Солдаты неба - Ворожейкин Арсений Васильевич (прочитать книгу .TXT) 📗
Оба «яка» скрылись в облаках. Однако один уходил вяло и с большим креном. «Мессершмитты», атакованные нами, исчезли где-то внизу в дымке. Два бомбардировщика тоже посыпались к земле, а третий, сбросив бомбы, метнулся ввысь, в тучи. И тут только я взглянул в сторону напарника. Его нет. Неужели сбили? Я повернул голову назад. Там «фоккер» и сзади него Сулам, поливающий фашиста огнем.
Спасибо товарищу: вовремя выручил. Но и к нему уже подбирается немецкий истребитель. Рывок — и я мчусь на помощь ведомому. Враг заметил меня и оставил Сулама.
Задание мы выполнили, во домой возвратились только вчетвером, без Кустова и Лазарева. Такие без вести пропасть не могут. И все-таки исчезновение Лазарева тревожило меня. В нем еще, как в шаловливом пареньке сохранилось много вольностей, которые мешают в бою.
Я не спешу идти с докладом к командиру полка. Стою у своего самолета и с опаской поглядываю на полевой телефон.
Эта штука иногда приносила тяжелые вести: земля сообщала, где упали наши сбитые самолеты.
— Товарищ капитан, ваше задание выполнено, — четко и спокойно доложил мне подошедший Сулам. — Разрешите получить замечания.
Больше тридцати раз приходилось мне слышать такие его доклады, и всегда они звучали по-иному. После первого вылета в осипшем голосе и на бледном лице были тревога, нетерпение узнать оценку своих действий и радость боевого крещения. Теперь деловитое спокойствие рабочего человека и гордость за свой труд.
Раньше он был горяч и вспыльчив. Сейчас уравновешен и степенен. Фронтовая жизнь вместе с боевым опытом дает и житейскую сдержанность. Правда, Судам с виду никак не походил на литературного героя — летчика-богатыря. Скорее всего, он напоминал подростка в форме летчика. Как обманчив может быть внешний облик!
К Суламу пришла боевая зрелость. Возможно ли за месяц? Да. Возмужание на фронте не зависит от возраста и определяется не временем, а боями и внутренними качествами человека. В этом бою Сулам как бы сдал экзамен на мастерство, показав свою зоркость, расчет и умение быстро сразить врага. Воюет с увлечением и вдохновенно.
Разве можно воевать увлеченно и вдохновенно? Разве можно с увлечением смотреть смерти в глаза? А страх? А инстинкт самосохранения? Эти чувства подчиняются воле, которая как бы является внутренним командиром каждого бойца.
— Молодец! — похвалил я его. — Поздравляю с третьей личной победой!
К нам подошли Рогачев с Сачковым, но мы не успели обменяться и словом, как раздался громкий звонок телефона. Я его ждал. И все же взять трубку не торопился.
— Стодвадцатый слушает, — не спуская глаз с западного неба, отзываюсь я.
— Почему не докладываете о вылете? — В голосе командира полка нетерпение и тревога, но от его вопроса на душе полегчало. Я хотел ответить, но радость захлестнула: вдали замаячила пара «яков». — Почему молчишь? Что случилось? Где два самолета?
— Еще в воздухе. Кустов и Лазарев. Они на подходе. — Однако сам думаю: «А если это не они?»
И как бы в ответ на мой вопрос радио донесло голос Кустова:
— Приготовьте санитарную машину. Сергей летит па честном слове.
Самолет Лазарева заходил на посадку неуклюже, с большим креном. Правое крыло было так раздето, что белели его деревянные внутренности и виднелся бензиновый бак. Фактически Лазарев летел на одном крыле. Сколько требовалось от него усилий и умения, чтобы машина не перевернулась и не сорвалась в штопор! Но как такую калеку посадить? Это еще труднее и опаснее, чем просто лететь. И почему он не выпрыгнул с парашютом? А сейчас уже поздно: нет высоты.
Лазарев убрал газ, и самолет камнем помчался к земле. Аэродром застыл в оцепенении. Единственное, что может замедлить падение и смягчить удар, — это мотор. И мотор не подвел. Он как бы почувствовал опасность, мгновенно заработал на полную мощь. И машина, повинуясь его силе, приземлилась удачно.
На стоянке Лазарев лихо выскочил из кабины и, бросив беглый взгляд на разбитое крыло своего «яка», бодро подошел ко мне и с горделивыми нотками обратился за разрешением доложить своему командиру пары о вылете.
— Товарищ лейтенант, задание выполнено, — в прежнем тоне продолжал Лазарев, обращаясь к Кустову. — Вас в бою прикрыл. Сбил бомбардировщика, но и меня немного кто-то укусил. Какие будут замечания?
— Значит, задание выполнено? — переспросил Кустов.
— Так точно! — отчеканил летчик.
— А кто вам дал право атаковать «юнкерса»?
— Но вы мне и не запрещали. — Друзья перешли на «вы».
— А разве вы не знаете закона — ведущий атакует, а ведомый охраняет его?
— Но сзади нас никого не было, и я думал…
Помощник командира полка предостерегающе поднял руку:
— Хватит! Все ясно! — и взглянул на меня: — И когда твой ухарь твердо зазубрит азбучные истины воздушного боя?
В комнату отдыха шли молча. Теперь мне ясно, почему Кустов с Лазаревым не видели истребителей противника. Когда Кустов по радио передал «Атакую!», «мессершмиттов» не было. Они появились позднее. Кустов надеялся, что Сергей будет зорко следить за обстановкой и охранять его. Но Лазарев нарушил закон боя. И сейчас, как мне показалось, он понял это и шел подавленный. Однако, к моем^ удивлению, вдруг беспечно запел:
Тучи над городом встали,
В воздухе пахнет грозой…
— Прекрати «арию»! — возмутился я. — Почему нарушил в бою дисциплину, бросил ведущего и кинулся в атаку на «юнкерса»?
— Виноват, — признался он. — Думал, вдвоем быстрее расправимся с бомбардировщиками. Больше — этого не будет. Простите. — И Лазарев виновато потупился.
Раньше это нас как-то обезоруживало, и мы мирились с его неразумным, ухарским поведением, но в этот раз смиренный вид Лазарева взорвал Кустова:
— До каких пор будет продолжаться сказка про белого бычка?!
— А зачем кричать на меня? Ну, виноват. Я сам за это и поплатился. Не хотите простить — накажите.
— А нас ты в расчет не берешь? — сдерживаясь, спросил я. — Мы все из-за твоей расхлябанности попали под удар. Было четыре истребителя противника. Они нас почти одновременно атаковали, а вы оба с Кустовым ничего не видели.
Лазарев тяжело вздохнул: