Оружие Победы - Федоров Вячеслав Васильевич (читать книги полностью .txt) 📗
Кого же ждал этот ров, чьи танки?
Сейчас уже можно предположить, что советское командование знало о планах немецких войск. И даже не в общих чертах, а в тонкостях, когда в планах гитлеровского командования появилось упоминание об Арзамасе. Тогда же определилось направление одного из главных ударов даже при условии, что Москва не будет взята: Рязань — Муром — Горький.
Известен и человек, который должен был вести войска в этом направлении — «танковый король» Хайнц Гудериан. Своей 2-й ударной армией он прошил оборону советских войск от границы до Тулы и безуспешно штурмовал обороняющийся город.
Хайнц Гудериан в довоенное время бывал в нашей стране в качестве инспектора танковых войск. Он проверял боеготовность немецких танкистов в… Казани. Да, такое было.
В Казани обучались немецкие танкисты, когда после Первой мировой войны Германии было запрещено иметь вооруженные силы.
Гудериан отличался независимостью. Тем не менее, он был любим Гитлером. И направление удара и кандидатура командующего войсками были одобрены.
К середине октября 1941 года гитлеровскому командованию стало ясно, что намеченные планом «Барбаросса» цели не достигнуты. Танковая группировка генерал-полковника Эриха Гепнера, которой предписывалось обойти Москву и блокировать ее по линии Владимир — Суздаль, вынуждена была ввязаться в бои на калужском направлении.
Сорвались планы и у танковой группы Хайнца Гудериана. 10 октября его танки должны были катиться по улицам Арзамаса, а уже через пять дней входить в измолотый массированными ударами авиации Горький и, не раздумывая, мчаться на соединение с Гепнером. Так по плану замыкалось кольцо вокруг Москвы.
Между тем Гудериан еще стоял под Тулой. Его танковая армия таяла под ударами «выборочных набегов» советских войск. Победный пыл «танкового короля» заметно поубавился. Он понимал, что предстоящая зима для него может быть беспокойной: его могут погнать в наступление.
Своей жене он пишет: «Только тот, кто видел бесконечные пространства русских снегов этой зимой нашей беды и ощущал пронзительный ледяной ветер, хоронящий в снегу все на своем пути, кто час за часом вел машины по нейтральной полосе, чтобы прибыть к жалкому жилищу вместе с недостаточно одетыми полуголодными людьми, может справедливо судить о произошедших событиях».
И это он только о начале самой суровой из всех военных зим. Война по третьему варианту явно не заладилась.
Между тем, на этом «пространстве русских снегов» при пронзительном ледяном ветре 350 тысяч горьковчан копали ров, который должен был остановить танки Гудериана. В брошюре «Враг не пройдет», изданной по итогам строительства рубежа обороны, отмечалось, что объем земляных работ, выполненных на строительстве рубежа обороны, «составляет 60 процентов земляных работ Беломорско-Балтийского канала имени Сталина и 75 процентов объема работ Ферганского канала».
Долгие годы об этом строительстве почти ничего не было известно. Так, на уровне слухов. Все документы, касавшиеся этих работ до недавнего времени были помечены грифом: «Сов. секретно».
Пришло время рассказать, как строился рубеж обороны вокруг Горького, и пусть это сделают те, кому выпал этот тяжкий труд.
«На трудовой фронт, как тогда называли рытье противотанкового рва, я попал еще в сентябре 1941 года. Только началась учеба в школе, а через две недели весь наш девятый класс Наумовской средней школы Бутурлинского района был мобилизован.
Сбор был назначен в Бутурлине. Здесь сформировали бригады, назначили бригадиров. Обеспечение питанием и все обслуживание ложилось на местные колхозы.
И вот обоз, длиной около двух километров, направился на Княгинино, оттуда на Лысково, затем была переправа через Волгу и остановились мы в селе Валки. Там и началась наша работа.
Противотанковый ров копали перпендикулярно реке. Проработали до тех пор, пока Волга не встала.
За это время дважды прилетал немецкий самолет. Он не бомбил, не стрелял, видимо, только фотографировал то, что мы нарыли.
Затем нас перебросили в Большое Мурашкино, здесь у села Рождествено тоже шел противотанковый ров. Наступили холода, земля промерзла, кирки, ломы, лопаты ее не брали. Тогда стылую землю начали взрывать. Мне дали лошадь с санями, и я возил взрывчатку — аммонал, который был упакован в бумажные мешки по 40 килограммов.
Саперы взрывали утром. Нас заставляли прятаться в блиндажи, но как унять мальчишеское любопытство: мы ухитрялись смотреть на взрывы, рискуя попасть под град комьев мерзлой земли. Взрывы не облегчали нашу работу. Куски отвалившейся земли все равно приходилось долбить.
Когда наступили лютые холода, нам начали выдавать по 100 граммов водки — „наркомовские“.
Когда фашистов погнали от Москвы, дисциплина на участке начала слабеть.
Однажды женщины уговорили меня свозить их домой. Уехали ночью. Нас никто даже не хватился. Больше мы на окопы не вернулись. Да было уже и видно, что надобность в них отпала».
Александр Павлович Кочетов (с. Инкино, Бутурлинский район).
«В 1941 году я окончила 10 классов средней Богородской школы. 19 июня у нас был выпускной вечер, а через три дня началась война…
Повестки на строительство рубежа обороны или, как тогда говорили, „на окопы“ вручили нам в конце октября. Мне было всего 17 лет.
Из нашего села Алистеева было мобилизовано 70 человек. Всего снарядили 12 подвод и повезли нас с котомками в село Мигалиху Дальнеконстантиновского района. Ехали через Оранки, мимо Шонихи…
В Мигалихе расселили нас по домам. Я слышала, что живали и в шалашах, так что нас хорошо устроили. Проработали мы здесь около десяти дней, а потом вновь дорога. Ехали долго, всю ночь. Куда везут, никто не знал. К утру мы оказались в деревне Арапиха. И опять нас устроили на жилье в домах по 5–6 человек. А у хозяев самих семьи большие. Теснота, но хоть в тепле.
Зима была в тот год ранняя. Бесснежье, а уже грянули морозы. По утрам за тридцать холода.
Выдали нам лапти. Сказали, что это лучшая обувка. Действительно, ходить в них было легко да тепло.
Я же лаптей никогда не носила, правильно обуть, чтобы они не разбалтывались, не могла. С неделю меня обували женщины, но наматывать онучи и завязывать лапти я так и не научилась. Тогда мне выдали чесанки с галошами. Тут я сразу ощутила груз на ногах. К вечеру я растирала ноги в кровь.
До работы надо было идти три километра. Ровно в 7 часов утра начинали работать, а заканчивали, когда темнело. Возвращались чуть живыми. Спали на тюфяках, набитых соломой.
Копали мы противотанковый ров. Одна сторона рва, та, откуда ждали фашистские танки, была пологой, а противоположная — отвесной. Глубина рва была 4 метра. Танки спокойно могли в ров въехать, но тут же упирались в земляную стену. Вскарабкаться по стенке они уже не смогли бы.
По всей линии рва строились доты, дзоты, пулеметные гнезда, блиндажи и землянки. Дороги перегораживали бетонными надолбами и железными „ежами“.
Помнится, что кормили нас нормально. Голода не ощущали. Первые блюда были почти всегда мясные. Возили нам продукты из нашего колхоза, кое-что присылали из дома.
И все бы ничего, но нас одолели вши. Наши головы были похожи на муравьиные кучи, волосы шевелились. Домой, чтобы прожарить одежду в бане, нас не отпускали, а здесь для борьбы с этой заразой ничего не делалось. Говорили, что надо терпеть. Мы терпели…
Но однажды терпению этому пришел конец. Дело было уже в январе 1942 года. Вот сколько терпели. Мы решили самовольно покинуть место работы и сходить домой. Ночью снялись и пошли по огонькам от деревни к деревне. Нам посоветовали выйти на железную дорогу и идти по ней. Мы так и сделали. Днем были уже дома.
Опасаясь, что за нами приедут, дома быстро истопили баню, чтобы мы успели помыться. Но никто за нами не пришел и не потребовал возвращаться. Через несколько дней приехали остальные. Они сообщили, что пришел приказ о прекращении строительства рубежа обороны. Необходимость в нем отпала, врага повернули от Москвы.
