Крестовые походы. Идея и реальность - Лучицкая Светлана Игоревна (онлайн книга без txt) 📗
В отличие от традиционалистов, плюралисты в поисках дефиниции крестового похода фокусируют свое внимание на изучении природы явлений крестоносного движения и причин его изменения. Если для традиционалистов главное — направление крестоносной военной кампании, то для плюралистов важно, как она организована. Для них главными признаками крестового похода являются (и здесь они идут вслед за средневековыми знатоками канонического права) ратификация его папой и наделение участника экспедиции особым статусом крестоносца, который обеспечивался принесением воином обета и пожалованием ему индульгенций. Как мы пытались показать в этой книге, плюралистский подход позволяет более широко посмотреть на крестоносное движение и учесть самые разные виды крестоносной деятельности (некоторым из них в этой книге было уделено специальное внимание).
Но, как уже неоднократно говорилось, плюралисты не только увеличивают, но и уменьшают число крестовых походов, так как, согласно этой концепции, в их число не могут быть включены ни народные крестоносные движения, ни даже балтийские военные кампании, которые, уже начиная с середины XIII в., обходились без папской санкции. К тому же названный подход имеет и другой, не менее значительный изъян. Рассматривая крестовый поход как институт, который был, согласно принятому плюралистами определению, целиком церковным, они по существу игнорируют эмоции и оценки средневековых мирян — ведь для того, чтобы понять природу крестового похода, нам важно не только осветить политику папской курии, но и уяснить, как крестоносные экспедиции воспринимались самими современниками. Полагали ли, например, люди XIII–XIV вв., что крестовые походы против христианских светских властей (будь то Гогенштауфены или их сторонники — гибеллины) были необходимы и обоснованы? Признавали ли они законными крестовые походы, которые папы вели друг против друга? Согласны ли были с тем, что поскольку начиная с XIV в. турки угрожали Константинополю и западным христианам в Эгейском море, то военная кампания против турок была важнее, чем крестовый поход с целью возвращения Святой Земли? Допускали ли, что Реконкиста может разливаться в сторону Северной Африки и даже Нового Света? и пр. Однозначных ответов на эти вопросы у нас нет.
Если делать акцент на ратификации крестоносной экспедиции папской властью, как это определялось и в средневековом каноническом праве, то плюралисты без оговорок разделяют взгляд о верховенстве пап в крестовых походах, и это суждение трудно оспорить, даже учитывая не столь значительную роль папы в некоторых сферах крестоносной деятельности, особенно на поздних этапах. С самого начала, как мы стремились показать в этой книге, крестовый поход был, в общем, предприятием папства — именно у папы была главная власть (auctoriats principalis) в крестоносном движении, пусть даже с укреплением династических государств инициатива постепенно переходит в руки западных государей — в конечном итоге история крестовых походов тесно переплетается с историей папства, и именно в эпоху крестовых походов папская монархия достигла наивысшей точки развития. Но, как мы видели, многие военно-религиозные экспедиции, руководимые понтификами, — особенно те, что направлены против христианских властей, — не были популярны среди мирян и подвергались жесткой критике, и это позволяет судить о той пропасти, которая существовала между политикой Святого Престола и реакцией на нее средневековых христиан. Все же, несмотря на значительное расширение театра крестоносного движения, в сознании мирян самое важное место всегда занимал Иерусалим. И в XIV в., уже после падения Второго Иерусалимского королевства, для многих crucesignati Святая Земля оставалась главной целью, а то обстоятельство, что Иерусалимом в это время владели мамлюки, воспринималось ими как вопиющее безобразие. Что бы ни говорили плюралисты и какое бы они ни давали определение крестовому походу, но Святая Земля, Иерусалим, где находился Гроб Господень, где все было связано со Спасителем и Страстями Христовыми, неизменно рассматривались как самая высокая цель крестового похода и как сверхзадача почти любой крестоносной экспедиции. И вместе с тем крестовые походы направлялись не только в Иерусалим, но и в Испанию, Италию, южную Францию, Латинскую Романию, Прибалтику и пр. Как же позиционировали себя участники таких экспедиций по отношению к крестоносцам, направлявшимся в Святую Землю? Считали ли они себя такими же полноправными crucesignati? Об этом мы можем только гадать. Потому стоит, наверное, принять лапидарную формулировку британского историка К. Тиермана: «Крестовый поход означал разные вещи для разных людей в разное время». [139]
Практика крестоносной деятельности была столь разнообразной, что все попытки дать точное определение этого феномена не приводят к желаемому результату. Мы не обнаружили дефиниции крестового похода у средневековых богословов и правоведов, и, как мы видим, такого определения нет и у историков. И это отнюдь не проявление их беспомощности, поскольку, судя по всему, само изучаемое явление не поддается какой-то однозначной интерпретации.
Так, может быть, и не нужно стремиться давать четкую дефиницию этого явления и просто наблюдать изменчивый и пластичный процесс крестоносного движения? Похоже, что неопределенность институциональных и юридических признаков крестового похода была очевидна уже современникам. Эта неточность, как мы видели, проявлялась на всех уровнях: например, неясно формулировалась цель предоставляемой крестоносцам индульгенции, так как поначалу было непонятно, что отпускалось — грех или наказание за грех; достаточно произвольным был принцип переноса крестоносных привилегий, когда новые экспедиции приравнивались к крестовым походам в Святую Землю, притом что осуществление этой процедуры приводило к невиданному расширению крестоносного движения и размыванию его границ; неоднозначным был даже статус участников войн Креста — ведь, как уже говорилось, не все, кто воевал даже в Святой Земле, были в собственном смысле crucesignati, под которыми подразумевались воины, наделенные светскими и духовными привилегиями и участвующие в священной войне и пр. Можно привести много других примеров, свидетельствующих о сложной и изменчивой природе крестоносного движения.
Надо сказать, что сами современники явно легко относились к широкой интерпретации специфической формы священной войны, которая была связана с духовными и материальными привилегиями, возникшими в Первом крестовом походе. Создается впечатление, что средневековые люди, осознавая различие целей, мотивов и обстоятельств крестоносных экспедиций, не видели в крестовых походах единое монолитное движение. Сначала речь шла о походах в Святую Землю, военно-религиозных экспедициях на Пиренейском полуострове, затем крестоносная практика распространилась на север Европы, в XIII–XIV вв. проводились итальянские крестовые походы, направленные против гибеллинов в защиту Папского государства, а в XVI в. христианская Европа вела оборонительные войны против турок под руководством Габсбургов и пр. — все это очень разные явления, объединенные лишь идеей единства христианского мира и практикой пожалования индульгенций. Можно сказать, что сама теория крестового похода шла за практикой, чем и обеспечивалось развитие крестоносного движения. Крестовые походы принимали самые разные формы и вряд ли возможно подвести черту под всеми этими многоликими практиками.
Мы неизбежно приходим к выводу о том, что военно-религиозные экспедиции, которые мы называем крестовыми походами, не существовали сами по себе, они не были каким-то независимым движением. Мы можем говорить лишь о том, что крестовые походы существовали в той мере, в какой они отвечали потребностям времени. Не будучи самостоятельным и единообразным по форме, крестоносное движение, как уже говорилось, отражало тенденции развития общества средневековой Европы. Крестовый поход как институт был всего лишь средством для достижения целей, отраженным светом происходящих в самых разных сферах общественной жизни процессов и явлений — таких, как церковные и политические амбиции папства, благочестивая практика мирян, особенно знати; становление «преследующего общества» (persecuting society), экономическая экспансия в различных частях Европы, развитие культа рыцарства и аристократических кодексов чести, религиозные инициативы церковных реформаторов и пр. Крестовый поход был их творением, а не они — его. В соответствии с потребностями общества, крестоносное движение всякий раз перестраивалось, его природа менялась под влиянием различных общественных и политических факторов. В сущности говоря, крестовый поход не может быть определен в его собственных терминах, так как он — подчеркнем еще раз — существовал лишь в связи с требованиями меняющегося западного контекста. Как образно сказала об этом явлении замечательный историк-медиевист О. А. Добиаш-Рождественская, крестовый поход — это «переменная величина», и хотя крестоносное движение не покрывается «всем содержанием средневековой жизни», имея собственное содержание, но тесно с ним связано. «Его рассматривают как производную от экономического и социального развития Средневековья, от политической его эволюции. Он есть все это, но и нечто иное и большее, имеющее свою резонирующую среду, своих носителей, свои формы и краски». [140] Крестовый поход был изменчив, как Протей, — но не потому, что это было какое-то незначительное для средневековой Европы явление — наоборот! — а потому, что он отвечал разным чаяниям и нуждам общества. И именно оно воздействовало на крестовые походы и определяло их форму и судьбу.
