Исторические портреты: Афанасий Никитин, Семён Дежнев, Фердинанд Врангель... - Маркин Вячеслав Алексеевич
Оставалось только получить китайский паспорт, который позволил бы совершать переходы по отдалённым провинциям Китая. Но для того, чтобы добраться до властей в Пекине, необходимо было уже начать великое путешествие: только до Иркутска — пять тысяч вёрст и больше тысячи — от пограничного селения Кяхта до китайской столицы. Пржевальский взял с собой своего бывшего ученика, выпускника Варшавского училища Михаила Пыльцова. В Сибири к ним присоединились два казака. Вчетвером путешественники пересекли великую пустыню Гоби.
Начиналась зима, стояли тридцатиградусные морозы, сопровождавшиеся жестоким ветром. «Глубокая зима с сильными морозами и бурями, — записывал Пржевальский, — полное лишение всего, даже самого необходимого, наконец, различные другие трудности, — всё это день в день изнуряло наши силы. Жизнь наша, в полном смысле, — борьба за существование, и только сознание научной важности предпринятого дела давало нам энергию и силы для успешного выполнения задачи. Сидеть на лошади невозможно от холода, идти пешком также тяжело...»
После промороженной пустыни совсем другим миром показался по-весеннему тёплый город Калган (сейчас — Чжанцзякоу). Здесь путешественники закупили продукты, но не очень много: по мешку риса и проса, пуд сахара. Пржевальский, как и в первом путешествии, надеялся в основном на охоту. Он вспоминал о своём детстве: «...Я рано пристрастился к охоте. Сначала стрелял я из игрушечного ружья желудями, потом из лука, а лет двенадцати получил настоящее ружьё...»
Из Калгана исследователи двинулись караванным путём, по которому уже давно никто не ходил после того, как банды дунган разорили все окрестные деревни: «Следы дунганского истребления встречались на каждом шагу... и нигде не было видно ни одной души».
Первым объектом топографической съёмки стало озеро Далайнор, принимающее воды монгольской реки Керулен. Когда во время летнего половодья поднимается уровень озера, из него идёт сток в реку Аргунь, образующей при слиянии с Шилкой Амур, на котором уже побывал Пржевальский.
Лето прошло в верховье Хуанхэ и на высоком плато Ордос, наполовину засыпанном песками. На юге плато переходило в лёссовую равнину, изрытую гигантскими оврагами, глубиной в 100—150 метров. «Тяжело становится человеку в этом песчаном море... безжизненность и мёртвая тишина вокруг...» Столь же мрачная картина наблюдалась в пустыне Алашань, пески которой «душат путника своим палящим жаром». За быстро промелькнувшим летом наступила зима, жара сменилась стужей. Отряд повернул обратно. По пути были открыты и исследованы два хребта к северу от Жёлтой реки (Хуанхэ). Новый, 1872 год встречали в Калгане, из которого пришлось снова идти в Пекин. Там Пржевальский получил дополнительные средства на дальнейший путь и заменил двух казаков, не очень хорошо показавших себя в трудных переходах, на новых, присланных из Урги. Свежие верблюды пополнили караван. Как только настала весна, цепь навьюченных верблюдов снова появилась в песках безводной пустыни Алашань. Переход оказался очень тяжёлым из-за жары и нехватки воды.
Вода появилась, когда подошли к могучему хребту Алашань. Пржевальский поднялся на самую высокую вершину хребта и увидел внизу хаос горных хребтов, долин, плоскогорий: «Сила впечатления была так велика, что я долго не мог оторваться от чудного зрелища, долго стоял, словно очарованный, и сохранил в памяти этот день как один из счастливейших в моей жизни».
Два года об отряде Пржевальского ничего не знали ни в Петербурге, ни в Пекине. В Географическом обществе стали уже готовить большую спасательную экспедицию, запросили на неё средства у правительства. Но тут пришло сообщение из русского посольства: китайский чиновник, прибывший из Алашаня, уверяет, что с Пржевальским всё в порядке — он возвращается назад, избрав другой путь: через центральную часть пустыни Гоби.
Полтора месяца потребовалось на её пересечение. Единственным источником воды были очень редкие колодцы да небольшие мелкие озёра на глинистых такырах (плоских понижениях), куда пригоняли монголы на водопой табуны лошадей и стада коров. Эта нагретая солнцем, взбаламученная копытами животных вода совершенно не годилась для питья, но приходилось пить и её, заваривая в ней чай.
Однажды был случай, когда, отойдя от одного такого озера, отряд не встретил колодца, о котором говорил проводник. Колодца не было и через 10 и через 20 километров... «Положение наше было действительно страшно, — записал в дневнике Пржевальский, — воды оставалось в это время несколько стаканов. Мы брали в рот по одному глотку, Чтобы хотя немного промочить совсем почти засохший язык. Всё тело наше горело как в огне, голова кружилась...» Пржевальский приказал казаку с проводником скакать вперёд до тех пор, пока не появится колодец. «Скоро в пыли скрылись из глаз посланные за водой, и мы брели по их следу шаг за шагом, в томительном ожидании нашей участи».
Какова же была общая радость, когда все увидели казака, скакавшего во весь опор назад... В руке он держал чайник с драгоценной водой. Колодец есть!
«Дело это было в два часа пополудни, так что по страшной жаре мы шли девять часов кряду и сделали 34 версты... Жаль, что быстро идти нельзя: устали мы сильно, да притом, несмотря на конец августа, ещё стоит жара. Нужно видеть, в каком теперь виде наше одеяние. Сапог нет, а вместо них — разорванные унты; сюртук и штаны все в дырах и заплатах; фуражки походят на старые выброшенные тряпки, рубашки все изорвались, осталось всего три полугнилых...»
В начале сентября 1873 года отряд пришёл в Ургу, главный монгольский город. Продолжавшийся три года поход закончился. По территории Центральной Азии преодолёно было 12 тысяч километров.
Дважды пересёк Пржевальский пустыню Гоби. Он определил, что она не «куполообразное поднятие», как считалось прежде, а чаша, окружённая горами, и преимущественно не песчаная, а каменистоглинистая. «Вообще же, Гоби своим однообразием производит на путешественников тяжёлое, подавляющее впечатление. По целым неделям сряду перед глазами являются одни и те же образы — то неоглядные равнины, отливающие желтоватым цветом высохшей травы, то черноватые, изборождённые скалы, то пологие холмы...»
К заоблачному Тибету
На заседании совета Общества 31 января 1875 года обсуждалось предложение Н.М. Пржевальского о новой экспедиции, конечная цель которой — загадочная, совсем незнакомая европейцам тибетская духовная столица Лхаса. Совет единогласно решил: «Экспедиция вполне заслуживает внимания и обещает принести отличные результаты, как по отношению к поставленной программе, так и ввиду личных качеств путешественника». Было подчёркнуто, что страны, в которые отправляется подполковник Пржевальский, принадлежат к числу «Terra incognita». Вице-президент ИРГО Пётр Петрович Семёнов согласовал решение Совета с министерствами, военным и иностранных дел, которые отметили государственное значение предполагаемой экспедиции. Ознакомившись с мнениями министров, император Александр II «соизволил на отпуск просимой суммы». А просил Пржевальский 24 тысячи рублей.
В одном из писем он радостно сообщил: «Теперь я одной ногой уже в Тибете, и если эта экспедиция будет идти так же счастливо, как первая, то мне будет принадлежать честь исследования всех самых неведомых стран Центральной Азии. Поприще завидное, хотя и трудное».
В разгар подготовки пришло письмо из Парижа с сообщением о присуждении Пржевальскому Золотой медали Парижского географического общества. Звали приехать хоть на несколько дней, но он никак не мог — сборы. Лишь выбрался на шесть дней в своё имение на Смоленщине, чтобы встретиться с друзьями и поохотиться. Эта поездка для Пржевальского была важнее парижской. В имении он окончил 2-й том книги о путешествии в Монголию и страну тангутов.
Жарким июньским днём 1876 года Пржевальский выехал с провожавшим его Пыльцовым из Москвы в Нижний Новгород по железной дороге с багажом 130 пудов. На всякий случай он отправил из Перми Пыльцову своё духовное завещание, но в письме добавил: «Впрочем, мне кажется, всё обойдётся благополучно, и мы все возвратимся через три года. Конечно, здоровья поубавится, да и седых волос прибудет».
