Войны с Японией (От поражения к Победе. К 110-летию окончания Русско-японской войны 1904–1905 г - Золотарев Владимир Антонович (чтение книг txt) 📗
Одновременно с этим совещание признало необходимым установить нейтральную зону, простирая ее от вышесказанной линии к северу до линии, идущей по прямому направлению от города Ин-цзы (Ин-коу), на западном берегу Ляодунского полуострова, через город Да-гу-шань к устью реки У-дао-хе, на восточном берегу полуострова.
В случае же необходимости сделать уступки в этих требованиях, допустить понижение вышеведенной северной границы нейтральной зоны до ее южной, отодвинув одновременно северную границу арендуемой территории к югу до линии, идущей от северной оконечности бухты Цзинь-чжоу (Кин-чау), на западной стороне Ляодунского полуострова, до мыса Робинсон, на восточной.
В арендуемой территории не должны быть допускаемы никакие китайские силы, за исключением полицейских чинов; на первое время, однако, по усмотрению русской власти, могут быть допущены китайские войска, но лишь в определенном размере и при непременном условии подчинения их той же русской власти. Китайские войска допускаются в нейтральную зону лишь с разрешения русской власти.
Совещание признало необходимым выговорить теперь же у китайского правительства право, при проведении от главной магистрали Сибирской железной дороги отдельной ветви на юг и в случае затруднительности направления ее к Порт-Артуру, иметь конечный пункт этой железнодорожной ветви в одном из наиболее для сего удобных мест Ляодунского побережья, начиная от города Ин-цзы (в Ляодунском заливе), до устья реки Ялу (в Корейском заливе).
Для поддержания, в случае надобности, приведенных выше требований военной силой, перевезти теперь же из Владивостока в Порт-Артур отряд войск, в составе 1 батальона пехоты, 4 орудий и взвода казаков, для чего изъять из ведения Добровольного флота пароход «Саратов», находящийся ныне во Владивостоке, с передачей его в распоряжение Морского министерства, без зачисления его в состав военного флота и с возмещением Добровольному флоту расходов, возникающих по нарушению принятых им на себя обязательств.
Перевезенные из Владивостока войска должны оставаться на пароходе Добровольного флота, в составе эскадры контр-адмирала Дубасова, до могущей явиться потребности высадить с эскадры десант.
Повергая вышеизложенное на ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕЕ воззрение ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА, испрашиваю, благоугодно ли будет соизволить на утверждение заключения совещания.
Алексей.
Русско-японская война. 1904–1905 гг. Действия флота. Документы. СПб., 1912. Кн. 2, с. 179–181.
Письма С.Ю. Витте к Д.С. Сипягину (1900–1901 гг.)
7-го (июля 1900 Г.)
Дорогой Димитрий Сергеевич.
(…) Китайские дела все в том же мраке, как были, когда вы выезжали. Одно несомненно, что во всяком случае будет стоить много денег и много жизней. Главная беда в нашей неготовности: ни Сибирская дорога еще не кончена, ни Маньчжурская дорога уже совсем не кончена, ни коммерческого флота у нас нет, и потому при исполинской силе мы там сравнительно слабы. Я советовал на всякий случай сосредоточить побольше войск. Лучше деньги потерять, чем престиж. Мобилизировали, кроме Амурского, часть Сибирского округа, из России назначили около 25 тысяч человек. А доставить очень трудно. В Стретенске на Шилке, точно узкое горлышко, приходится проходить каплями. Морем из России 25 тысяч доставим (последняя партия) только в начале октября. Таким образом, приходится действовать горстями. Теперь говорят: смотрите, как Китай силен. Это пропагандирует и военное ведомство. Китай так же слаб, как и был, только лучше вооружился. 100–150 тысяч наших войск, если бы были на месте, его разгромили бы. Не Китай силен, а сильны стихии, дистанции, океаны и моря, а мы на это не обратили внимания.
Бедный государь, видимо, тревожится, но замечательно себя сдерживает. Эта выдержка весьма ободряющим образом действует на окружающую атмосферу. Дай ему бог хладнокровно перенести наступившие события, а также дай ему бог, чтобы его не сбили дурными советами! (…)
Ваш С. Витте.
Красный архив. М.; Л., 1926. Т. 5 (18), с. 32–33.
Дорогой и милый Димитрий Сергеевич.
(…) Китайские дела сами по себе все в такой же неопределенности. Но в наших к нему отношениях в последнюю неделю были большие перипетии. Алексей Николаевич, как всегда, зарывается — сам начал вести переговоры с дипломатами, мобилизировал до 150 тысяч войск и все хочет лезть вперед, Китай обезоружить, японцев устранить, Пекин взять и даже под шумок залезть в Корею. Гр. Ламздорф, конечно, всему этому не сочувствует и хочет действовать успокоительно, но покуда довольно безуспешно. Ему оказывают мало внимания. Взявши Тянь-цзин, пришлось решать — идти ли в Пекин, или нет? Куропаткин, конечно, идти — и всех разгромить. Ламздорф — нет. Наконец, гр. Ламздорф пришел ко мне и объяснил, что его положение невозможно как для дела, так и лично для него, — что он хочет заявить, что здоровье его заставляет оставить (совсем) службу. Вследствие сего я прежде всего имел крупный разговор с Ал. Ник. Куропаткиным, объясняя ему, что он военный министр, а не министр иностранных дел и не министр финансов, а потому или пусть он назначит вместо нас своих генералов, или пусть не выходит из своей роли. Я также старался разъяснить ему, что все подобные увлечения только приведут Россию к новым бедам. Что, не говоря о том, что китайская история будет стоить нам массу денег и много жертв, но, что самое главное, если мы из этого дела скоро не выпутаемся и ослабим Россию, то, несомненно, этим воспользуется Европа и поднесет нам самые неожиданные сюрпризы, — и что таким образом мы пустим насмарку все царствование Александра III. По-видимому, мой разговор ему был неприятен, но произвел впечатление, хотя, конечно, на несколько часов. Ему быть корпусным командиром на войне, а не министром. Хотя я сегодня имел всеподданнейший доклад, но тем не менее вчера написал его величеству длинное письмо, высказав мое мнение по разногласию — идти ли в Пекин или нет. В этом письме я напомнил весь ход событий — от коронации до Тяньцзина — и пришел к заключению, что нам следует идти в Пекин только тогда, если все другие меры не приведут к успокоению, что несомненно, как только мы подойдем к Пекину, все оставшиеся христиане там будут избиты, а законная власть подвергнется той же участи или уйдет вглубь. Значит, мы получим стены и цели не достигнем. Тогда Куропаткин скажет, нужно идти далее. Европа нас науськивает, а сама посылает туда горсти и только поддерживает наши фалды. Необходимо не зарываться, а стараться локализировать болезнь, и, установивши порядок в нашем районе (Маньчжурии), удалиться восвояси. Сегодня же во время доклада я решился прямо говорить о министре иностранных дел. Я высказал ту мысль, что теперь необходим министр иностранных дел, что положение гр. Ламздорфа невозможно. Если есть кандидат, нужно его немедленно назначить, а гр. Ламздорфа освободить, — если нет, то назначить гр. Ламздорфа. Затем я высказал мое мнение о графе — это не Бисмарк, не Салисбюри, но он никогда государя не подведет, и из всех дипломатов я его считаю наиболее соответствующим. В результате его величество сказал, что на днях назначит Ламздорфа. Это Куропаткину будет неприятно, так как он думает, что совсем престиж Ламздорфа уничтожил.
(…) В городе многие говорят, что я ввел государя в Порт-Артур и что я виновник всего этого несчастья. Я даже побаиваюсь, что это говорили ее величеству Марии Федоровне. Я, конечно, беззащитен — не могу же я оглашать все имеющиеся у меня несомненные документальные доказательства. Кстати, я их теперь собрал — для истории — и покажу вам по приезде.
(…) Крепко жму вашу руку.
Ваш С. Витте.
14 июля 1900 г.
Красный архив. М.; Л., 1926. Т. 5 (18), с. 33–35.
Дорогой Димитрий Сергеевич.
… У нас ничего нового нет. Теперь можно думать, что большинство дипломатического корпуса в Пекине живо. Думаю также, что Югович с большинством своих сотрудников будут спасены. Вопрос о движении к Пекину все еще окончательно не решен. Очевидно, во всяком случае, что, если мы пойдем, то не будем играть в этом движении доминирующей роли. Покуда все являются двойственные решения. О графе Ламздорфе еще решения не последовало, но я его ожидаю с дня на день. По-видимому, императрица Мария Федоровна не сочувствует движению в Пекин и вообще воинствующим тенденциям.
