Истребители - Ворожейкин Арсений Васильевич (читать онлайн полную книгу .txt) 📗
Мы обсуждаем основные положения Доклада, потом парторг добавляет раздел о работе коммунистов из технического состава. Потом в работу включается Борзяк. Вчетвером мы подводим окончательные итоги боевой работы. Результаты неплохие: за время боев эскадрилья не потеряла ни одного летчика, а сбила более двух десятков вражеских самолетов.
Взглянув на часы, Гринев напоминает:
— Через пятнадцать минут мы с тобой вылетаем на разведку.
1 сентября весь мир облетела грозная весть: фашистская Германия напала на Польшу, а вслед за ней Англия и Франция объявили войну Германии.
Началась вторая мировая война.
В свете этих событий халхин-гольский конфликт предстал как бесспорно важный этап в едином замысле подготовки империалистами войны против Советского Союза, как стратегическая разведка боем.
Японцы, наголову разбитые в августе, начали стягивать новые силы и даже пытались на правом фланге дважды наступать свежими резервами. Опять разгорелись воздушные бои. Поползли слухи о том, что японцы готовятся к новому наступлению в больших масштабах.
Перед нашей разведывательной эскадрильей была поставлена весьма щекотливая задача: не нарушая государственной границы, внимательно следить за действиями противника по ту сторону. Правда, как и всем летчикам, нам разрешалось залетать в Маньчжурию во время преследований вражеских самолетов, но в такой обстановке обычно не до разведки. Следить за противником так, как мы наблюдали за ним до 31 августа, трижды на день посещая установленные для каждого звена районы, теперь уж не представлялось возможным. Мы могли доставлять только отрывочные, подчас случайные сведения, по которым, конечно, нельзя было составить ясного представления о намерениях японского командования. В иных случаях такие данные даже вводили в заблуждение.
Как-то Кулаков, возвратившись из разведывательного полета, рассказывал начальнику штаба эскадрильи:
— Высота у меня была две тысячи метров. Лечу. Одним крылом — по Монголии, другим зацепляю Маньчжурию. На станции Халун-Аршан дымит большой состав. Я сразу же еще один заход… Как ни плохо было видно, но все же разглядел: эшелон разгружается… Значит, прибыли новые войска. Тогда я полетел на запад и на дороге к Джин-Джин-Сумэ встретил колонну конницы, километра два длиной…
— Загадочное дело: почему они выгрузку производят днем и так открыто перебрасывают свою конницу, без всякой маскировки? — спросил Гринев, глядя на начальника штаба. — Неужели в темное время не могут это сделать?
— А ничего мудреного тут нет, — ответил Шинкаренко, как будто вопрос командира был обращен к нему. — Нам не разрешают действовать, вот они в открытую и подбрасывают войска! А позволили бы разок штурмануть…
— Уж больно ты, я смотрю, драчлив стал, Женя, — покровительственно сказал Борзяк. — Как петух! Тебе бы только налетать… А того не понимаешь, что японцы, может, этого только и ждут, только и хотят нас спровоцировать, чтобы тут же на весь мир раструбить, будто мы захватываем Маньчжурию, а они ее защищают!.. Мы сделали свое дело. Противника разбили, Монголию очистили. Теперь пускай они думают, как им дальше быть…
— Начальству, конечно, видней, но почему же японцы летают к нам, а мы не можем? — Шинкаренко посмотрел на меня, как бы ища поддержки.
— Когда нужно, и мы к ним летаем, — ответил я. — Тебя ведь никто не осудил за то, что ты сегодня в бою преследовал японца и похоронил его где-то километрах в пятидесяти от границы.
— Немного поближе, — уточнил Женя, хмуря брови, но не в силах удержать свою белозубую улыбку. — А штурмануть бы не мешало…
На войне каждый рядовой боец по-своему, горячо, воспринимает неудачи и успехи своей армии. Так же, как старшие военачальники, возглавляющие армию, он озабочен судьбами своего Отечества. Находясь же вдалеке от родных мест, советский боец особенно дорожит славой своего оружия и всей душой стремится к глубоко осмысленному выполнению всех распоряжений.
Сложившаяся обстановка напоминала конец июня, когда японцы готовились к захвату Восточной Монголии: на земле стояло затишье, а в воздухе возникали бои, превосходившие по своей силе июньские. И мы, естественно, задавались вопросом: не целесообразнее ли в этих условиях, когда за нами сила, ответить на активность врага нашим двойным ударом, раздавить противника на его же земле? Но все указания, поступавшие свыше, говорили только об одном — об обороне границ Монголии…
— Если будет нужно, и мы нанесем удар, как это сделали в августе! — сказал я. — Начальник штаба прав, сейчас надо быть очень осмотрительными. Мы с птичьего полета хотя и далеко видим, но все же только под собой… А из Москвы весь земной шар просматривается. Вчера я был в политотделе, и там такое мнение, что японцы только создают видимость подготовки к наступлению, хотят нас запугать, а на самом деле просто спешат заткнуть дыру — ведь их наземные войска здесь все истреблены.
— Но все-таки войска прибывают, это факт, — осторожно вставил Кулаков.
— Так вот мы, разведчики, и должны внимательно следить за японцами, чтобы не прозевать сосредоточение противника и не подвергнуться неожиданному нападению, как это было в мае и особенно в начале июля, — сказал Гринев.
— Нам же не разрешают летать на разведку в Маньчжурию?
Разъясняя Шинкаренко суть дела, я в душе и сам чувствовал, что мои доводы недостаточно убедительны. Спасибо, поддержал Гринев:
— Наше дело солдатское: что прикажут, то и будем делать.
Но Шинкаренко не сдавался:
— Суворов говаривал: каждый солдат должен знать свой маневр.
— Это верно. А пока вот наш маневр, — и Гринев показал на самолет, взлетавший на разведку…
На другой день километрах в пятидесяти от правого фланга советско-монгольских войск, недалеко от станции Халун-Аршан в отрогах Большого Хингана, Кулаков со своими ведомыми обнаружил большое количество свежевырытых окопов, занятых японскими солдатами. Этот клочок монгольской земли вплотную подходил к маньчжурской границе. Никакого населения и даже пограничников там не было. Ясно: выбрав незащищенный и малодоступный для советско-монгольских войск участок, японцы снова нарушили монгольскую границу.
