В сетях шпионажа, или «Час крокодила» - Резванцев Александр Александрович (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации txt, fb2) 📗
Это была самая быстрая вербовка в моей оперативной практике. Написав обязательство о сотрудничестве с советской разведкой, Дитер спросил:
— Вы подсунули мне ту шлюху?
— Клянусь честью, нет!
— Она была так похожа на студентку.
— Разве студентка не может быть шлюхой? Кстати, не кажется ли тебе, что она подсыпала какой-то дряни в твой бокал с шампанским?
— Это не исключается. Но нет худа без добра. Мой опыт общения с женщинами теперь настолько богат, что пора подумать о женитьбе.
Дитер рассмеялся. Он радовался тому, что стал не зэком, а всего лишь шпионом. Я дал ему денег под расписку, поставил первое задание, оговорил условия связи и отпустил его с миром.
Он сотрудничал с нами около года. Вначале отношения наши были несколько натянутыми, потом же все пошло как по маслу. От него поступала стоящая документальная информация из объекта нашей заинтересованности. Я всякий раз при встречах выплачивал ему денежные вознаграждения. Небольшие, правда. Один из моих многочисленных начальников говаривал, что на советской разведке никто не разбогател. Дитер принимал деньги охотно и даже стал планировать свой личный годовой бюджет с учетом этих сумм. Вообще-то многие немцы не рассматривают шпионаж как нечто постыдное. Это для них дополнительный заработок, разновидность шабашки. Шпионаж стал шабашкой и для граждан новой России, о чем свидетельствует астрономическое число дел, реализованных нашей контрразведкой. Это из-за размытости понятия «Отечество» и поклонения тому самому мефистофелевскому «златому тельцу».
Погубила Дитера опять-таки женщина, точнее, прелестная и очень порядочная девушка из хорошей бюргерской семьи. Он встретил ее на зимнем курорте под Гармиш-Партенкирхеном в Баварских Альпах и сразу влюбился без памяти. Она ответила ему взаимностью. Дело стремительно шло к свадьбе.
Однако Дитер не хотел, чтобы у него были какие-либо тайны от любимой. За несколько часов до венчания он, глядя в прекрасные серые глаза невесты, признался ей, что является русским шпионом. Девушка отреагировала мгновенно и беспощадно:
— Я не выдам тебя, но твоей женой не буду никогда.
— Стой! — отчаянно крикнул он, но она ушла, часто цокая каблучками.
Дитер вернулся в свою холостяцкую квартирку, наполнил шампанским бокал, швырнул в шипучее вино горсть снотворных таблеток, выпил все залпом и повалился ничком на диван…
Люди много судачат о том, что есть счастье. Для меня же этот вопрос давно решен. Счастье — это когда человечество больше не будет нуждаться в таких, как я.
Запрос
Оперативные сотрудники спецслужб очень любят направлять запросы в различные инстанции, однако чужих запросов исполнять не любят, ибо исполнение запросов, порой совершенно рутинных, отвлекает от работы с агентурой и ведения дел. Получив запрос, любой опер прежде всего стремится сбагрить его кому-то из сослуживцев, а уж если это никак не выходит, чертыхаясь, принимает злополучную бумажку в свое производство.
Мне не удалось сбагрить запрос в отношении Ведерникова, и я, ругаясь, расписался в его получении. Пришел на свое рабочее место, бросил раздраженный взгляд на замшелую от времени и эпох черепичную крышу бывшей офицерской столовки бывшего военно-инженерного училища, крышу, изрядно намозолившую глаза, несмотря на то, что именно под ней была подписана капитуляция Германии, — и стал читать шифровку. Из документа следовало, что некий Ведерников Борис Семенович, 1910 года рождения, пенсионер, обивает пороги военкоматов большого русского города и требует присвоения ему звания Героя Советского Союза на том основании, что он в годы войны якобы возглавлял движение Сопротивления в крупнейших концентрационных лагерях на территории Германии. В Ризентале руководил восстанием заключенных, которые разоружили охрану и удерживали лагерь до подхода наших войск. Попав в окружение в 1942 году, он, будучи политруком, воспользовался документами убитого бойца Красной Армии Кудрявцева Николая Ивановича и в плену находился под этой фамилией. Центр просил подтвердить или опровергнуть эти сведения, прибегнув к помощи немцев, которым в свое время были переданы архивы службы безопасности рейха и СС.
Надо сказать, что сотрудники ведомства Кальтенбруннера к моменту штурма их цитадели, соседствовавшей с Рейхстагом, успели многое из своих архивов эвакуировать на Запад, а многое сожгли, так что рассчитывать на быстрый и легкий успех не приходилось.
Немцы оказали мне посильную помощь. Они выложили несколько десятков томов с различными материалами по кацетам, где имелись и списки участников Сопротивления. Я работал по вечерам и к исходу третьего вечера раскопал двух Кудрявцевых. Против одного из них была карандашом поставлена галочка. Подобными галочками были помечены некоторые фамилии в каждом списке. Я на всякий случай выписал всех помеченных в свой блокнот и спросил у старичка архивариуса, что могли означать эти птички.
— Кто ж его знает, — ответил архивариус. — Может, это были руководители групп, а может, осведомители гестапо. Какая теперь разница? Все они стали дымом крематориев.
— Осведомители-то, положим, не стали, — проворчал я. — Ну что ж, и на том спасибо. Возьмите ваши фолианты. Еще раз благодарю за оказанную поддержку.
— А знаете что, — вспомнил вдруг старичок. — Тут у нас живет один фрукт. Служил в гестапо, занимался, между прочим, кацетами, а потом сам угодил в ваш ГУЛАГ. Отмотал огромный срок и строит теперь социализм в новой Германии. Хотите поговорить с ним?
— Конечно, хочу!
Он поковырялся в каких-то бумагах и выудил из них нужный адрес.
На следующее утро я отправился в деревушку Ленин, спрятавшуюся в грибных лесах у самого Потсдама. Ленин читается с ударением на последнем слоге и не имеет никакого отношения к вождю мирового пролетариата. Тут произрастают самые большие и красивые во всей Германии тыквы. Желтые, розовые, голубые, оранжевые, зеленые, полосатые, они покоятся на крышах, свисают со стен и заборов, поддерживаемые деревянными подпорками, горделиво возлежат на огородных грядках и надменно возвышаются над цветами палисадников. Среди этих тыкв и коротал свой век бывший гауптштурмфюрер, а по-нашему старший лейтенант СС Бруно Кнайзель. Вопреки моим ожиданиям, этот неприметный человек предпенсионного возраста принял меня весьма радушно.
— Очень рад, очень рад! Я десять лет помогал в Сибири советским чекистам. Мы вместе разоблачили немало врагов мира и социализма из числа бывших нацистов.
— Вы были нашим агентом?
— Да. Хотите пива? Или, может быть, чего-нибудь покрепче?
— Спасибо. Я за рулем. Но от бутылки минеральной воды не отказался бы.
Мы уселись в саду под старой яблоней. Кнайзель налил себе пива, а мне плеснул минералки.
— Ну и что же привело вас ко мне? — спросил он на чистейшем русском языке, и тут же рассмеялся, прочитав удивление на моем лице. — Я из фольксдойчей. Меня взяли в гестапо из-за того, что я владел русским. Знаете, иногда в нашей работе лучше без переводчика. А ведь мне приходилось иметь дело преимущественно с военнопленными.
— Вы обслуживали концлагеря?
— Да.
— Меня интересуют сведения о деятельности антифашистов-подпольщиков в кацетах.
— Группы движения Сопротивления? Разумеется, они возникали повсеместно, однако мы успешно противостояли им.
— Каким образом?
— Путем внедрения в эти группы агентуры.
— Этой агентурой руководили вы?
— Я работал с наиболее ценными источниками.
— Назовите их.
— Лилиенштайн, Клюге, Краус, Вальтер, Марианна.
— И кто же был самым удачливым?
— Несомненно, Краус. Талантливейший актер! А как он говорил! Когда Краус появлялся в бараке, послушать его сползались даже полуживые из самых дальних углов! Он быстро создавал группу, сдавал ее нам, и мы тут же переводили его в другой лагерь, но уже под новой фамилией. Таким способом мы быстро избавлялись от наиболее активных.
— Какова судьба этих наиболее активных?
