Геббельс. Портрет на фоне дневника. - Ржевская Елена Моисеевна (читать книги без .TXT) 📗
Геббельс велит давать сводки с Восточного фронта «ухарски и дерзко», добиваясь психологического воздействия на население. «Но новое положение на фронте не принесло стольких успехов в психологическом отношении, как этого, собственно говоря, можно было ожидать. Лучшей пропагандой являются, конечно, наши победы… Хуже будет, если нам не удастся до начала зимы закончить восточный поход, и весьма сомнительно, что это нам удастся…»
И наконец Геббельс сообщает о сенсационном событии: о налете на Берлин советских самолетов:
«Вскоре после полуночи в Берлине воздушная тревога. Истинные причины этой воздушной тревоги сначала были весьма загадочными. Тревога была объявлена только тогда, когда несколько бомб были уже сброшены в пригородах. Самолеты проскользнули в столицу совершенно бесшумно и незаметно. Сначала предполагали, что это были новые английские бомбардировщики, которые отличаются чрезвычайной высотой полета. Но затем было установлено, и прежде всего по сброшенным листовкам, которые содержали как раз речь Сталина к советскому народу, что здесь могли быть только советские самолеты. Как предполагают, они прилетели с острова Эзель и произвели неожиданный налет на столицу, причинив при этом некоторый вред. Материальный ущерб не так велик, как, вероятно, ущерб моральный».
9 августа 1941. Москва стремится к усилению партизанского движения. Маршал Ворошилов обратился с воззванием к народу по этому поводу. Мы должны что-нибудь против этого предпринять… если Италия, как держава оси, не возьмет на свои плечи известную часть тяжести войны, она не сможет тогда претендовать на участие в славе и добыче… Мы переживаем в полночь снова воздушную тревогу в Берлине. Большевики второй раз прорвались с острова Эзель и кружатся несколькими самолетами над столицей, не сбрасывая бомб.
10 августа 1941. Утверждают, что дезорганизация в советском лагере постепенно возрастает… Но во всяком случае на такое развитие событий рассчитывать нельзя. Большевизм как идея и мировоззрение еще очень силен, и боевая сила советских войск такова, что ее нельзя недооценивать. Мы еще не достигли цели. Придется еще вести суровую и кровавую борьбу, прежде чем Советский Союз будет разбит.
Геббельс задается трудным вопросом, следует ли его пропаганде пытаться повлиять на политических комиссаров. И приходит к выводу, что это совершенно безуспешно: «речь идет о большевистских фанатиках, которые, как это показывают сообщения с фронта, сражаются до последней капли крови и в случае, если их положение становится безысходным, кончают жизнь самоубийством».
С тех пор как Геббельс диктует, стиль дневника заметно изменился, он стал ближе к стилю газетных политических статей. И все же поуменынилось самоуверенных, наглых выкриков, что звучали в дневнике еще совсем недавно: «Русские будут сбиты с ног, как ни один народ» – но, как ни один народ, они оказывают упорное сопротивление; «Советская система рассыплется как труха», «Россия разлетится вдребезги» – но так не получилось. Он возлагает надежду на дезорганизацию внутри страны, которая должна же явиться реакцией на тяжелые удары, понесенные отступающими армиями, – но неоккупированные области остаются для нацистской пропаганды герметически закупоренными и пока непроницаемыми, «что прямо противоположно прошлогоднему положению во Франции. Франция была государством либеральным, и мы имели, таким образом, возможность заразить французский народ идеями пораженчества уже зимою 1939-1940 года. Затем она потерпела крах…».
Все, что происходит в России, странно, непросто поддается обдумыванию, выпадает из стереотипа представлений о стране. Уже не скажешь: «Все идет как по маслу», «Впереди нас ждет беспримерный победоносный поход». Уже нет больше речи о молниеносной войне.
Вернувшийся с фронта А. делится с Геббельсом: «Жизнь у русских играет лишь второстепенную роль. Она не намного дороже, чем стакан лимонада. Поэтому русский расстается с жизнью без единого слова жалобы. Этим и объясняется в большей степени то сопротивление, которое противопоставляется большевиками немецким атакам… Сообщение А. прерывается воздушной тревогой. В Берлин опять пробились несколько советских самолетов».
Бомбы они не сбросили, и смутная цель их налетов будоражит народ, но и у Геббельса нет на это ответа.
12 августа 1941. В настоящий момент большевистская пропаганда овладела опасным лозунгом, в котором она заставляет звучать панславянские мотивы. Правда, это происходит еще в небольшом размере, но мы должны быть в этом отношении очень внимательными и осторожными… Еврейский вопрос опять, прежде всего в главном городе рейха, сделался актуальным. Мы насчитываем в Берлине в настоящее время еще 70 000 евреев… Различные имперские учреждения еще против радикального разрешения этой проблемы. Но я не уступаю… Я также считаю необходимым, чтобы евреи были снабжены знаком.
Возвратившийся с Восточного фронта офицер докладывает ему, что подвоз действует замечательно и войска снабжаются бесперебойно. Уже до Смоленска протянута железная дорога. Сам Смоленск, за который долго продолжалась битва и после 15 июля, когда немцы вступили в город, «почти что сровнен с землей». Опасаться того, как бы не возникли связи немецких солдат с русскими женщинами, не приходится, поскольку русские женщины «якобы уж очень некрасивы», успокаивает себя Геббельс.
14 августа 1941. В еврейском вопросе Антонеску опять немного смягчился. Евреи должны подписываться на военный заем, и поэтому он им предоставляет целый ряд льгот. Это нельзя считать умным. Он мог бы просто отнять у евреев деньги и использовать их для ведения войны. Но Антонеску, в конце концов, является лишь генералом, а не политиком.
«В Англии вновь говорят о предстоящей высадке», – Геббельса лихорадит от этого, но он уверяет себя, что о высадке не может быть и речи. Опирается на одну из нью-йоркских газет, утверждающую, что в случае участия США в вооруженном вторжении на континент Рузвельта ожидает второй Дюнкерк, а не поход на Берлин.
В самой Германии народ надеется на окончание войны осенью, ведь фюрер в его последней новогодней речи заявил, что 1941 год принесет Германии полную победу. Перед Геббельсом, утратившим эту надежду, встают нелегкие пропагандистские задачи обосновать ее несостоятельность.
17 августа 1941. Черчилль и Рузвельт совместно отправили письмо Сталину с предложением собрать конференцию в Москве, на которой должна быть установлена помощь оружием Советскому Союзу. Плутократические государства возлагают теперь все надежды на большевизм… Вчера вечером в нашей немецкой радиопередаче, во время паузы, был слышен иностранный голос. Он использовал эту паузу для выступления против фюрера и против рейха, и во время передачи в коротких секундных паузах между отдельными сообщениями он делал циничные замечания по поводу передаваемых нами сообщений. До сих пор еще не удалось установить, откуда говорит этот голос, но предполагают, что он говорит через подпольный радиопередатчик Коминтерна. Во всех кругах, где слышали об этом происшествии, господствует большое возбуждение.
Нет покоя министру пропаганды. К таинственно появляющимся над городом советским самолетам добавился еще неизвестно откуда взявшийся вражеский голос, дерзко вторгающийся в германские радиопередачи.
17 августа 1941. Фюрер подробно описывает мне военное положение. В прошедшие недели положение иногда было очень критическим. Мы серьезно недооценили советскую боеспособность и, главным образом, вооружение советской армии. Мы даже приблизительно не имели представления о том, что имели большевики в своем распоряжении. Поэтому была дана неправильная оценка. Фюрер, например, насчитывал количество советских танков в 5000, в то время как их было 20 000. Самолетов, по нашим предположениям, у них было 10 000, а в действительности они имели больше 20 000, и если даже большая часть этих самолетов не была годна для фронта и устарела по своему типу, то это были все-таки самолеты, которые в критических случаях всегда появлялись в воздухе. Может быть, очень хорошо, что мы не имели такого точного представления о потенциале большевиков. Иначе, может быть, мы бы ужаснулись назревшему вопросу о Востоке и предполагаемому наступлению на большевизм. Фюрер говорит, правда, что все это не могло бы на него подействовать, но все-таки ему тяжелее было бы принять решение… Если заботы, которые выпали на долю фюрера при неправильной оценке большевистского потенциала, уже были велики и действовали так тяжело на его нервы, то что было бы в том случае, если бы мы имели ясное представление об опасности? На юге фюрер надеется сделать окончательный прорыв. Антонеску думает занять Одессу в ближайшие дни, тогда вся западная Украина будет в наших руках. Мы получили здесь большие выгоды в отношении промышленности и военного вооружения…
