Октябрь (История одной революции) - Гончаренко Екатерина "Редактор" (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации txt) 📗
Юнкер шел за мной. Вышли. И тут снова возбуждение оставило меня, и я, покачиваясь, едва дошагал до диванчика у противоположной стороны и сел.
«Делайте, что хотите!» — неслось в голове. «Не могу идти», — рвало отчаяние душу.
Мимо шли, бежали, а мы сидели. Юнкер тоже сел рядом со мной.
Наконец к нам подошел мастеровой. «Их повели», — проговорил он. «Идемте! Ой, не знаю, как выйдем, там здорово вашего брата поколотили», — махнул он рукой.
«Я устал. Я не могу идти. Дайте курить», — попросил я.
«У меня нет. Я этим не занимаюсь. Эй, товарищ!» — крикнул он одному солдату, ковырявшемуся под матрацами, вытаскивая из-под них револьверы и винтовки. И тут я заметил, что таких «ковырял» было много, и что все заняты, очевидно, одной мыслью что-нибудь забрать, утащить. Были и такие, что с диванчиков отпарывали плюш. «Гиены», — мелькнуло сравнение и вспомнилось, как под Люблином я однажды таких обирал отгонял от тел убитых товарищей при лунном свете прелестной летней ночи. И на сердце засосала безысходная тоска.
«Вот есть папироска. Кури, сердечный, полегчает!.. Ишь, лица нет на человеке», — говорил, давая мне папиросу, взятую у «товарища», мастеровой.
«Ах ты русская натура…» — с наслаждением затягиваясь, думал я, и почему-то на память набежали первые строчки описания Днепра: «Чуден Днепр при тихой погоде…» «Ну, идемте», — поднялся я.
«Пора!» — подтвердил мастеровой; и я, молчаливый юнкер и мастеровой пошли. В голове снова образовалась какая-то пустота, и я, идя, почти не отдавал себе отчета в совершающемся вокруг и не замечал пути, по которому мы шли. Я ясно запечатлевал лишь необходимость сохранения, как можно более ярко выраженного, равнодушия ко всему окружающему, чему учила меня то, чем я привык руководствоваться за войну, — интуиция.
Мы шли медленно. Иногда нас останавливали вопросами, на которые или мастеровой, или я давали ответы.
Наконец мы добрались до арки. Прошли через нее среди бушующего моря голов.
С площади неслась стрельба. Под аркой была темнота, и мы также благополучно протолкались в первый этаж следующего здания.
«Идти в ворота нельзя, — говорил мастеровой, — там нас всех арестуют, а вас расстреляют. Там кровью пахнет!» — на ухо шептал он мне.
«Да, да, — согласился я, — потому и просил вас вывести на канавку», — отвечал я, довольный, что пока все идет отлично и мой интуитивный расчет меня не обманул и на этот раз.
В вестибюле, где у меня было так много связано со всем этим злосчастным днем, толпа рабочих и солдат взламывали ящики, о которых казаки говорили, что они с золотом и бриллиантами. Я на одну минуту просунул голову между плеч, чтобы заметить содержимое, но неудачно. Мешкать же было нельзя, и мы продолжали идти. Прошли мимо лестницы, на которой я взял в плен матроса, от которого дважды пришлось ускользать.
Но вот коридор. Затем лестничка, на которой спешащая во Дворец группа солдат Павловского полка учинила допрос и, удостоверившись, что ни у меня, ни у юнкера нет оружия, оставила нас в покое и пошла дальше.
Мы тоже двинулись. Но вдруг мастеровому пришло в голову какое-то решение, и он, оставив нас ожидать его, побежал вслед за уходящими. Через минуту он вернулся с солдатом-павловцем и, обращаясь ко мне, сказал, что дальше нас будет вести этот солдат, а он должен вернуться назад. Я и юнкер поблагодарили его за услугу, и мы расстались.
Но вот мы и на Миллионной. В конце ее, у Марсового Поля, трещали пулеметы, а сзади гудела толпа, и среди нее горели огни броневиков.
На Миллионной же было пусто, темно. Мы шли по середине улицы.
Но вот навстречу попалась группа из 3-х человек. В темноте нельзя было видеть, кто идет. Наш сопровождающий окликнул. Оказались преображенцы. Он справился о комитете полка, под сень которого он предполагал нас сдать для ночлега, так как через Марсово Поле пройти уж никак нельзя было бы из-за патрулей.
Спрошенные отвечали, что он еще заседает и чтобы мы спешили.
«Полк держит нейтралитет, и комитет взял на себя охрану порядка; он и вас примет», — говорил он, идя с нами дальше.
«Итак, я в плену. Оригинально. Ну, посмотрим, что произойдет дальше», — решал я, как солдат объявил, что мы пришли, и вошел в открытую дверь одного из домов по левой стороне Миллионной, откуда на улицу падала полоска света.
Вошли. Передняя — пусто. Прошли в коридор, голоса из ближайшей комнатки нас остановили у ее двери. Солдат вошел и через несколько секунд выскочил, прося «пожаловать».
Маленькая комната. Накурено. Усталые лица двух поднятых голов от какой-то бумаги повернулись в нашу сторону.
«Кто вы?» — раздался вопрос. Спрашивал офицер.
Меня что-то обожгло. «Я из Зимнего. Защищал Временное Правительство. Дворец взяли. Правительство арестовано. Ради Бога, капитан, во имя чести вашего мундира, дайте мне одну из ваших рот. Надо идти туда. Поднимайте солдат», — горячо понес я вздор, забыв, где нахожусь, видя пред собой лишь офицерские погоны.
«Вы с ума сошли!» — вскочил офицер. «Вы не туда попали! Какой Зимний? Как вы могли оттуда выйти? Глупости!.. Идите в другой полк, у нас нет свободного места», — резко отчеканивал он.
«Да нет, — вмешался юнкер, — мы оба оттуда. Временное Правительство арестовано на наших глазах! Господин поручик говорит правду».
«Арестовано? Кто?» — раздался вопрос с порога другой комнаты. Я взглянул в сторону вопроса: спрашивающий оказался солдатом.
«Чепуха, — проговорил капитан, — они повторяют какие-то сказки о том, что Зимний кем-то взят. У нас места нет; не мешайте нам. Идите в Павловский полк», — снова твердо отчеканивал капитан.
«Послушайте, — обратился он к вошедшему, — вот здесь, мы с прапорщиком…» «Извините, что беспокоили», — наконец соображая, что упоминанием о Зимнем мы вредим себе, ответил я и вышел.
Наш сопровождающий еще был в коридорчике.
«Вот что, любезный, отведите нас в Павловский полк. Здесь нет места», — попросил я.
Солдат согласился, и мы двинулись.
Теперь пулеметы стучали громче. Местами щелкали винтовки.
«Расстреливают», — прервал молчание солдат.
«Кого?» — справился я.
«Ударниц!..» — и помолчав, добавил: «Ну и бабы, бедовые. Одна полроты выдержала. Ребята и натешились! Оне у нас. А вот что отказывается или больна которая, ту сволочь сейчас к стенке!..»
«Ого, куда я попаду сейчас!» — пробежала жуткая мысль в голове… «Эх, все равно!» В этот момент раздался оклик: «Кто идет?» — и на фоне справа, впереди светящегося сиротливо фонаря показался матрос.
Но не успели мы что-либо ответить, как матрос, завопив: «А, офицерская сволочь!» — и, схватив винтовку наперевес, сделал выпад в меня.
«В живот!» — мелькнуло в голове, и я невольно закрыл глаза.
«Отчего не больно?» — неслось в голове, и я открыл глаза.
Перед мною стояла спина сопровождающего меня солдата. Я продвинулся вправо.
Матрос лежал на земле, мокрый от изредка моросящего дождика, и что-то бормотал.
«Бегите вправо на угол! Я сейчас», — бросил мне солдат, продолжая держать винтовку за штык.
Я обежал фонарь и, подойдя к углу, остановился. Юнкера не было. Он еще раньше убежал.
«Как быстро все произошло», — соображал я, поджидая солдата, который и не замедлил подойти.
«Сволочь! — говорил он. — Этих матросов мы за людей не считаем. Им только резать да пить!.. Будет, собака, помнить!..» — закончил он, шагая рядом.
«А что ты ему сделал?» — по старой привычке обратился я к нему на «ты» с вопросом.
«Да ничего особенного, Ваше Благородие».
И помолчав, добавил:
«У них, сволочей, всегда кольца на руках, а у меня тут бабенка одна, так я для нее и снял у него. Пьян, собака! Теперь, поди, уже спит. Я его к тротуару оттащил, чтобы броневик не переехал. А вот и наши патрули. Я вас сдам им, чтобы они вас проводили. Да вы, ваше Благородие, не говорите, что из Дворца. Я им скажу, что вы из города сами пришли в Преображенский полк, да там места нет, вот вас сюда и послали», — говорил заботливо мне мой спутник.
