Двенадцать поэтов 1812 года - Шеваров Дмитрий Геннадьевич (книги регистрация онлайн бесплатно .txt) 📗

Итак, победу России привез Павел Васильевич Голенищев-Кутузов, а возвестил о ней Иван Иванович Дмитриев. Произошло это в Казанском соборе после литургии. Высокий и статный Дмитриев взошел на первую ступень специального помоста, возведенного у амвона. С правой стороны стояли вдовствующая императрица Мария Федоровна со своим двором (Александр I и его братья находились при армии, императрица Елизавета Алексеевна и великие княгини пребывали в Европе), слева — послы иностранных государств. Не только храм, но и вся площадь перед собором была заполнена народом.

Эта минута, наверное, была лучшей в жизни Дмитриева. Вот когда оказался востребован его талант чтеца. Красивый голос Дмитриева разлетался по храму, вызывая ликование и слезы радости:

«Божиею милостию мы Александр Первый император и самодержец Всероссийский, и прочая, и прочая, и прочая, объявляем всенародно. Буря брани, врагом общего спокойствия, врагом непримиримым России поднятая, недавно свирепствовавшая в сердце отечества Нашего, ныне в страну неприятеля пренесшаяся, на ней отяготилась. Исполнилась мера терпения Бога защитника правых! Всемогущий ополчил Россию, да ею возвратит свободу народам и царствам, да воздвигнет падшая!.. Неприятель пребыл непреклонным к миру. Но едва протек год, узрел он нас при вратах Парижа!.. Всемогущий положил предел бедствиям!.. Уверены Мы, что Россия падет на колена и прольет слезы радости у престола Всещедраго…»

С последним словом манифеста начался благодарственный молебен, все пали на колени, праздничным салютом загремели орудия, установленные на верках Петропавловской крепости, и над площадью грянуло «ура».

Несколько месяцев спустя в соборе были выставлены для осмотра 107 трофейных знамен и штандартов разгромленных французских, польских, итальянских полков, а также 28 ключей от европейских городов и крепостей.

И. И. Дмитриев был очень высокого роста, немного кос, осанку и походку имел важную, говорил протяжно и если рассказывал что стоя, то обыкновенно делал перед вами по два или три шага вперед и назад…

М. П. Погодин

Однажды появился старик с совершенно белою головою и с лицом пурпуровым… Старец этот был роста высокого, держался довольно прямо и сановито, с легкою, однако, сутуловатостью. Грудь синего его фрака покрыта была с обеих сторон звездами, а батистовый белый галстух, туго накрахмаленный, окаймлялся орденскими лентами… То был… Иван Иванович Дмитриев.

В. П. Бурнашев ^[408]

В сентябре 1814 года Иван Иванович оставил службу и вышел в отставку. Заняв деньги у товарища, он отправил в Москву домашний скарб и сам поспешил туда же.

Под Петербургом на почтовой станции в селе Чудове Дмитриев встретился с Гавриилом Романовичем Державиным и его супругою — Дарьей Алексеевной. Они не были близкими друзьями, Державин намного старше, но очень многое их сближало. Дмитриев вспоминал потом: «Оба были сенаторами, оба министрами, оба уже в отставке, и нечаянная встреча на большой дороге: какое представилось нам поле для сердечных чувств и размышления! Я пробыл с ним несколько часов лишних, как бы предчувствуя, что это было последнее наше свидание. Прощанье обоих нас растрогало. Я всегда был искренним почитателем высокого поэтического таланта и душевных качеств его. Уверен, что и он любил меня, особенно в первые годы нашего знакомства. В продолжение же моего министерства, хотя он по временам и досадовал на меня… но это нимало не ослабляло нашего внимания друг к другу…» ^[409]

20 сентября 1814 года возобновилась московская жизнь Дмитриева. Пока достраивался дом, Дмитриев жил на Маросейке, в особняке Николая Петровича Румянцева. С этим выдающимся просветителем Дмитриева связывали и государственная служба, и любовь к русской истории, и страстное библиофильство. Румянцев до войны был министром иностранных дел, и, казалось бы, война 1812 года не могла быть для него неожиданностью, но весть о вторжении Наполеона в Россию чуть не убила Николая Петровича — у него случился «апоплексический удар» и он навсегда потерял слух.

В свои новые пенаты на Спиридоновке Дмитриев переезжает весной 1815 года. Первым делом он занялся разбором книг, привезенных из Петербурга, а также устройством сада и цветников. Трудно сказать, что любил Иван Иванович больше — книги или цветы. Всю жизнь он собирал книги и сажал цветы.

Есть такое давнее выражение — «поле русской словесности». Так вот для Дмитриева родная словесность была не полем, а садом и огородом. Он спешил поддержать все доброе, что проклевывалось в литературе. Это Дмитриев открыл России талант Ивана Андреевича Крылова, отдав в печать две его первые басни.

«Не было писателя и стихотворца, — вспоминал его племянник, — которому бы Дмитриев не отдавал справедливости и той именно похвалы, которую тот заслуживает по мере своего таланта. Он разбирал строго, анализировал подробно и доказывал ошибки без уступчивости; но всегда хладнокровно, учтиво, с достоинством. Если же находил черту таланта, теплое чувство, хороший стих, он поднимал их, возвышал и показывал во всем блеске… Одного не прощал он: низкого чувства и низкого, площадного выражения, которые при нем уже начинались…» ^[410]

В цитируемом выше письме А. И. Тургеневу Иван Иванович просит его делиться литературными новостями с уехавшим в Италию Батюшковым: «Однакож не лишайте его сведений о плодах отечественного огорода…» ^[411]

В памяти друзей Иван Иванович был неотрывен от своего дома и сада. Много лет спустя Петр Андреевич Вяземский напишет стихотворение, которое так и назовет: «Дом И. И. Дмитриева».

Первым в своем новом саду Иван Иванович посадил дуб — «дерево друзей», потом липы, за ними — яблони и груши.

Саженцы Дмитриев покупал в университетском ботаническом саду или их дарили гости. В ту пору, когда москвичи спешили восстановить свои сады, скверы и палисадники, саженец какого-нибудь деревца или горшок с цветком были лучшим подарком.

Иван Иванович писал потом в воспоминаниях: «Подарок деревом или цветком прочнее прочего служит нам памятником дружбы или приязни. Луг мой пред домом украшается диким каштаном: он подарен мне был земляком моим Н. А. Дурасовым ^[412], мы еще в детских летах обучались в Симбирске в одном училище. Он уже давно скончался; но я и поныне, проходя мимо каштана, всякий раз с чувством признательности вспоминаю его и наше детство. К подкреплению сказанного пришел мне на память еще один случай: в ясный полдень вносят в мой кабинет горшок с прекрасным, ароматным цветком; на вопрос мой: „Где его взяли?“ — „Это самый тот, — отвечают мне, — который в прошлом лете прислала к вам А. А. Г. на другой день, как она гуляла в саду вашем“. Ее уже не было в мире, а цветок ее и поныне, с каждою весною, возобновляет жизнь свою и напоминает об ней…» ^[413]