Немецкий снайпер на восточном фронте 1942-1945 - Оллерберг Йозеф (электронные книги без регистрации TXT) 📗
Пока Красная Армия готовилась к новому наступлению, 144-й горнострелковый полк получил совершенно не соответствующее обстановке скромное пополнение из бойцов, вернувшихся из отпуска или из госпиталя. Количество оружия и боеприпасов, которое они получили, также не соответствовало ожиданиям. Самыми главными задачами было убедиться, что весь сектор, занимаемый полком, очищен от противника, точно спрогнозировать, откуда начнется новая атака врага, и грамотно распределить свои собственные очень ограниченные силы. Также было важно ввести противника в заблуждение относительно силы немецких войск, высылая значительные по численности патрули.
В ранние часы утра и по вечерам я прокрадывался за пределы немецких позиций, чтобы обескураживать и приводить в смятение беззаботных солдат из русских патрулей, сокращая их численность неожиданными меткими выстрелами и обращая в бегство к их собственным позициям лишившихся присутствия духа уцелевших советских бойцов. Патрули не предполагали столкнуться со снайпером-одиночкой на таком отдалении от линий обороны, и при подобных столкновениях выстрелы снайперов на патрули обеих сторон обрушивались как гром среди ясного неба. Именно поэтому мне часто удавалось убить несколько солдат патруля, прежде чем они успевали найти укрытие или отступить на безопасное расстояние.
С первыми лучами солнца в чудесное утро конца сентября я, хорошо замаскировавшись, лежал на вершине небольшого холма, заросшего деревьями. Я просматривал артиллерийские позиции русских, до которых было около километра, когда прямо передо мной на расстоянии около ста пятидесяти метров появился русский патруль. Возглавляемая очень молодым лейтенантом группа шла в едином строю. Солдаты шагали слишком близко друг к другу, на их лицах была написана беспечность. Сохраняя самообладание, я очень осторожно, чтобы не выдать свого местоположения, переместил свою винтовку на огневую позицию. Я был удивлен, видя столь неопытные действия патруля. Как всегда, я первым делом поймал в оптический прицел офицера, и у меня перехватило дыхание, поскольку по его одежде можно было предположить, что тот как-то относился к русской политической верхушке. Это выглядело крайне необычно, но на русском командире была униформа особого покроя из сукна высшего качества и превосходные ботинки из самой лучшей кожи. Ошеломленно глядя на происходящее и держа палец на спусковом крючке, я увидел, что лейтенант споткнулся о корень дерева. Расслабив палец, я наблюдал, как русский встал и достал из кармана белоснежный платок с окаймлявшей его вышивкой, чтобы вытереть руки и форму. У меня, жившего среди грязи, зловония, вшей и каждодневной жестокой борьбы за выживание, происходящее породило смешанные чувства. Это показалось мне абсурдным и в то же время вызвало тоску по мирному времени. Но война не оставляет места сентиментальности. Пощадив этот патруль, я подвергал себя и своих товарищей непосредственной опасности. Глядя через оптический прицел на то, как лейтенант тщательно отряхивает свой платок, складывает его и опускает обратно в карман, я поймал правый нагрудный карман офицера в перекрестье своего прицела. Происходящее начало напоминать некое мистическое действо. Приближающееся убийство превращалось в ритуал, наполненный поэзией неотвратимой скоротечности существования и словно пришедший из японского кодекса самураев «Бусидо».
С невероятной легкостью я ощутил, что наступил решающий момент, сконцентрировался и, внутренне улыбнувшись, нажал на спусковой крючок.
Звук выстрела нарушил рассветную тишину, и молодой офицер в шоке и еще не веря, что это произошло, уставился на дыру на своей груди, из которой брызнул маленький фонтан крови. Пока его солдаты, громко вопя, разбегались в разные стороны, лейтенант без звука упал на колени и свалился в кусты, уставившись в небо своими уже пустыми глазами. После того, как двое из его бойцов поплатились своими жизнями за попытки достать тело командира, остальные не рискнули высовываться из укрытий и отступили, так и не определив мою позицию. Но я знал, что мое собственное укрытие больше не безопасно и, подобно привидению, стремительно исчез в подлеске.
Во время своих каждодневных дальних разведок и выходов на снайперскую охоту к позициям врага я видел, что численность войск противника неуклонно растет. Мои отчеты и отчеты других снайперов стали важными фрагментами в мозаике немецких разведданных, которые позволили определить главное направление приближающейся атаки.
В 8.00 утром 26 сентября 1943 года сотни вспышек озарили горизонт на востоке раздражающим дрожащим светом. До немецких позиций докатились грохот и рев, который все невыносимее давил на уши по мере приближения. Через мгновение немецким бойцам показалось, что перед ними разверзлось жерло ада. С грохотом одного невероятного по силе взрыва на них обрушились снаряды сотен артиллерийских орудий и многозарядных пусковых установок. С неба с жужжанием посыпались осколки, и стало тяжело дышать из-за наполнивших воздух комьев земли, газа и пыли. После первой волны взрывов со всех сторон стали раздаваться душераздирающие крики раненых и покалеченных. Пехотинцы отчаянно вжались в свои окопы и стрелковые ячейки. Короткие молитвы были произнесены — шепотом или криком, безмолвные клятвы были сделаны. Солдат, которых охватила истерика, товарищи втащили обратно в окопы. И начались минуты, казавшиеся часами.
Земля дрожала от ударов и взрывов снарядов. Воздух превратился в удушливую смесь грязи, газа и металлической пыли, от которой у солдат едва не обрывалось дыхание. Вжимаясь в землю в своей ячейке, я ощущал себя беспомощным, как маленький ребенок. Я заставлял себя снова и снова бормотать «Отче наш», то и дело срываясь на отчаянные мольбы о божьей защите. «Мать твою, почему я? Боже, помоги мне выйти из этого живым! Помоги мне! Помоги! Отче наш, сущий на небесах…» Неожиданно меня оглушил страшный взрыв, и на мгновение я потерял ориентацию в пространстве. Над моим окопом пролетел огромный ком земли и какой-то темный предмет. Инстинктивно я прижал голову к коленям и сильнее вжался в дно своей ячейки. Через миг что-то глухо ударилось, свалившись в грязь рядом со мной. Я резко дернулся назад, охваченный ужасом. Это были изуродованные останки моего товарища, занимавшего соседнюю ячейку: туловище с оторванными конечностями. Осколки превратили в дрожащее кровавое месиво его грудную клетку, шею и лицо. Но его рот, который, как ни удивительно, ничуть не пострадал, вдруг начал издавать гортанные стоны и заговорил, словно из другого мира:
— Что со мной не так? Что случилось? Почему так неожиданно стало темно? Почему я не чувствую своего тела?
Искореженные обрубки его рук и ног, оторванных по самые бедра, беспомощно дергались.
— Помогите, помогите мне, пожалуйста! — слова его мольбы звучали со странным булькающим звуком.
Меня охватила паника. На грани истерики я вжался в стену окопа, чтобы не касаться изувеченного тела. Парализованный, не в силах сдвинуться с места, я не мог отвести глаз от умирающего, который пронзительно заорал:
— Я ослеп, ааа-а-а, ослеп, ааа-а-а! Где мои руки? Ааа-а! — конвульсивно дергаясь, туловище начало ворочаться в грязи.
Я подумал, что сойду с ума, и вдруг весь задрожал. Я начал мысленно орать: «Боже, дай ему умереть! Проклятие, проклятие, дай ему умереть! Ну почему он не умрет?!» Мой смертельно раненный товарищ кричал все громче, и, наконец, с диким воем «Аааааа-а-а!» искореженные обрубки туловища в последний раз конвульсивно дернулись и затихли навсегда.
Я, как загипнотизированный, не мог оторвать взгляда от окровавленного тела все те несколько минут, в течение которых старался успокоиться. Вокруг меня падали снаряды, выпущенные из танков и тяжелых минометов, но я не замечал этого.
Прошло полчаса с начала артподготовки русских — вечность для немецких бойцов, — и она закончилась. В атаку пошла советская пехота. Стал слышен нарастающий грохот траков гусениц приближающихся русских танков, который смешивался с криками наступающей пехоты. Немецким стрелкам потребовались считаные секунды, чтобы прийти в себя. Медики стали оказывать помощь тяжело раненным, а легко раненные и оставшиеся невредимыми солдаты Вермахта подняли оружие над краями окопов и начали отвечать на огонь русских. Я был почти в восторге от такой возможности сбросить напряжение. Рассвирепев и не думая об опасности, я ринулся в бой, чтобы перестать сходить с ума. Я словно освобождался от пережитого кошмара.
