Заветы Ильича. «Сим победиши» - Логинов Владлен Терентьевич (читать книги онлайн без сокращений .TXT) 📗
Необходимо засадить его за написание учебников — «там его качества чрезвычайно были бы полезны, тогда бы у нас была разрешена задача, которую т. Троцкий хорошо подчеркнул, заявив, что основное дело сейчас — воспитание нового поколения, а его не на чем воспитывать». И вообще, «если правильно приложить силы Ларина и Осинского, при отсечении их неверных устремлений, мы получим гигантскую пользу от применения их сил» 569.
И совсем другое дело с Шляпниковым. Шляпников пытался тут шутить, сказал Владимир Ильич, — «шутка, конечно, хорошая вещь. Без шуток, конечно, нельзя говорить на большом собрании, потому что люди устали; надо по-человечески понимать. Но есть вещи, которыми шутить непозволительно; есть такие вещи, как единство партии».
В той ситуации, которую создал внутри страны НЭП. В том положении, когда извне мы окружены врагами, «если мы этакими вещами будем шутить, тогда речи не может быть о том, чтобы мы устояли в трудном положении, в котором мы находимся… Так играть нельзя! Мы знаем, что от борьбы в партии мы немало теряем… И за этот год ЦК с полным правом может сказать, что партия пришла на съезд менее фракционной и более единой, чем в прошлом году». И, по убеждению Владимира Ильича, это «едва ли не главное завоевание…»1
Через всю его речь, в самых различных вариантах, проходила мысль: «Пролетариат не боится признать, что в революции у него то-то вышло великолепно, а то-то не вышло. Все революционные партии, которые до сих пор гибли, — гибли от того, что зазнавались и не умели видеть, в чем их сила, и боялись говорить о своих слабостях. А мы не погибнем, потому что не боимся говорить о своих слабостях и научимся преодолевать слабости. (Аплодисменты.)» 570 571.
Трудно определить, на каких именно последующих заседаниях Ленин присутствовал. Даже в дни, когда он появлялся в президиуме, он через некоторое время уходил. Но одно несомненно: за ходом прений он пристально следил и стремился направлять всю работу съезда.
На вечернем заседании 28 марта Михаил Фрунзе от имени бюро делегаций зачитал проект резолюции по докладу ЦК В нем всецело одобрялись политическая и организационная линии ЦК, обеспечившие партии «единство и сплоченность в коренных вопросах, связанных с труднейшим поворотом в русской и мировой пролетарской революции…» Меры, принятые за прошедший год, исчерпывают необходимые «уступки частнохозяйственному капитализму», и в этом смысле отступление можно считать законченным.
Практическими руководителями хозяйственной жизни на местах отныне становятся Советы. И, «сохраняя за собой общее руководство и направление всей политики Советского государства, партия должна провести гораздо более отчетливое разграничение между своей текущей работой и работой советских органов, между своим аппаратом и аппаратом Советов».
В этой связи ВЦИК «должен собираться систематически на длительные сессии», чтобы «на деле стать органом, разрабатывающим основные вопросы законодательства» и реально контролирующим работу как «отдельных наркоматов, так и деятельность СНК». В свою очередь необходимо усилить и функционирование самого Совнаркома по систематическому руководству и согласованию работы «всех органов государственного управления»1.
Резолюция, предложенная Фрунзе, после ряда уточнений, принимается всем съездом при четырех воздержавшихся 572 573.
Интересные прения разгорелись вокруг отчета Центральной Контрольной Комиссии. Накануне выступления Арон Александрович Сольц имел обстоятельную беседу с Лениным. Ее содержание неизвестно, но незадолго до этого Владимир Ильич узнал о злоупотреблениях в жилищном отделе Моссовета и о том, что МК РКП(б) вывел из-под ответственности повинных в этом деле коммунистов. Ленин тут же написал в Политбюро: «Московский комитет (и т. Зеленский в том числе) уже не в первый раз фактически послабляет преступни-кам-коммунистам, коих надо вешать… Верх позора и безобразия: партия у власти защищает “своих” мерзавцев!!» 574
Именно этот пафос и определил содержание доклада Сольца. В своем отчете о работе ЦКК он подметил чрезвычайно симптоматичный факт: с началом новой экономической политики «большевики заговорили об этике». Прежде — до и в ходе революции — принадлежность к большевикам никаких привилегий не сулила. Но «четыре года нахождения у власти… не могли пройти бесследно». И мы не могли не обратить внимания «на те элементы разложения, которые неизбежны в партии… имеющей всю полноту власти в виде диктатуры в своих руках».
НЭП создал условия, при которых «невыдержанные элементы нашей партии легче всего могли поддаться мелкобуржуазной стихии…» На этой почве к нам обращались «за разрешением торговать, наживаться, быть комиссионерами, жить так, как жили в старое время». Но коммунисты «должны сознать, что тех уступок, которые делаются мелкобуржуазной крестьянской массе, мы себе позволить не можем…»
Осинский жаловался на дисциплину. Эти жалобы отчасти понятны: «мы устали от борьбы, мы измучены, и совершенно законным является наше желание демобилизоваться, отдохнуть от… милитаризации». Молодые товарищи, которые не прошли прежней большевистской выучки, тоже проявляют «желание освободиться от партийного ига». Среди них есть «элементы, которые почему-либо недовольны чем-нибудь в партии — где-нибудь их не так поставили (потому что в правящей партии появляются большие возможности делать карьеру, не в дурном смысле карьеру, а в смысле проявления себя, как личности), — эти элементы начинают использовать тот сырой материал, тот еще не прошедший партийной школы и дисциплины материал, который имеется».
И задача партии, задача ЦКК — воспитать новых товарищей «в смысле понимания того, что мы стоим перед величайшими трудностями, где требуется величайшая дисциплина, где она требуется в гораздо большей мере, чем она требовалась до сих пор». Основная мысль Сольца сводилась к тому, что разговоры о необходимости ликвидации Контрольной комиссии, якобы исчерпавшей свои задачи, совершенно неосновательны. Необходимо лишь уточнить ее функции, права и место в партийных структурах1.
Первым оппонентом Сольца стал Рязанов. Он настаивал на том, что ЦКК необходимо упразднить, ибо партии не надо «никаких гувернанток ни в юбках, ни в штанах». Говорил Рязанов, как всегда, ярко, напористо. Над его шутками зал дружно смеялся. ЦКК «привлекает за выступления на партийном собрании — это нелепость в третьей степени». ЦКК привлекает за выступления в Московском дискуссионном клубе. Но эти клубы явились «признанием того, что идейная жизнь партии совсем замирает». Вместо того, чтобы на партсобраниях товарищи приучались дискутировать, создают клубы, где позволялось бы «говорить без того, чтобы какие-нибудь гувернантки им в этом отношении мешали». Но и там ЦКК констатирует, что, якобы, «за последнее время дискуссии в клубе приняли демагогический, непартийный характер» и «некоторые товарищи чересчур пугались всякого свободного слова и приходили от него в ужас» 575 576.
Рязанову ответил Литвин-Седой. Он заявил, что Давид Борисович не всегда соотносит свои выступления с уровнем той аудитории, которая собиралась в клубе. «И вот перед нами, — рассказывал Седой, — стоит т. Рязанов с большой английской газетой и повторяет все сплетни, распускаемые международной буржуазией. Чувства ответственности не было и у т. Рязанова…»
