Всемирная история без комплексов и стереотипов. Том 2 - Гитин Валерий Григорьевич (бесплатные онлайн книги читаем полные .TXT) 📗
— Девять тележек, — проговорил председатель судебной палаты, обращаясь к своему секретарю. — А сколько у нас сегодня осужденных? (Для него «обвиняемый» и «осужденный» были синонимами.)
— Около сорока, — ответил секретарь.
— Но в таком случае две тележки лишние.
— Я отошлю их обратно.
— Не стоит, — махнул рукой Фукье-Тинвилль. — Поди-ка в тюрьму и прикажи, чтоб доставили еще двенадцать человек. Любых, кто подвернется под руку.
Говоря о революции — причем любой — просто невозможно ее очернить, тенденциозно подобрать негативные факты или оклеветать ее, потому что революция — запредельное зло, бал Сатаны, и поди-ка очерни его…
КСТАТИ:
«Революция — когда человек преображается в свинью, бьет посуду, гадит хлев, зажигает дом».
Василий Розанов
Зачем же так оскорблять свинью, господин Розанов? Свинья никогда такого не сделает, разве что преобразившись в человека.
Та же палата Правосудия приговорила к смерти знаменитую фаворитку еще Людовика XV — графиню Дюбарри. Ее судебное дело особенно выразительно раскрывает такое понятие, как «революционная честь». Новые власти торжественно пообещали сохранить Дюбарри жизнь, если она укажет места, где спрятаны ее сокровища. Графиня приняла это условие, а когда все ценности были изъяты в пользу «святого дела революции», ее, конечно, казнили.
Ну а процесс над Ее Величеством королевой Марией Антуанеттой можно с полным правом считать характернейшим примером, символом так называемого «революционного правосудия», которое ну никак невозможно очернить…
Естественно, революционеры изнывали от желания распорядиться судьбой королевы, тем более, что с королем уже было покончено, и ликующая парижская чернь воочию убедилась в том, что королевская голова отсекается от туловища ножом гильотины так же легко, как и всякая другая. Мария Антуанетта, безусловно, была обречена, но просто взять и ликвидировать ее революционеры боялись: а ну как монархи Старого Света окончательно утратят терпение и, прекратив хотя бы на время свои разборки, действительно объединятся для того, чтобы раздавить «гадину» уже не в вольтеровском, а в буквальном смысле этого слова?
Поэтому королеву нужно было казнить лишь после показательного судебного процесса. Но состав преступления? Только то, что она была женой короля, которого казнили только за то, что он был королем? Замкнутый круг, к тому же уж очень топорно сработанный. Так в чем же таком должна была провиниться Мария Антуанетта?
В связи с этой проблемой вспомнилась десятилетней давности история с ожерельем королевы, в которой фигурировала мошенница графиня де Ламотт, осужденная к публичной порке, клеймению и пожизненному заключению в исправительном доме. Известно было, что ей через несколько лет удалось бежать в Лондон, где впоследствии она выбросилась из окна, преследуемая кредиторами. Так вот, между побегом в Англию и прыжком из окна беглянка успела опубликовать целый ряд брошюр, в которых изливались потоки грязной клеветы на Марию Антуанетту, которая представала перед заинтересованным читателем в роли нимфоманки, а также проститутки и извращенки. Учитывая отношение Англии к Франции, особенно в период войны за независимость североамериканских колоний, которым Людовик XVI оказывал самую действенную помощь, эти похабные брошюры пользовались на Британских островах большой популярностью. Да и не только там. Пикантное чтиво всегда пользуется повышенным спросом у широкой публики, так что репутация французской королевы испытала в то время довольно ощутимые удары.
И вот эти брошюры извлекли из небытия и спустя десять лет после их выхода в свет преподнесли как вещественное доказательство преступлений Марии Антуанетты против общественной нравственности (!).
Это был фантастический по своей неправедности судебный процесс, который сам по себе мог бы послужить веским основанием для предания анафеме всех революций прошлого, настоящего и будущего.
Решив привлечь на свою сторону стереотипы буржуазной морали, судьи обвинили Марию Антуанетту не только в нимфомании и проституции, но и в кровосмесительстве, замешенном на педофилии, то есть в том, что наверняка должно было вызвать ужас у почтенных буржуа, которые, между прочим, за милую душу пользовались услугами малолетних шлюх, но не допускали мысли о собственных детях в такой роли…
И вот во время процесса судья говорит, что в ходе детального революционного расследования «обнаружились и самые противоестественные грехи» обвиняемой, после чего по его знаку в зал вводят восьмилетнего мальчика и девочку чуть старше его — детей Марии Антуанетты и Людовика XVI. Им, испуганным, голодным, претерпевшим всевозможные издевательства тюремщиков, начали задавать вопросы, от которых, по свидетельствам очевидцев, краснели даже рыбные торговки, сидевшие на местах для публики.
— А скажи-ка, дитя мое, — обращался к малышу общественный обвинитель Гебер, — когда твоя мать занималась с тобой греховными забавами, она…
И так далее, на что мальчик обязан был дать утвердительный ответ, равно как и девочка.
Марию Антуанетту за все «такое» приговорили к смертной казни.
Один из судей цинично заметил после вынесения приговора: «Революция никому не мстит, она лишь избавляется от скверны».
Что говорить, если главный монстр этой революции — Робеспьер, самый кровожадный из всех известных Истории революционеров, был искренне возмущен этим судебным процессом!
16 октября 1793 года Мария Антуанетта взошла на эшафот.
Направляясь к гильотине, она случайно наступила на ногу одного из палачей и проговорила свои последние слова: «Прошу прощения, мсье, это было не намеренно».
КСТАТИ:
«Когда пятилетний Моцарт, только что отбежав от клавесина, растянулся на скользком дворцовом паркете, и семилетняя Мария Антуанетта, единственная из всех, бросилась к нему и подняла его, — он сказал: „Я на ней женюсь“, и когда императрица Мария-Терезия спросила его, почему, — „Из благодарности“.
Скольких она и потом, Королевой Франции, поднимала с паркета — всегда скользкого для игроков — честолюбцев — кутил, крикнул ли ей кто-нибудь из благодарности — «Да здравствует королева!», когда она в своей тележке проезжала на эшафот…»
Марина Цветаева
А весной следующего, 1794 года, пришел черед Дантона. Когда его везли в тележке к месту казни, он, указывая на дом, где жил Робеспьер, крикнул: «Сегодня я, а завтра он отправится туда же!»
Уже стоя на эшафоте, он обратился к палачу: «Покажи эту голову народу, она того стоит…»
Через три месяца беспрерывных казней, когда, по выражению Гете, «один мерзавец вытеснял другого», когда людей ради ускорения процесса стали судить и приговаривать к смерти уже не индивидуально, а большими группами, палач показал народу и голову главного головоруба — Робеспьера.
Вместе с ним казнили более сотни наиболее рьяных революционеров, после чего буржуазия наконец-то установила элементарный порядок, при котором террор был объявлен вне закона, а люмпен-пролетарии перестали льстиво именоваться «основной производительной силой общества».
Были упразднены революционные комитеты в провинциях и в самом Париже, где уже не наблюдалось бесплатных трапез для городского дна.
Все это, естественно, не произошло само собой и не было следствием воцарения здравого смысла на руинах революционного безумия, а было прямым следствием очередного государственного переворота. Этот переворот, названный термидорианским, так как произошел он от термидора (27 июля 1794 года), не был озвучен орудийными залпами и ревом обезумевших толп, напротив, он был, можно сказать, камерным, но решительным и быстрым. Члены Конвента из числа «новых богачей» (или «новых французов»), некие Тальен, Фрерон, Баррас и другие, добились принятия декрета об аресте радикалов, препятствующих выходу Франции на нормальный путь развития и тем самым создающих реальную угрозу ее существованию. Декрет был принят, а все прочее, в том числе и казнь Робеспьера, было уже делом техники.
