Русская пытка. Политический сыск в России XVIII века - Анисимов Евгений Викторович (серия книг TXT) 📗
«Долго разъезжал, – пишет Абрамов, – посланный капитан [гвардии] по разным казенным заводам в отдаленной Восточной Сибири, пересматривал на заводах списки сосланных в каторжную работу, расспрашивал начальство, но нигде не мог найти Соймонова. Это много печалило капитана, которому, как официально, так и лично императрицею [Елизаветой] поведено было отыскать несчастного страдальца, который своею усердною службою был ей известен и достоин милости за то, что некогда спас жизнь венценосного ее родителя (речь идет о каком-то неизвестном нам эпизоде Персидского похода 1722 г., в котором Соймонов находился рядом с Петром I. – Е. А.). Наконец капитан прибыл в Охотский острог и порт… Близ Охотска находился завод для выварки соли из морской воды… Капитан пересмотрел списки каторжных и не нашел в них Соймонова. Оставалось посланному возвратиться в Петербург без исполнения повеления государыни. В одно утро на поименованном заводе капитан вошел в кухню каторжных и там увидел женщину, которая садила в печь хлебы, спросил ее: "Не знаешь ли ты здесь, в числе каторжных, Федора Соймонова?" – "Нет, такого у нас не было и нет", – отвечала женщина. Подумавши несколько, она тихо про себя говорила: "Федора, Федора", потом, возвысив тон голоса, сказала: "Вон, там в углу спит Федька-варник, спроси, не он ли?" Капитан подошел и увидел спящего на голом полу седого, обросшего бородой старика, одевшегося суконным зипуном, который носили каторжные. Пробудив его, капитан спросил: "Не знаешь ли, нет ли здесь Федора Соймонова?" Старик встал на ноги и в свою очередь спросил офицера: "На что его вам?" Капитан: "Мне нужно". Старик молчал, стоя как будто в раздумье (причиной его раздумья могло быть опасение, что офицер приехал, чтобы забрать его к новому следствию. – Е. Л.). Между тем капитан, лично знавший Соймонова в Петербурге, всматривался в черты исхудалого лица его и, начиная признавать его, спросил: "Не вы ли Федор Иванович Соймонов?" Старик:
"На что вам?" Офицер: "Очень нужно". Старик: "Да, я некогда был Федор Соймонов, но теперь несчастный Федор Иванов" – и заплакал. Капитан, сжав его в свои объятья, начал говорить: "Государыня Елизавета Петровна вас про…о… ща…" и зарыдал и не мог кончить. Соймонов понял в чем дело…»
Завершается рассказ вполне благополучно: «Несколько минут они были с капитаном в объятьях друг друга, обливались слезами и не могли вымолвить ни одного слова. Женщина, видя эту сцену, не могла надивиться ей и не знала, чему приписать такое близкое и пламенное дружеское свидание офицера с варником. Наконец Федор Иванович пришел в чувство, перекрестился, возблагодарил Бога за свое спасение, а императрицу за помилование. Капитан в тот же день предъявил высочайшее повеление местному заводскому начальству и то, что в значащемся по списку сосланных в каторжную работу Федоре Иванове он нашел бывшего генерал-кригс-комиссара Федора Ивановича Соймонова. Тотчас, на приличном месте, выстроен был имевшийся в Охотске гарнизон, указ объявлен, Соймонов прикрыт знаменем и отдана ему шпага».
На самом же деле освобождение Соймонова было более прозаично. 8 апреля 1741 года правительница Анна Леопольдовна подписала указ об освобождении Соймонова из ссылки, ему позволялось поселиться в его дальней деревне – в селе Васильевском Серпуховского уезда. Этот указ в Сибирь повез капрал Тимофей Васильев. Он нашел ссыльного в сентябре 1741 года. Настоящую свободу Соймонов получил лишь по именному указу Елизаветы Петровны от 14 марта 1742 года. Ему частично простили вину и очистили от обвинений. Указом было предписано его «прикрыть знаменем и шпагу отдать и о непорицании ево тем наказанием и ссылкою дать ему указ». Церемония была проведена 17 марта 1742 года перед Успенским собором Московского кремля в присутствии собравшегося народа. Соймонову разрешили жить там, где он захочет, но одновременно сказали, что его как бывшего преступника ни в военную, ни в гражданскую службу не примут. Так обычно поступали со всеми помилованными государственными преступниками.
Но рассказ, записанный Абрамовым, приведен здесь еще и потому, что не всегда освобождение было таким удачным, как в данной истории. В каторжном фольклоре есть сюжеты о том, как царский указ о помиловании или опаздывает на «целую жизнь» узника, или не находит несчастного на бескрайних просторах Сибири. Такая легенда известна о фаворите цесаревны Елизаветы Петровны Алексее Шубине, сосланном в Сибирь в 1732 году императрицей Анной. Офицер с указом о его помиловании, отправленный на его поиски сразу же после восшествия Елизаветы на престол, долго не мог найти колодника по сибирским острогам и заводам. Шубин, зная, что его разыскивает гвардеец из Петербурга, и памятуя о судьбе тех, кого извлекали из ссылки, чтобы снова повести в пыточную палату или на эшафот, долго прятался в толпе каторжников и не признавался, кто он такой.
Можно с большой долей вероятности утверждать, что так это и было. Сохранился указ Елизаветы сибирскому губернатору от 29 ноября 1741 года об освобождении Шубина и доставке его в Петербург, ко двору. Спустя почти полтора года появился новый указ всем губернаторам и управителям, согласно ему местные власти должны были помогать подпоручику А. Булгакову в поисках Шубина, который «и поныне не явился и где ныне обретается – неизвестно». Булгаков должен был проехать «по тракту до Камчатки, об оном Шубине проведывать» и приложить все усилия, чтобы найти пропавшего среди просторов Сибири ссыльного.
Слухи о том, что узники сибирской каторги и ссылки как бы проваливались в преисподнюю, исчезали навсегда, находят многочисленные подтверждения в документах. Тобольская губернская канцелярия, получив в 1742 году указ об освобождении Г. Фика, не знала, где он находится. Как это могло произойти, можно понять из приговора 1759 года о сосланном в Сибирь изменнике, капитане Ключевском. В приговоре сказано: «Послать ево в отдаленный Сибирской губернии острог, где велеть содержать ево под крепким караулом вечно, а дабы о нем никому известно не было, то имя и фамилию переменить ему другие». Сделать это с преступниками, особенно шельмованными, было нетрудно – они и так теряли свою фамилию.
Проходили годы, и на запрос Петербурга о судьбе того или иного колодника Тобольская губернская канцелярия отвечала: «По силе оного указу означенной [имя рек] послан с протчими колодниками на казенные заводы, и ныне оной жив или умре – о том в Сибирской канцелярии неизвестно…»
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Тема, которой посвящена эта книга, не является ни центральной, ни спорной в русской истории, вокруг нее не ломают копья поколения историков. И все-таки она кажется мне очень важной, ибо история политического сыска – составная часть истории России, а сам политический сыск – один из важнейших институтов власти в Российском государстве, ужас целых поколений русских (да и нерусских) людей на протяжении пятисот лет русской истории.
Многое в данной теме осталось для меня неясным. В первую очередь это касается начального этапа развития политического сыска. Сказать наверняка, когда ЭТО началось, мы не можем. Достаточно точно можно лишь утверждать, что в начале XVII века сыск уже «состоялся», что очень хорошо видно из дела Павла Хмелевского, начатого в 1614 году. Доносы, внезапные аресты, изъятие поличного, дешифровка писем, «роспрос», очные ставки, «розыск» с пытками, традиционные вопросы о сообщниках, краткая резолюция-приговор государя на полях доклада, конфискация имущества и его распределение между челобитчиками еще до окончания дела, наконец, ссылка в Сибирь – все то, что характерно для политического сыска XVIII века, уже есть в деле 1614 года. Значит, начало этой системы уходит в XVI век, а возможно, и в более ранний период.
Что же касается вопроса о масштабах деятельности политического сыска, о числе людей, побывавших в сыскном ведомстве, то определенный ответ на него дать трудно. Сводных материалов на сей счет в нашем распоряжении явно недостаточно для окончательных выводов, а сплошная статистическая обработка следственных дел одному человеку не по силам. Поэтому ограничимся некоторыми ориентировочными выкладками. Т. В. Черникова в своей статье о Тайной канцелярии приводит следующие данные об общем числе политических дел, рассмотренных сыскным ведомством почти за весь XVIII век. Они сгруппированы по десятилетиям:
