пор бывшими в опале или, по крайней мере, не одобрявших поступков покойного.
Трон окружили новые люди, и это, между прочим, сказалось и на сыске.
Анна Иоанновна до вступления на престол была герцогиней Курляндской. Естественно, что она пригласила к петербургскому двору многих курляндцев, сумевших заслужить её расположение в Митаве. Среди этих людей первое место занимал Бирон, произведённый новой императрицей в герцоги. Бирон пользовался почти неограниченной властью. Чуждый всему русскому, даже плохо говоривший по-русски, он не доверял петербургской Тайной канцелярии и устроил свою, курляндскую, где допрашивались и пытались все заподозренные в неблагожелательстве к нему, Бирону, и другим курляндцам. Императрица оставалась совершенно в стороне. Она вела рассеянную весёлую жизнь и только подписывала то, что ей подсовывал Бирон.
Однако, несмотря на такое положение вещей, Тайная канцелярия не бездействовала. За отсутствием сколько-нибудь серьёзных дел она занялась мелочами, нередко, как и при Петре I, доходившими до драматических курьёзов.
В 1738 году, т. е. через 13 лет после кончины Петра Великого, кронштадтский писарь Кузьма Бунин представил Тайной канцелярии обстоятельный донос, в котором сообщал, что вдова квартирмейстера матросов Маремьяна Полозова распускает зловредные слухи, будто покойный государь Пётр Алексеевич был не русский, а немец, а потому на Руси правят немцы.
В действительности же произошло следующее: жена Бунина родила дочь. При родах ей помогала Маремьяна Полозова. Как-то ночью у постели роженицы разговорились о Петре I. Старушка, кстати, и передала сплетню, слышанную ею десятка три лет назад.
– Говорили, – шамкала Маремьяна, – как царица Наталья Кирилловна родила дочку, так в то время сыскали в немецкой слободе младенца мужеска пола и сказали царю Алексею Михайловичу, что двойня родилась. А тот подлинный немецкий младенец и был государь Пётр Алексеевич.
Бунин насторожился. Он поднёс бабке стакан вина и попросил продолжать. Маремьяна, не подозревая ничего, охотно заговорила снова:
– И то верно, что покойный государь куда как больше жаловал немцев. А ещё довелось мне о том же слышать у города Архангельского, от немчина Матиса. И говорил тот немчин, что-де государь Пётр Алексеевич природы не русской. А слышала я всё это так-то: муж мой, покойник, был на службе в Архангельском, и я с ним там житие имела. И хаживала я для работы к тому самому Матису, а у него завсегда иноземцы толклись, по-своему калякали. Иные и по-нашему, по-русски, говаривали и, бывало, все надо мною издеваются: Дурак-де русак! Не ваш государь, а наш, и русским до него дела нет никакого".
Для Бунина этого было вполне достаточно. Он знал, что Тайная канцелярия охотно принимает доносы и даже платит по ним, но не рассчитал только, что в то время на верхней ступени власти стояли немцы во главе с Бироном и что его донос, таким образом, близко касался этой власти.
