Утопия у власти - Некрич Александр (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
Конституция формально закрепляла характер нового общества; «Замечания» Сталина и других провозглашали национализацию гражданской истории, национализацию памяти.
Решение об изменении советской конституции было принято «по инициативе товарища Сталина» Седьмым съездом советов 6 февраля 1935 года, всего через несколько недель после убийства Кирова. По словам Н. Бухарина, автором конституции был он. «Внимательно осмотрите это вечное перо, — говорил Бухарин Б. Николаевскому в Париже в 1936 году, — им написана вся новая советская конституция от первого до последнего слова. Я ее написал, лишь Карлуша /Радек/ немного мне помог». Бухарин очень гордился новой конституцией, которая — по его словам — не только вводила всеобщее и равное избирательное право, но и равенство всех граждан перед законом. Он полагал, что конституция создает необходимые условия для перехода от диктатуры одной партии к подлинной народной демократии.
Конституция 1936 года, «Сталинская конституция», как она будет немедленно названа, действительно предоставила советским гражданам демократические права: слова, собраний, свободу печати, шествий и демонстраций, отправления религиозного культа и антирелигиозной пропаганды, неприкосновенность жилища и тайну переписки. Права свободного передвижения не было, но зато все граждане получили избирательные права — ликвидировалась категория «лишенцев», а выборы вводились тайные, прямые, равные. Сталинская конституция была немедленно объявлена в Советском Союзе и друзьями его за границей «самой демократической в мире».
А. Солженицын скажет, что конституция эта не выполнялась ни одного дня. Действительно, Сталин делает доклад о проекте конституции в 1936 году, когда террор набирает силы каждый день. Первое голосование в Верховный Совет СССР происходит в 1937 г., когда террор достигает высшей точки. Нельзя, однако, сказать, что невыполнение конституции было полной неожиданностью. В предыдущих советских конституциях также предоставлялись права: шествий, печати, собраний, но они ограничивались «интересами трудящихся». В конституции 1936 года все права гарантировались «в соответствии с интересами трудящихся и в целях укрепления социалистического строя». И говорилось совершенно ясно: «Тот, кто ставит своей задачей расшатать социалистический строй, — тот враг народа».
Подлинным новшеством конституции было предоставление всем гражданам одинаковых прав. Это был важный шаг в процессе формирования сталинского государства. До сих пор существовала официально категория париев — «лишенцев»: по сравнению с ними все другие категории имели больше прав. Новая конституция устанавливает общее равенство — все неравны одинаково. Ибо в конституции 1936 г. неизменным остается главное: «Проект новой конституции, — не скрывает Сталин, — действительно оставляет в силе режим диктатуры рабочего класса, как оставляет без изменения нынешнее руководящее положение коммунистической партии». Конституция в этом отношении делала шаг вперед: в предыдущих конституциях руководящая роль коммунистической партии подразумевалась, в конституции 1936 года об этом ясно, четко, недвусмысленно сказано в тексте.
Уравнение всех граждан и утверждение права партии представлять всех, руководить всем, решать обо всем оформляли завершение в первую половину 30-х годов строительства тоталитарного государства. В это время существовало и другое тоталитарное государство — гитлеровская Германия. Бухарин, как свидетельствует Николаевский, много думал о нацизме, видел в нем «ускоренное разложение социалистической системы» и говорил о необходимости предотвратить подобное разложение в Советском Союзе, и о необходимости бороться с гитлеризмом, организовать международное движение для борьбы с ним. Но, прежде всего, для борьбы с нацизмом необходимо выдвинуть идею против их идеи. Идея нацизма, как понимал ее Бухарин, это — насилие. Мы, говорил он, должны вести борьбу с насилием под знаменем нашего нового гуманизма, пролетарского гуманизма.
Разговоры, которые Бухарин вел с Николаевским в Париже, носят патетический и жалкий характер. Один из руководителей Октябрьской революции, один из тех, кто больше других способствовал восхождению Сталина, мечтает — туманно и колеблясь — о некой «второй партии» интеллигентов, которая давала бы добрые советы «первой партии»; он ищет в бумагах Карла Маркса незамеченного исследователями указания, как жить дальше. И не найдя, вздыхает: «Ох, Карлуша, Карлуша, почему ты не закончил /статьи о классовой борьбе, М.Г./? Это, конечно, было трудно, но как бы нам это помогло!»
Бухарин, несмотря на свое марксистское образование, а быть может, из-за него, не понимал, что он написал конституцию тоталитарного государства. Которое, правда, в одном отношении отличалось от гитлеровской Германии. Два лозунга могут служить иллюстрацией этого различия. Гитлер говорил: «Если нужно, будем бесчеловечны». Сталин говорил: люди — самый ценный капитал. Советское тоталитарное государство опиралось на тотальный террор, как гитлеровское, и кроме того, на тотальную ложь. Создание этого государства было завершено, когда Сталин провозгласил «демократическую» конституцию. При Ленине террор назывался еще террором, бюрократия — бюрократией, восстания против большевиков — восстаниями против большевиков. И это были годы рождения тоталитарного государства. При Сталине, пишет Лешек Колаковский, давший великолепный анализ характера советского государства, «партия подвергается атакам врагов, но не совершает уже ни одной ошибки, советское государство — безупречно, а любовь народа к власти — безгранична». Государство, ликвидировав все без исключения инструменты общественного контроля над властью, оправдывает свою власть тем, что оно «принципиально» воплощает интересы, нужды и желания трудящихся. Легитимизация, — говорит Лешек Колаковский, — носит идеологический характер. И добавляет: всевластие лжи возникло не в результате плохого характера Сталина, оно было установлено, как единственная форма легитимизации власти, основанной на ленинских принципах.
Всевластие лжи позволяло Сталину утверждать, что конституция 1936 года — «документ, свидетельствующий о том, что то, о чем мечтали и продолжают мечтать миллионы честных людей в капиталистических странах, — уже осуществлено в СССР». И, как ни парадоксально это звучит, в данном случае Сталин говорил правду — миллионы людей в капиталистических странах верили, что в СССР осуществлены «мечты человечества». Подлинный характер советского государства остается непонятым еще долгие-долгие годы.
Многие — неспособны увидеть правду. Многие — согласны быть обманутыми. Ю. Пятаков, исключенный на Пятнадцатом съезде из партии, «высланный» в торгпредство в Париж, капитулировавший перед Сталиным, работавший на него и убитый им в 1938 году, объяснял в 1928 г. Н. Валентинову: «Так как, по вашим словам, изменить убеждения в кратчайший срок как будто нельзя, вы заключаете, что наши заявления, в том числе мои, неискренни, лживы... Я согласен, что не большевики, и вообще категория обыкновенных людей не могут сделать мгновенного изменения, переворота, ампутации своих убеждений... Мы ни на кого не похожи. Мы партия, состоящая из людей, делающих невозможное возможным... и если партия этого требует, если для нее нужно и важно, актом воли сумеем в 24 часа выкинуть из мозга идеи, с которыми носились годами... Да, я буду считать черным то, что считал и что могло мне казаться белым, так как для меня нет жизни вне партии, вне согласия с ней». Пятаков, настоящий большевик, готов на все, ибо «в революции, подбирающейся к миру, неужели вы думаете, что я не буду участвовать? Неужели вы думаете, что в великом мировом перевороте, в котором решающим фактором будет наша партия, я буду вне ее?» И через восемь лет, снова в Париже (заставлял, видимо, этот город задумываться), Бухарин говорит Николаевскому: «Жизнь для нас тяжела... Что нас спасает это вера в то, что прогресс продолжается. Это как поток, который рвется к берегу. Выйдя из потока, вы будете отброшены в сторону».
