Борьба за Дарданеллы - Мурхед Алан (смотреть онлайн бесплатно книга .TXT) 📗
А затем, в двадцатых годах, реакция стала успокаиваться. Первый сюрприз преподнес турецкий Генеральный штаб, признавший, что 15 марта 1915 года почти все боеприпасы в Нэрроуз были расстреляны, и новая атака в этот же день могла стать решающей. Сейчас вся концепция морской атаки была видна если не в новом свете, то в более неоднозначном. Появилось еще одно свидетельство — наличие в то время в Константинополе крайней политической напряженности, а также факт, что в Турции имелось только два арсенала, которые союзный флот мог бы легко уничтожить.
В своем релизе турецкий штаб заявляет: «Быстрая и решительная морская атака в начале войны могла принести успех... если бы флот Антанты появился у Константинополя, остававшиеся там восемь дивизий не смогли бы защитить город». А потому первый и столь часто высмеивавшийся приказ «Адмиралтейству подготовить морскую экспедицию в феврале для бомбардировки и взятия полуострова Галлиполи с прицелом на Константинополь» вовсе не был таким фантастическим.
Неудивительно, что Роджера Кейса не надо было убеждать в важности этих признаний. В 1925 году, будучи командующим Средиземноморским флотом, он прошел через Дарданеллы и, как говорит бывший с ним Эспиналь, из-за избытка чувств не мог говорить. «Боже мой! — наконец произнес он. — Это было бы еще легче, чем я думал! Мы просто не могли не прорваться... а поскольку мы не попробовали, был потерян еще один миллион жизней, и война продолжалась еще три года».
Другие эксперты, и их все еще большинство, остались неколебимы. И все же никто не мог проигнорировать признание Лимана фон Сандерса и турецких командиров, что не раз командиры дивизий на мысе Хеллес собирались оставить Ачи-Баба, что, как минимум, в двух случаях (при первом десанте АНЗАК в апреле и при высадке в бухте Сувла в августе) союзники были на грани прорыва, и предотвратило это лишь вмешательство Мустафы Кемаля.
Постепенно по прошествии времени великие события войны и ее последствия оказываются в перспективе, и галлиполийское предприятие рассматривалось не в отрыве, а как часть генеральной стратегии. Не как какое-то вспомогательное явление, а как альтернатива страшным трем годам бойни, которая происходила в окопах Франции, долгой кампании против турок в Месопотамии и экспедиции в Салоники. Даже не будет преувеличением сказать, что, если бы союзникам удалось пройти через Дарданеллы в 1915-м или 1916 году, русские не подписали бы сепаратный мир и, может быть, не было бы революции. Во всяком случае, не так скоро и не с такими жестокостями.
В этом новом свете Галлиполийская кампания уже не представляется ошибкой или беспечной игрой. В ней воплотилась наиболее творческая концепция войны, а ее потенциальные последствия не поддаются оценке. Ее можно было бы даже рассматривать, как надеялся Руперт Брук, поворотным пунктом истории. Определенно, в военном аспекте ее влияние было огромно. Это была гигантская десантная операция, которую человечество знало до сих пор, и она проходила в почти экспериментальных условиях. Ведь в ней впервые использовались субмарины и авиация, испытывались современные морские орудия против береговой артиллерии, высаживались десантные войска на небольших судах на вражеский берег, использовалось радио, авиационные бомбы, противопехотные мины и многие другие новинки. Эти события привели через Дюнкерк и Средиземноморский десант к вторжению в Нормандию во Второй мировой войне. В 1940 году командиры союзников мало что могли извлечь из опыта затяжной окопной войны с армиями кайзера во Франции. Но Галлиполи явился кладезем информации о сложностях современной маневренной войны, о совместных операциях на земле, на море и в воздухе, и исправление совершенных тогда ошибок стало основой победы 1945 года. В следующий раз, как когда-то надеялся Китченер, «они все сделают правильно!».
Сам Черчилль первым восстановил репутацию Галлиполийской кампании, опубликовав в двадцатых годах свою книгу «Мировой кризис» — свой анализ Первой мировой войны. До этого к нему никогда по-настоящему не прислушивались, и вот шаг за шагом он рассказывает историю политических и военных событий, которые привели к кампании: разногласия с Фишером, противоречия в кабинете, долгая борьба за завоевание поддержки Галлиполи Жоффром и окопными генералами во Франции, мучительные задержки в расчете на слово Китченера, хрупкое равновесие в политике на Балканах и, наконец, кризис в самой битве, когда в течение каких-то моментов, в вакууме нерешительности, все зависело от вдохновения единственного акта веры.
Далее следует изумительная официальная история, подготовленная бригадным генералом Эспиналем, и она полностью подтверждает все написанное Черчиллем.
В то же время авторы, участвовавшие в кампании, тоже были за работой. Тут личные дневники Гамильтона, галлиполийские мемуары Комптона Маккензи, стройный и полный отчет Генри Невинсона об операциях, короткая книга поэта-лауреата Джона Мейсфилда и два пользовавшихся успехом у широкой публики романа: «Тайная битва» Алана Герберта и «Расскажите Англии» Эрнеста Раймонда. К тридцатым годам возникла большая библиотека из книг британских, французских, турецких и германских авторов, и, хотя не исчезла критика применявшейся тактики, ни один серьезный читатель теперь не подвергал сомнению разумность кампании союзников в Дарданеллах.
До этого момента дожило удивительно большое число галлиполийских командиров. Бёдвуд дожил до девяноста шести лет, а Кейс, служивший начальником Объединенных операций во Вторую мировую войну, умер в 1945 году, оставив после себя бесчисленные догадки, что бы случилось, будь он командующим адмиралом в Дарданеллах, а де Робек — его начальником штаба. Нэсмит с «Е-11» стал самым молодым адмиралом на флоте. Другие достигли карьерных успехов, которых никто не мог предвидеть: Аллансон стал британским консулом в Монте-Карло, австралийский журналист Мэрдок стал владельцем могущественной империи газет и радиостанций, Унвин почти сразу ушел в отставку и стал знаменитым яхтсменом. У него было трое детей. Других, юных и никому не известных во время боев в Галлиполи, мир позднее узнал хорошо. Среди них Клемент Эттли, тогда щеголеватый молодой капитан тридцати двух лет, и три будущих фельдмаршала: Слим, Хардинг и австралиец Блейми. Из группы друзей, хоронивших Руперта Брука на Скиросе, выжили только Фрайберг и Артур Асквит. Фрайберг воевал во Вторую мировую, к своему Ордену за достойную службу добавил Крест Виктории с тремя полосами, а потом стал генерал-губернатором Новой Зеландии. Де Робек, Монро и Стопфорд умерли в конце двадцатых годов.
После кампании Гамильтону уже не предлагали служить в войсках, но последующая его карьера в некотором роде весьма примечательна. В 1918 году он становится лейтенантом Тауэра в Лондоне, а в 1932-м ректором Эдинбургского университета. Год за годом, пока один за другим его галлиполийские современники уходили в мир иной, он дожил до достойной старости, его имя по-прежнему сопровождал, но никогда не смущал нимб Галлиполи. За его галлиполийским дневником, появившимся в 1932 году, последовало пророческое исследование направлений развития современной войны, а также несколько мемуаров. Прошла Вторая мировая война, а он все еще находился в своем симпатичном доме в Гайд-Парк-Гарденс в Лондоне, окруженный своими книгами, военными трофеями и многими друзьями со своей высокой худощавой фигурой, хорошо одетым, ухоженным и в светлом разуме. Если его и не оправдали до конца, так, по крайней мере, любили и уважали. Уже ушли все крупные противники Галлиполи, включая Монро и генералов Западного фронта, Бонара Лоу, Карсона и Нортклиффа. Генералу было девяносто четыре года, когда он умер 12 октября 1947 года, и на похоронной службе в его память в Вестминстерском аббатстве собралась большая группа ведущих лиц Британии.
Что больше всего поражало на Галлиполийском полуострове оставшихся в живых участников кампании — это тишина, когда они вернулись сюда после войны. Тишина на скалах и пляжах, где ничего не осталось от прежних боев, кроме мрачного зрелища белых костей непохороненных солдат да ржавеющих на берегу пушек. Не видать ни одного потопленного линкора. «Маджестик» был разрезан одной итальянской компанией и продан на металлолом, а другие корабли — «Трайемф», «Иррезистибл», «Бове» и «Ошен» — лежат слишком глубоко, чтобы их достать. «Ривер-Клайд» ушел. Хотя его тысячу раз прошивало снарядами, его сняли с песка у Седд-эль-Бар и на Мальте инженеры скоро залатали его броню. В 1920 году его продали испанскому владельцу, а в пятидесятых годах он все еще плавал под именем «Муруйя и Аврора».
