De Secreto / О Секрете - Фурсов Андрей Ильич (читаем книги онлайн txt) 📗
По словам Жукова, он поддержал Соколовского, добавив: «Передай, что если до 10 часов не будет дано согласие Геббельса и Бормана на безоговорочную капитуляцию, мы нанесём удар такой силы, который навсегда отобьёт у них охоту сопротивляться». Далее Жуков писал: «В назначенное время ответа от Геббельса и Бормана не последовало. В 10 часов 40 минут наши войска открыли ураганный огонь по остаткам особого сектора обороны центра города».
Наиболее полное описание переговоров с Кребсом содержится в книге маршала Чуйкова «Конец третьего рейха». Им посвящено более 30 страниц в главах «Визит Кребса» и «Берлинский Первомай». Маршал подчёркивал, что свидетелями переговоров стали писатель Всеволод Вишневский, поэт Евгений Долматовский, композитор Матвей Блантер. Переговоры стенографировались. Помимо начальника генерального штаба сухопутных сил Германии Кребса в переговорах с немецкой стороны принял участие полковник генерального штаба фон Дуфвинг, выполнявший на переговорах обязанности адъютанта Кребса, а также немецкий переводчик.
Из рассказа Чуйкова, подкреплённого стенографическими записями, складывается иное впечатление о переговорах на его командном пункте, чем из воспоминаний Жукова. Если из воспоминаний Жукова можно придти к выводу, будто визит Кребса был кратким, а Сталин вообще запретил вести какие-то переговоры, то иные выводы можно сделать из рассказа Чуйкова. Во-первых, он сообщал, что переговоры шли почти десять часов и Кребс покинул командный пункт Чуйкова лишь в 13:08. Во-вторых, Чуйков рассказал об установлении телефонной связи между германской рейхсканцелярией и командным пунктом Чуйкова. (Этот факт был впоследствии отражён в киноэпопее «Освобождение».) В-третьих, на протяжении переговоров с Кребсом Чуйкову и Соколовскому не раз звонили некие вышестоящие лица. А ими могли быть Жуков или Сталин. Возможно, что Сталин, сначала сказавший о недопустимости каких-либо переговоров, затем разрешил их продолжение.
Камнем преткновения на переговорах стало нежелание новых вождей рейха пойти на капитуляцию без согласия Дёница. Для этого были известные основания.
Находившийся в Плёне гросс-адмирал получал скудную информацию о том, что происходило в бункере рейхсканцелярии в последние дни. Лишь через три часа после самоубийства Адольфа Гитлера и его жены 30 апреля в 18:35 Борман направил радиограмму Дёницу: «Вместо бывшего рейхсмаршала Геринга фюрер назначил вас в качестве своего преемника. Вам высланы письменные указания. Немедленно примите меры, необходимые в этой ситуации».
Никаких сообщений об уходе Гитлера из жизни гросс-адмирал не получил и мог считать, что высшая власть в Германии по-прежнему принадлежит фюреру. По этой причине он отправил в Берлин ответ, в котором выражал свою преданность Гитлеру. Ему Дёниц адресовал своё послание: «Если по воле Судьбы… мне суждено править рейхом в качестве вашего преемника, я приложу все силы, чтобы исход этой войны был достоин героической борьбы немецкого народа».
Сокрытие информации о самоубийстве Гитлера было вызвано тем, что Геббельс и Борман опасались Гиммлера, который находился в Плёне, где был и Дёниц. Очевидно, что, скрывая смерть Гитлера, его наследники считали, что пока Гиммлер считает фюрера живым, шеф СС не решится захватить власть. Не спешили они также обнародовать «Политическое завещание» Гитлера, в соответствии с которым Гиммлер был исключён из партии и лишен всякой власти. Скорее всего, они опасались, что преждевременная огласка лишь ускорит действия Гиммлера. Руководитель всесильной эсэсовской организации мог объявить переданное радиограммой «Политическое завещание» Гитлера фальшивкой, Геббельса и Бормана — изменниками, а то и убийцами Гитлера. Геббельс и Борман вряд ли сомневались в том, что Гиммлер мог поставить Дёница под свой контроль или даже объявить себя главой Третьего рейха.
У Геббельса, Бормана и их сторонников оставалось лишь «Политическое завещание» Гитлера для обоснования правомочности своего положения. Ссылаясь на гитлеровское завещание, Геббельс, Борман и их сторонники подчёркивали, что лишь они правомочны вести переговоры о капитуляции. Поэтому первыми, кто за пределами бункера узнали содержание завещания Гитлера, стали советские военачальники, а затем Сталин и другие советские руководители. Кребс говорил Чуйкову: «Полная и действительная капитуляция может быть решена легальным правительством. Если у Геббельса не будет договоренности с вами, то что получится? Вы должны легальное правительство предпочесть правительству предателя Гиммлера. Вопрос войны уже предрешён. Результат должен решаться с правительством, указанным фюрером».
На это Чуйков сказал: «Объявите волю вашего фюрера войскам».
В ответ Кребс, «волнуясь, уже почти кричит по-русски: “Изменник и предатель Гиммлер может уничтожить членов нового правительства!”».
Прибывший на командный пункт Соколовский, ссылаясь на Жукова, предложил Кребсу публично «объявить Гиммлера изменником, чтобы помешать его планам». Заметно оживляясь, Кребс ответил: «Очень умный совет. Это можно сейчас же сделать. Конечно, с разрешения доктора Геббельса. Я снова прошу послать к нему моего адъютанта».
Чуйков: «Надо передать Геббельсу, что до капитуляции не может быть нового правительства».
Кребс: «Сделаем паузу. Создадим правительство…».
Чуйков: «После полной капитуляции».
Кребс: «Нет».
Соколовский: «У вас есть Геббельс и другие — и вы сможете объявить капитуляцию».
Кребс: «Только с разрешения Дёница, а он вне Берлина. Мы могли бы послать Бормана к Дёницу, как только объявим паузу. У меня нет ни самолета, ни радио».
Чуйков: «Сложите оружие, потом будем говорить о дальнейшем».
Кребс: «Нет, это невозможно. Мы просим перемирия в Берлине».
Чуйков: «У вас есть коды, шифры и так далее?».
Кребс: «Они у Гиммлера». (Чуйков писал: «Мы с Соколовским невольно переглядываемся».) «Если вы разрешите иаузу, мы придём к соглашению».
Было принято решение отправить полковника Дуфвинга к Геббельсу. Чуйков позвонил начальнику штаба и приказал обеспечить переход полковника и одновременно связать наш батальон на переднем крае с немецким батальоном и таким образом установить связь Геббельса с армейским командным пунктом.
После ухода фон Дуфвинга беседа с Кребсом продолжалась. Генерал говорил: «Я думаю, уверен, что есть только один вождь, который не хочет уничтожения Германии. Это — Сталин. Он говорил, что Советский Союз невозможно уничтожить и также нельзя уничтожить Германию. Это нам ясно, но мы боимся англо-американских планов уничтожения Германии. Если они будут свободны в отношении нас — это ужасно…».
Соколовский: «А Гиммлер?».
Кребс: «Разрешите говорить прямо? Гиммлер думает, что германские войска ещё могут быть силой против Востока. Он доложил об этом вашим союзникам. Нам это ясно, совершенно ясно!».
В 9.45 утра раздался звонок. Чуйков писал: «Советское правительство даёт окончательный ответ: капитуляция общая или капитуляция Берлина. В случае отказа — в 10 часов 45 минут мы начинаем новую артиллерийскую обработку города. Говорю об этом Кребсу. — Я не имею полномочий, — отвечает он. — Надо воевать дальше, и кончится всё страшно. Капитуляция Берлина — тоже невозможна. Геббельс не может дать согласие без Дёница. Это большое несчастье».
Соколовский: «Мы не пойдём на перемирие или на сепаратные переговоры. Почему Геббельс сам не может принять решение?».
Кребс (снова и снова): «Если мы объявим полную капитуляцию Берлина, то все поймут, что фюрер погиб. А мы хотим создать правительство и сделать всё организованно».
Соколовский: «Пусть Геббельс объявит…».
Кребс (перебивая): «Но Дёниц — беспартийный. Легче решать ему. Пусть он и капитулирует, чтобы не нести напрасных жертв».
Соколовский: «Капитулируйте и объявите о новом правительстве. Мы вам дадим для этого рацию в Берлине. Вы свяжетесь и с правительствами наших союзников».
Кребс: «Да, Геббельсу, пожалуй, придётся на это решиться. Может быть, можно мне поехать к нему?».