Борьба за Дарданеллы - Мурхед Алан (смотреть онлайн бесплатно книга .TXT) 📗

«Итак, я побывал на месте, — начал Китченер. — Это жуткое место, и там никогда не прорваться». Кейс сразу же атаковал это утверждение. Что так изменило настрой Китченера? Почему он отказался поддержать морской план? Ведь ничто не изменилось с момента его отъезда из Лондона, а если что и произошло, так в лучшую сторону. Поступают морские подкрепления. Было договорено, что де Робек, больной человек, должен уйти и что Вэмисс займет его место. А чтобы утверждать, что Дарданеллы — жуткое место, то у Китченера не было возможностей изучить район. Он, Кейс, провел там восемь месяцев. Он лично знал возможности и был уверен, что прорваться можно. Все, что было нужно флоту, — это приказ атаковать.

Для Китченера, хотевшего верить в это, но не видевшего выхода из все возрастающих трудностей, эти слова были подобны пению сирен и с трудом выносимы. Он встал и ушел в свою каюту, закрыв за собой дверь. «Не могу не испытывать жалости к нему, — писал Кейс в ту ночь в своем дневнике. — Он выглядит ужасно утомленным и измотанным».

В ту ночь они вернулись на Мудрос, где спор возобновился. Кейс не терял времени, убеждая неуступчивых генералов. Использовались все аргументы: 17 ноября сильный южный шторм опять разрушил причалы на мысе Хеллес, и он напомнил генералу Дейвису, что эвакуация становится слишком опасной. Верховному комиссару в Египте Макмагону он сказал: «Если мы будем воевать с турками и разобьем их в Галлиполи, не будет ли это лучшим способом защиты Египта?» И Макмагон был вынужден согласиться и сказал, что еще раз обратится к Китченеру. Китченер представил генерала Хорна как советника, и Кейс взялся за него. «Если вам, генералам с Западного фронта, не по душе идеи атаковать, тогда, по крайней мере, будьте готовы воспользоваться нашей атакой, когда флот начнет ее». Хорн, как говорит Кейс, «загорелся энтузиазмом еще до того, как я закончил». Затем настала очередь Бёдвуда. Кейс предварительно подбодрил его приветственным обращением, а затем уступил место для продолжения спора адмиралу Вэмиссу. 21 ноября, когда генералы вновь собрались на Мудросе для заключительного совещания, Бёдвуд пришел в себя. Несомненно, он успокаивал себя тем, что его собственные офицеры в АНЗАК высказались определенно против эвакуации, а тем временем новая атака турок на мысе Хеллес провалилась. Она провалилась потому, что турецкие солдаты, выскочив из окопов, категорически отказывались идти вперед под огонь британцев. Они отступили с тяжелыми потерями. Кейс стал чувствовать, что наконец-то отвоевал все потерянные позиции.

Монро сломал лодыжку, спускаясь в лодку в Салониках, и Кейс нашел его лежащим на кушетке на борту «Четема». Рядом с ним был Линден-Белл. Спор начался весьма вежливо, и лишь в конце Кейс взорвался: «Если вы не хотите разделить с нами славу, то есть еще солдаты, которые этого желают!»

«Смотрите-ка, Линден-Белл! — воскликнул Монро. — Коммодор собирается нас атаковать, а я не могу встать».

При таком весьма явном намеке генерала на трусость Кейс встал и ушел.

Но он ничего и не выиграл. Китченер, в то время находившийся в Греции, чтобы заручиться поддержкой короля Греции, в тот день вернулся на Мудрос и, пока отсутствовал, не нашел аргументов, чтобы противостоять Монро. Бёдвуда и других быстро подавили. 21 ноября Китченер отправил в Лондон рекомендацию эвакуировать войска из Сувлы и сектора АНЗАК, а мыс Хеллес «пока удерживать». Монро должен был оставаться на Лемносе в качестве главнокомандующего войсками в Галлиполи и Салониках. Бёдвуд будет командовать выводом войск. Де Робек отправится домой в отпуск по болезни, а его место займет Вэмисс. 24 ноября Китченер отплыл в Англию, а на следующий день уехал и де Робек.

«Таким образом, — говорит Кейс, — адмирал и генерал, которые в действительности несли полную ответственность за плачевную политику эвакуации, оставили исполнение этой неприятной задачи адмиралу и генералу, которые были всем сердцем против нее».

И все-таки это еще не было концом (во всяком случае, там, где это касается Кейса и Вэмисса), потому что вдруг в конце ноября вмешалась погода. Зима напоминала о себе с огромной силой. Дважды штормы размывали причалы. В течение последних нескольких дней стаи уток и других птиц, мигрировавших из России, летели над полуостровом, и, хотя обе армии развлекались, стреляя в небо из винтовок [33], было ясно, что близятся холода. И все же никто (и, определенно, не метеорологи, которые всегда говорили, что ноябрь — это лучший месяц года) не мог ожидать ужаса и суровости метели, обрушившейся на Дарданеллы 27 ноября. Ничего подобного здесь не наблюдалось вот уже сорок лет.

Первые двадцать четыре часа шел проливной дождь, и яростный шторм бушевал над полуостровом. Затем, когда ветер переменился на северный и набрал силу урагана, последовали два дня снега и ледяного дождя со снегом. После этого две ночи стоял мороз.

В секторе АНЗАК на мысе Хеллес солдаты хорошо окопались и были под небольшой защитой окружающих холмов, но в бухте Сувла солдаты были беззащитны. Земля тут была настолько твердой, что вместо окопов на поверхности выкладывались каменные брустверы. Они разваливались при первом же потоке, а на Соленое озеро обрушились ливни, и потоки несли с собой трупы турок, утонувших в горах. Скоро глубина воды в озере составила полтора метра, и по обе стороны фронта позабыли о войне. И турки, и британцы вскакивали на то, что осталось от бруствера, на виду друг у друга и забирались на высокие места, окоченев от холода, пока мимо неслись потоки. Потом, моментально, как весь окружающий ландшафт побелел, исчезла дизентерия вместе с мухами и пылью, но холод был невыносим. В АНЗАК, где многим австралийцам и индусам довелось впервые в жизни увидеть снег, блиндажи были по колено в жидкой грязи, а солдаты, все еще без зимнего комплекта одежды [34], закутывались в свои сырые одеяла. Наступивший мороз был пострашнее любого артиллерийского обстрела. Спусковые крючки заедало, и винтовки отказывались стрелять. На Хеллесе по утрам находили часовых, стоявших на посту с винтовками в руках, замерзших до смерти. Одеяла и простыни настолько промерзали, что их можно было ставить. Грязь повсеместно превратилась в лед, а крыши блиндажей были оконтурены сосульками, твердыми, как железо. На линии фронта царило негласное перемирие, пока солдаты, чтобы уцелеть, занялись элементарными поисками тепла. Военный корреспондент Невинсон описывает, как увидел солдат, ковылявших из окопов по направлению к берегу: «Они не слышали и не могли говорить, а просто оглядывались вокруг, как заблудившиеся волы». Союзникам было даже хуже, чем туркам, потому что три дня ни одна лодка не смогла пристать к берегу, а песок был усеян всевозможными обломками. На Имбросе потонуло три парохода, когда разбушевавшееся море разрушило волнорез и разбило большинство мелких судов, прятавшихся в гавани. Даже субмарина пошла ко дну на мелководье, и единственным признаком жизни на ней был поворачивавшийся время от времени перископ.

30 ноября, когда ветер наконец утихомирился, выяснилось, что армия союзников потеряла десятую часть своего состава. Утонуло 200 солдат, от обморожения пострадало 5000 человек, а еще 5000 стали жертвами по той или иной причине. И опять, уже в угрожающей форме, встал вопрос об эвакуации. Многие из желавших остаться теперь не думали ни о чем ином, как об отъезде из проклятого места. Но могли ли они отойти? Не следовало ли оставаться и довести дело до конца? Кейс считал именно так. Он еще не был побежден.

Как только де Робек уехал, они с Вэмиссом вернулись к морскому плану, и в Адмиралтейство ушла еще одна телеграмма с призывом принять его. Потом они взялись напрямую за Монро. Монро проявил терпение и выдержку, но ни один аргумент не мог поколебать его неодолимое убеждение в том, что войну надо выигрывать во Франции. «Ладно, — сказал он в ходе одной из долгих дискуссий с Кейсом, — если все получится, вы войдете через пролив в Мраморное море, и мы займем Константинополь. И какая будет от этого польза? Что потом? Это не поможет нам выиграть войну. Франция — это единственное место, где можно разбить Германию. Полезен лишь тот солдат, который убивает немцев во Франции и Фландрии».