Война с персами. Война с вандалами. Тайная история - Кесарийский Прокопий (книги онлайн полные версии бесплатно .txt) 📗
(8) Стасиоты прежде всего ввели некую новую моду в прическе, ибо стали стричь волосы совершенно иначе, чем остальные римляне. (9) Они совершенно не подстригали усы и бороду, но постоянно следили за тем, чтобы те были у них пышными, как у персов. (10) Волосы на голове они спереди остригали вплоть до висков, а сзади, словно массагеты [87], позволяли им свисать в беспорядке очень длинными прядями. По этой причине такую моду назвали гуннской.
(11) Далее, что касается одежды, то все они сочли нужным отделывать ее красивой каймой, одеваясь с большим тщеславием, чем это соответствовало их достоинству [88]. (12) А такие одежды они могли приобретать отнюдь не дозволенным способом. Часть хитона, закрывающая руку, была у них туго стянута возле кисти, а оттуда до самого плеча расширялась до невероятных размеров. (13) Всякий раз, когда они в театре или на ипподроме, крича или подбадривая [возничих], как это обычно бывает, размахивали руками, эта часть [хитона], естественно, раздувалась, создавая у глупцов впечатление, будто у них столь прекрасное и сильное тело, что им приходится облекать его в подобные одеяния, между тем как следовало бы уразуметь, что такая пышная и чрезмерно просторная одежда еще больше изобличает хилость тела. (14) Накидки, широкие штаны и особенно обувь у них и по названию и внешнему виду были гуннскими [89].
(15) Поначалу почти все они по ночам открыто носили оружие, днем же скрывали под одеждой у бедра небольшие обоюдоострые кинжалы. Как только начинало темнеть, они сбивались в шайки и грабили тех, кто [выглядел] поприличней, по всей агоре и в узких улочках, отнимая у встречных и одежду, и пояс, и золотые пряжки, и все прочее, что у них было. (16) Некоторых же во время грабежа они считали нужным и убивать, чтобы те никому не рассказали о том, что с ними произошло. (17) От них страдали все, и в числе первых те венеты, которые не являлись стасиотами, ибо и они не были избавлены от этого. (18) По этой причине большинство людей впредь стало пользоваться медными поясами и пряжками и носить одежду много хуже той, что предписывал их сан, дабы не погибнуть из-за любви к прекрасному, и еще до захода солнца они, удалившись с улиц, укрывались в домах. (19) Так как преступления продолжались, а стоящая над народом [городская] власть не обращала на злодеев никакого внимания, дерзость этих людей постоянно возрастала. (20) Ведь преступления, если им предоставить полную свободу, обычно переходят все границы, поскольку даже те злодейства, которые подвергаются наказанию, не могут быть полностью искоренены. (21) Ибо по своей природе большинство легко склоняется к греху.
(22) Так обстояла с венетами. Из стасиотов противоположной стороны многие склонились к ним, охваченные желанием совсем безнаказанно соучаствовать в преступлениях, другие же, бежав, укрылись в иных местах. Многие, настигнутые и там, погибали либо от руки противника, либо подвергнувшись преследованиям со стороны властей. (23) Итак, в это сообщество начали стекаться многие другие юноши из тех, что ранее вовсе не стремились к подобным делам. Теперь же их побуждала к этому возможность выказать силу и дерзость, (24) ибо нет ни одного известного людям греха, которым бы в эти времена не грешили, оставшись при этим безнаказанным. (25) Прежде всего они погубили своих противников, а затем взялись убивать и тех, кто не нанес им никакой обиды. (26) Многие, прельстив их деньгами, указывали стасиотам на своих собственных врагов, и они тотчас же истребляли их, приписав им имя прасинов, хотя эти люди им были вовсе незнакомы. (27) И происходило это не во тьме, и не в тайне, но во всякое время дня, в любой части города, причем случалось, что злодеяние совершалось на глазах у самых именитых лиц. (28) Ведь им не нужно было скрывать злодеяние, так как над ними не висел страх наказания, но, напротив, у них даже появилось своего рода побуждение к состязанию в проявлении своей силы и мужественности, когда они одним ударом убивали какого-нибудь безоружного встречного. И ни у кого уже не оставалось малейшей надежды на то, что он останется жив при такой ненадежности бытия. (29) Устрашенные, все считали, что смерть уже нависла над ними, и никому ни одно место не казалось достаточно надежным, никакое время – безопасным, коль скоро людей без какой-либо причины умертвляли в самых почитаемых храмах и во время всенародных празднеств. Никакой веры не осталось ни в друзей, ни в родных, ибо многие погибли от коварства самых близких людей.
(30) При всем том никакого расследования содеянного не производилось, но несчастье на любого обрушивалось неожиданно, и никто не вставал на защиту пострадавших. (31) Ни закон, ни обязательства, упрочивающие порядок, больше не имели силы, но все, подвергнувшись насилию, пришло в смятение. Государственное устройство стало во всем подобно тирании, однако не устоявшейся, но ежедневно меняющейся и то и дело начинающейся сызнова.
(32) Решения архонтов были подобны тем, какие возникают у объятых ужасом людей, разум которых порабощен страхом перед одним человеком, а судьи, выносящие приговоры по спорным делам, высказывали свои суждения не в соответствии с тем, что представлялось им справедливым и законным, а в зависимости от того, какие отношения были у каждой из тяжущихся сторон со стасиотами, враждебные или дружеские. Ибо судью, пренебрегшего их наказом, ожидала смерть.
(33) Многие из заимодавцев под давлением насилия вынуждены были возвращать расписки своим должникам, не получив ничего из данного ими взаймы, а многие отнюдь не добровольно отпускали на волю своих рабов. (34) Говорят, что и некоторые женщины принуждались своими рабами ко многому из того, чего они вовсе не желали. (35) Уже и дети не безвестных мужей, связавшись с этими юношами, вынуждали своих отцов совершать многое против их воли и помимо прочего отказываться в их пользу от своих денег. (36) Многие же мальчики были против воли принуждены к нечестивому сожительству со стасиотами не без ведома своих отцов. (37) То же самое доводилось терпеть и женщинам, живущим со своими мужьями. Рассказывают, как одна женщина, прекрасно одетая, плыла со своим мужем к пригородному имению, расположенному на противоположном берегу [90]. Во время переправы им встретились какие-то из этих стасиотов, которые, с угрозами отняв ее у мужа, пересадили в свою лодку. Она перешла на их ладью, потихоньку наказав мужу не отчаиваться и не бояться позора для нее, (38) ибо она не потерпит, чтобы глумились над ее телом. И муж ее еще глядел на нее в великой печали, как она бросилась в море и тотчас покинула этот мир.
(39) Вот каковы были дерзости, на которые отваживались тогда эти стасиоты в Визáнтии. И все же они терзали свои жертвы меньше, чем злодеяния, совершаемые Юстинианом по отношению к государству, ибо претерпевшим даже самое тяжкое от частных злоумышленников значительная часть страданий, проистекших от беспорядка, возмещается постоянным ожиданием кары со стороны закона и властей. (40) Ведь исполненные добрых надежд на будущее, люди легче и не с такой мукой переносят постигшую их беду. Притесняемые же государственной властью, они, естественно, гораздо сильнее переживают случившееся с ними и постоянно впадают в отчаяние по той причине, что нет надежды на возмездие. (41) Он [Юстиниан] совершал злодеяния не только потому, что менее всего жаждал принять сторону обиженных, но и потому, что отнюдь не считал недостойным быть явным покровителем венетов. (42) Он отпускал этим юношам огромные деньги, многих держал при себе, а некоторых счел справедливым удостоить власти и других почестей.
VIII. Такие-то вещи совершались и в Византии и в прочих городах. Подобно некой болезни, это зло, начавшись здесь, распространилось по всей Римской державе. (2) Василевса [Юстина] это совсем не беспокоило, поскольку он ничего не замечал, хотя сам был очевидцем того, что постоянно творилось на ипподроме. (3) Был он на редкость слабоумен и поистине подобен вьючному ослу, способному лишь следовать за тем, кто тянет его за узду, да то и дело трясти ушами. (4) Юстиниан это и делал и все остальное привел в смятение. Как только он захватил власть при своем дяде, он тотчас же принялся радеть о том, чтобы безрассудно истратить общественные средства, как будто он был их полновластным владыкой [91]. (5) Огромное количество государственных ценностей он отдавал гуннам, которые то и дело являлись к нему, и в результате земля римлян оказалась подверженной частым вторжениям. (6) Ибо, отведав римского богатства, эти варвары уже были не в силах забыть сюда дорогу.
