Гибридная война. Выжить и победить - Магда Евгений Валериевич (книги TXT) 📗
По большому счету, российско-украинское противостояние стало результатом процесса поиска себя и своего места в мире двумя нациями, двумя осколками советского пространства. РФ, как будет показано ниже, выбрала путь имперского мессианизма за счет продажи невозобновляемых ресурсов. Украина пошла по пути медленного, не всегда уверенного и верного, строительства национального государства. «Русская весна» стала моментом истины и проявила, словно на фотопленке, кто, где и как показал себя в обеих государствах, чей проект государственного строительства и международного позиционирования более успешен, адекватен современным вызовам и перспективен.
В целом, в российско-украинском противостоянии агрессор не без основания рассчитывал на скорый успех, ведь на его стороне были не только материальные ресурсы и экономические рычаги, но и известная монолитность общественного мнения.
Социологические данные поддержки Путина весьма показательны. Так, согласно последнему опросу «Левада-центра», 86 % опрошенных в целом одобряют деятельность Владимира Путина на посту Президента РФ. Однако только 54 % считают, что дела в стране идут сегодня в целом в правильном направлении. К слову, самым высоким за все время правления Путина последний показатель был в начале августа 2014 года — 66 %. Уже к концу августа он снизился до 64 %. Тогда 87 % одобряло его деятельность в целом, и также к двадцатым числам августа процент одобрения снизился до 84 % [43].
Доверяли Владимиру Путину в конце февраля 2015 года 68,7 % респондентов ВЦИОМа [44].
Но эта самоуверенность сыграла с Кремлем злую шутку. Похоже, там были уверены, что Украина рассыплется от первого же толчка, и события в Крыму во многом давали основания так считать. Нашу страну спасли остатки среднего класса и обычные неравнодушные граждане, реальными делами вставшие на ее защиту.
В этой книге (как читатель мог уже заметить) не будет идти речь о военном компоненте российско-украинского конфликта. Во-первых, боевые действия — это и элемент конвенционной, определенной международным правом войны, которую мы пока не наблюдаем. Во-вторых, позволю себе предположить, что военный компонент в нынешней ситуации играет подчиненную, второстепенную роль. В-третьих, давать анализ боевым действиям должны специалисты с соответствующими образованием и опытом. Кстати, появление полчищ «диванных военачальников» — также элемент гибридной войны.
Но боевые действия на востоке Украины не просто задают тональность гибридной войны, но и являются переломным этапом в российско-украинских отношениях. В 2014 году противостояние между крупнейшими постсоветскими республиками достигло своего апогея, после которого отношения между Киевом и Москвой обречены выйти на качественно новый уровень.
Парадоксы национального имиджа
Российское мышление в отношении Украины является парадоксальным. Вот наиболее показательные примеры этого.
— Многие украинцы принимали непосредственное участие в строительстве Российской империи, Советского Союза, да и в независимой Российской Федерации фамилии Шахрай [45] и Починок [46] в начале 1990-х звучали довольно громко. Это не мешает российскому руководству относиться к украинцам с пренебрежением, снисходительно оценивая их способности в деле государственного строительства как основы государственной политики.
— Сходство украинского и русского языков, взаимопроникновение культур двух народов фактически не отразилось на официальной позиции России по украинскому вопросу: как и прежде, российский либерализм заканчивается, как только речь заходит о независимой Украине, а уж говорить о сторонниках Владимирах Путина или носителях имперской идеологии в этом контексте и вовсе не имеет смысла.
— Обвиняя Украину в ущемлении прав русскоязычного населения, нападках на русский язык, Россия не удосужилась открыть хотя бы одну школу с преподаванием на украинском языке в своей стране.
— На протяжении нескольких последних лет государственная политика России в отношении Украины опирается преимущественно на идеологемы «русского мира», хотя куда более перспективной была бы дискуссия об общих славянских (или общечеловеческих) ценностях.
— Россия без зазрения совести приватизировала наиболее привлекательные моменты украинской истории и стремится дискредитировать знаковых для украинского общества исторических персонажей.
— Отношения России и Украины остаются отношениями бывших метрополии и колонии, при этом национальное самосознание украинцев за годы независимости существенно выросло. В условиях открытого противостояния двух бывших братских республик не приходится удивляться словам Петра Порошенко, утверждающего, что «60 % бойцов АТО говорят на русском языке» [47].
Очевидно, что война имиджей — это, в первую очередь, смысловая война. Даже не искажение фактов, а создание альтернативной реальности. Формулирование новых ценностей, новых смыслов, такого видения мира, которое побуждает к определенному действию. «Информационные и смысловые войны являются медиавойнами, поскольку все они требуют тех или иных каналов для передачи. Именно их медийный характер привел к тому, что человечество сталкивается с ними все чаще и чаще, что определяется все возрастающей ролью медиа в современных обществах… Смысловые войны направлены на разрушение картины мира объекта, что в результате приводит к тем типам решений, которые бы он не принял при старой картине мира. Их инструментарием могут быть не только прямые, но и фоновые воздействия, не только информационные операции, но и операции влияния. Главным же отличием становится их долгосрочный характер, поэтому сегодня такие воздействия могут проходить за рамками внимания объекта воздействия» [48].
Ключевой на сегодняшний день проблемой является очевидный факт: Россия последовательно готовилась к войне качественно нового вида против Украины, апробируя современные информационные технологии и изыскивая новые пути решения актуальных задач. Украинская элита даже после «звоночка» — конфликта вокруг Тузлы в октябре 2003-го пребывала в состоянии благодушной расслабленности и олимпийского спокойствия. В результате «Украина стала центром смысловой войны, в результате чего смыслы, за которые стоит власть, и смыслы, за которые стоит более активная часть населения, не совпали. Внешние интерпретаторы изливали потоки своих смыслов на головы украинцев. То же самое делали и внутренние интерпретаторы. По сути, шла гражданская смысловая война, которая временами переходила из виртуального в физическое пространство» [49].
После бегства Виктора Януковича в феврале 2014 года украинское общество охватили смешанные чувства. Жители Центра и Запада страны в подавляющем большинстве своем были удовлетворены победой над четвертым президентом и его камарильей, тогда как на Донбассе и в Крыму победа Революции достоинства стала катализатором для использования Россией технологии «кривого зеркала Майдана».
Российские СМИ, действующие в формате частно-государственного партнерства под художественным руководством Кремля, использовали свое господствующее положение в украинском медиа-пространстве для продвижения потоков дезинформации, режиссируемых заказчиком. «Экспансия же России держалась на старых, а не новых для аудитории смыслах, на активации и удержании советских ментальных конструкций. Россия удерживает эти смыслы в теленовостях и телесериалах. Когда Украина отключила эти теленовости, это не означало, что она остановила действие квазисоветской модели мира. Украина приостановила (и то частично) информационный поток, но виртуальный поток в виде, например, телесериалов или концертов поп-звезд никогда не прерывался. И это имело важный эффект, поскольку украинские солдаты не могли стрелять в Крыму в российских, рассматривая их как своих» [50].
