Образ врага. Расология и политическая антропология - Савельев Андрей Николаевич (е книги txt) 📗
В Османской империи на рубеже веков жили 14 миллионов мусульман (турок, курдов и арабов), не менее 4 млн православных (греков, армян, болгар), 215 тыс. иудеев, 120 тыс. католиков. Империя раскололась по религиозному признаку, а внутри религиозных групп — еще и по этническому. Национальные меньшинства сыграли в этом расколе главенствующую роль.
Еще более зыбкой была ситуация в габсбургской Австро-Венгрии, где в 1910 г. проживало 12 млн немцев, 10 млн мадьяр, 6,5 миллионов чехов, 5 млн поляков, 4 млн украинцев, 3,2 млн румын, 2,9 млн хорватов, 2,3 млн евреев, 2 млн словаков, 2 млн сербов, 1,2 млн словенцев и 0,8 млн итальянцев. Не удивительно, что эта империя рассыпалась на мелкие составляющие. Упорное подавление славянства не могло обойтись без последствий.
Германская империя на рубеже ХIХ и ХХ веков включала достаточно незначительные группы меньшинств — 3 млн поляков, 200 тыс. франкофонов, примерно по 100 тыс. датчан, мазуров, литовцев, чехов, кашубов и сербов. Доминирование немцев позволило Германии сохранить имперское ядро и собрать нацию даже после поражения в войне.
После Первой мировой войны возникли новые границы и новые национальные меньшинства.
Самым значительным меньшинством в Восточной Европе стали евреи — больше 8 млн: 3,3 млн жили в Польше, 3,2 млн — в СССР (1,7 млн — на Украине, 600 тыс. — в Белоруссии и 900 тыс. — в остальных частях Советского Союза), 700 тыс. — в Румынии, 600 тыс. — в Венгрии, 350 тыс. — в Чехословакии. Неудивительно, что «еврейский вопрос» оказался фактором напряженности и повлиял на судьбу Европы.
8 млн немцев представляли собой вторую по численности группу меньшинств Восточной Европы: 3,2 млн в Чехословакии, 2 млн — в Советском Союзе, 1 млн — в Польше, свыше 700 тыс. — в Румынии и по 500 тыс. — в Венгрии и Югославии. Если прибавить сюда немецкое население Австрии и Франции, то ход европейской истории к войне вполне описывается тенденциями, заложенными этнополитикой. Соответственно, репрессии против немцев в СССР также становятся делом объяснимым и предсказуемым — «немецкий вопрос» представлял собой крупнейшую проблему для государства, готовящегося к войне.
Третьим по значимости в предвоенной истории было русское меньшинство, которое составляло более 6 млн человек — около 1 млн белорусов и 4 млн малороссов и украинцев в Польше, 600 тыс. малороссов и украинцев и 400 тыс. великороссов — в Бессарабии и Буковине, 500 тыс. малороссов и украинцев — в Закарпатской Украине. Не говоря уже о трехмиллионной великорусской эмиграции.
Крупными меньшинствами являлись также мадьяры вне пределов Венгрии (1,5 млн — в Трансильвании, Банате и Крейшланде, 700 тыс. — в южной Словакии и Закарпатской Украине, около 500 тыс. — в Воеводине), 800 тыс. поляков в Советском Союзе, 600 тыс. турок в Болгарии, 500 тыс. албанцев в Косово, 400 тыс. словенцев и хорватов в Италии, Триесте и Герце, 350 тыс. болгар в Добрудже и 200 тыс. греков в Стамбуле. Все это — топливо для внутренних конфликтов и внешней экспансии.
Послевоенная Европа через военную и послевоенную депортацию и передел границ достигла определенного этнического равновесия — удалось отчасти привести в соответствие государственные границы и границы расселения национальностей. Но Восточная и Центральная Европа в силу этнической чересполосицы сохранила неоднородность — прежде всего в СССР, Югославии, Чехословакии. Лишенные единой национальной элиты, деятельного национального ядра, СССР и Югославия рухнули, пережив кошмары гражданской войны и интервенции, которые лишь кажутся менее мучительными, чем прежние потрясения ХХ века, но отличаются от них лишь одним — относительной немногочисленностью жертв прямого вооруженного насилия. Мирное расчленение Чехословакии можно объяснить как общей вялостью этнического самосознания (отмечаемую еще за столетие до того), а также неучастием в этом расчленении внешнего «третьего лишнего», отвлеченного на другие более масштабные задачи. В СССР и Югославии косвенные демографические потери и потери в локальных войнах оказались сравнимыми с прямыми потерями в широкомасштабной войне.
Продуктивный в послевоенной Европе принцип самоопределения сыграл в последующем дурную роль. Рецидивом этого принципа можно считать Международную конвенцию по устранению любой формы расовой дискриминации, принятую в 1966 г. Генеральной сессией ООН. Взяв под защиту «народности», главные политические игроки санкционировали распад колониальных держав не только по административным границам — эти границы тоже оказались поставленными под вопрос в силу ничем не сдерживаемой этнической вражды. Международным пактом о гражданских и политических правах, принятым в том же 1966 году, утверждалась непозволительность препятствий для этнических или языковых меньшинств вести свою культурную жизнь, исповедовать свою религию и пользоваться своим собственным языком. Реализация этого идеологического положения привела к потопу гражданских войн на Африканском континенте, а позднее — к переделу постсоветского пространства и дестабилизации его крупнейшего осколка — Российской Федерации.
После распада СССР образовалась беспрецедентное по численности русское меньшинство, распределенное по бывшим союзным республикам. Численность только великороссов в этой группе оценивается в 25 млн человек. Трудно представить себе стабильный мир со столь нестабильным этническим составом государств. Если 2 млн албанцев бывшей Югославии буквально взорвали европейское пространство, открыв его американским крылатым ракетам и бомбам, то каковы будут последствия русского реванша, русского восстания против повсеместного геноцида? Европейские аналитики стремятся закрыть глаза на репрессии против русского народа и масштабное переселение преимущественно русских, бежавших от нищеты, войны и репрессий из бывших союзных республик в Россию. Численность русских беженцев от расового геноцида — не менее 11 млн человек, что приближается по масштабу к немецкому послевоенному исходу, составившему 11,7 млн беженцев, которые были приняты в ФРГ (7,6 млн до 1950 года и еще около 4 млн между 1950 и 1961), в ГДР (3,7 млн) и в Австрии (400 тыс.).
В результате Второй мировой войны (1939–1945) общий поток беженцев, депортированных и пленных составил 50–60 млн человек — 10 % европейского населения (включая СССР). В результате разрушения СССР в 90-е годы ХХ века не по своей воле сдвинулись со своих привычных мест проживания не менее 10 % населения бывших союзных республик (без Российской Федерации) и не менее 2 % населения периферийных районов коренной России — обезлюдели Север, Дальний Восток, Сибирь, состоялся исход русского населения с Северного Кавказа, продолжилось начатое в советское время запустение сельской местности.
Для западных ученых русские жертвы несущественны, русские победы незаметны, русская история неинтересна. И все это вопреки масштабам, которые во все годы и по всем качественным и количественным параметрам перекрывали европейские события. Россия вела «неизвестные» для Европы войны, выигрывала «неизвестные» сражения, терпела «незаметные» страдания. Поэтому Европа не замечает трагедии России и русского народа, но вспомнит о нем, когда русские соберутся с силами для воссоединения. Тогда европейские «гуманисты» наперебой загалдят о праве наций-государств, которые в действительности никогда не создавались в постсоветском пространстве и никогда не имели той государственно-правовой природы, что европейские государства-нации. Но, пожалуй, им придет время заняться, наконец, и своими проблемами — мигранты уже сейчас стали важнейшим фактором перестройки национального самосознания умирающих наций «старой Европы».
Национальные меньшинства в современном мире играют все большую роль в связи с тем, что во второй половине ХХ века на Западе укрепилась охранительная парадигма в отношении «культурной нации», и не была замечена грань, когда требование свободного культурного развития начало размываться и этничность смешалась с политикой — этнические группировки начали требовать себе политических прав и территориальной автономии. Увы, эти охранительные настроения не подкреплены государственным проектом и могут быть лишь оправданием разделения государств. Осуществление власти в современных государствах, напротив требует энергичных мер, которые либо ускоряют ассимиляцию, либо выстраивают этническую иерархию.
