Над Курской дугой - Ворожейкин Арсений Васильевич (книги бесплатно без txt) 📗
В голове все отчетливее и отчетливее встают отдельные моменты вылета. Казалось бы, при скверной видимости нужно быть особо осмотрительным, а я даже не соизволил перед посадкой взглянуть в сторону солнца, где нас поджидали «фоккеры». Не лучше действовал и руководитель полетов капитан Рогачев. Он «фоккеры» даже впопыхах перепутал с «мессершмиттами», чем ввел всех в заблуждение и устроил такой переполох, что несколько минут, отыскивая «мессеров», летчики беспорядочно крутились над аэродромом. Опытный и хитрый противник за это время успел безнаказанно уйти к себе.
Видно, надеяться на то, что дома и стены помогают, не приходится. Эта поговорка, особенно на войне, не всегда правильна. Даже вредна.
Тяжело было выслушивать слова сочувствия. Хотелось поскорее уехать с аэродрома, чтобы все пережить наедине. Миша Сачков со свойственной ему наблюдательностью сразу отгадал мои намерения и, когда я уже сел в санитарную машину, как бы невзначай поинтересовался:
— Васильич! Видать, у тебя аппетита нет: без завтрака хочешь уехать?
— Ты почти отгадал.
Миша заговорщически улыбнулся:
— У меня от вчерашнего ужина немного осталось. Давай выпей — и полегчает.
— Не могу.
— Ну, будь человеком… Пойдем позавтракаем.
В столовой все разговоры вертелись вокруг нашей неудачи над аэродромом. Правда, подавленности, которая тяготит людей в первые минуты после поражения, уже ни у кого не было. Боевая обстановка приучила жить не прошлым, а настоящим и будущим. Как ни тяжелы утраты, они не должны выводить летчиков из равновесия. Впереди жестокие бои, новые испытания. Сознавая эту необходимость, каждый старается быть крепче, прогоняя горе незатейливой шуткой.
Не понимая психологии летчика, некоторые расписывают его этаким сверхъестественным богатырем, пытаясь объяснить все «особым природным дарованием». А ведь, чтобы быть неплохим воздушным бойцом, нужно иметь в первую очередь острый ум, мгновенную реакцию на окружающее и нормально развитые органы чувств. Значит, летчику, пожалуй, больше, чем кому бы то ни было, присущи все человеческие переживания. Сколько же нужно воли, чтобы в каждом боевом полете смотреть прямо смерти в глаза, а на земле потом отделываться шутками!
— Что бы ни говорили, а «фоккеры» дали нам фору, — подзадоривал Сачков Тимонова. — Только вот не пойму, почему ты, Тимоха, держал их сторону, удивляюсь, чем тебя подкупили?
Николай Тимонов ехидно кивнул на Рогачева:
— Я дисциплинированный человек, выполнял приказания старших.
Шутку поняли все. Когда «фоккер» снял Чернышева и подбил штурмовика, Тимонов, используя свое преимущество в высоте, быстро стал настигать фашиста. Но как раз в это время руководитель полетов и передал об атаке «мессеров». И конечно, все летчики решили, что «мессеры» сзади. И инстинктивно защищаясь, каждый развернулся назад. То же сделал и Тимонов. А он мог бы легко сбить «фоккера»…
— Ну что ж, братцы, виноват, — каялся Рогачев. — Оказывается, руководить полетами не так просто. Здесь тоже надо смотреть в оба и быстро соображать, как в бою.
Василий Иванович посмотрел на меня:
— Сначала думал, что тебя догоняет наш «як», но, когда самолет стал стрелять, я растерялся… Ну, тут дурь и ударила в голову… буркнул в микрофон не то, что надо. Гибель Емельяна на моей совести.
Тимонов, желая сгладить остроту своих упреков в адрес Рогачева, опять перешел на шутливый тон:
— Да-а, язык мой — враг мой…
— Как и спешка, — подхватил Сачков. — Ты, Тимоха, был почти в хвосте у «фоккера». Еще бы чуть — и конец ему. Поторопился с разворотом.
— Безусловно! — с подчеркнутой серьезностью согласился Тимонов. — А тебе, Миша, в это время нужно было бы снять второго «фоккера». Глядишь, теперь бы оба были у нас в «гостях». А то, поди, сейчас выпивают и посмеиваются над нами.
— Ну и гады же они! Как воры, подкрались, — с возмущением проговорил молодой офицер, недавно прибывший в полк после окончания училища. Он впервые увидел гибель людей и не мог скрыть своих переживаний.
Летчики никогда пренебрежительно не отзываются о противнике. Надо знать сильные и слабые стороны врага. Тогда легче бороться. Поэтому на молодого товарища все посмотрели с неодобрением; при чем, мол, тут воры, когда идет битва с сильнейшим врагом. Он смутился. Миша Сачков пришел на помощь:
— Правильно! Без гнева нельзя воевать. Даже в песне поется:
— Только на одной ярости далеко не уедешь. Она должна быстро переплавляться в суворовскую формулу: не зевай…
— Осмелюсь заметить, — перебил Тимонов, — ты, Миша, свои изречения не приписывай Суворову. «Глазомер, быстрота и натиск», — вот суворовская наука.
— А ты вперед ведущего не выскакивай, — неодобрительно заметил Сачков. — Сейчас не те времена, когда предупреждали: «Иду на Вы». От фашистов глупо ждать приличий. Поэтому перед суворовской формулой должен стоять множитель: «Не зевай!» Да и суворовский глазомер нужно дополнить расчетом: теперь вон какая техника.
— Разумно, Сачок, разу-у-мно, — многозначительно протянул Рогачев. — Ты давай свои золотые идеи оформи в каком-нибудь трактате, а то ведь многие не знают их.
— А что, неправда? — Миша удивленно посмотрел на капитана. — Разве бы мы стали отступать в сорок первом, если бы помнили формулу: «Не зевай!»… — Сачков запнулся, очевидно подумав, что не все можно высказывать: — Если бы не вероломное нападение фашистов…
— Ну вот, видишь, — улыбнулся Рогачев, — покумекал — и другое запел!..
Приехал начальник штаба полка и сообщил, что над Ахтыркой идет воздушный бой. Из дивизии получен приказ: как только самолеты будут заправлены бензином, немедленно вылетать.
Все встали.
Солнце палило нещадно. Небо раскалилось и тоже дышало жарой. Аэродром был окружен белесым маревом. Вдали оно дрожало, и земля, казалось, коробилась, горизонт извивался.
— Ни тучки, — с глубоким сожалением проговорил Сачков, глядя на чистое небо и допивая чай.
— Да-а, не мешало бы дождичка, — со вздохом поддержал Выборнов.
