Октябрь (История одной революции) - Гончаренко Екатерина "Редактор" (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации txt) 📗
«Слушаюсь!» — отвечал я с радостью, черпая в словах военного комиссара уверенность, что эта стрельба идет со стороны верных долгу частей, выполняющих, очевидно, порученную им задачу.
«Наверно, гвардейский экипаж или семеновцы очищают Мариинскую площадь от демонстрирующих толп», — заработало мое воображение. «Надо будет и в сторону площади принять меры предохранения. И если сюда бросятся бегущие толпы, то заарестовать. А чтобы было удобнее и планомернее это выполнить, займу углы Гороховой», — принял я решения и пошел передавать соответствующие распоряжения начальникам отделений.
Через несколько минут стрельба затихла. А еще спустя немного времени на улице появились любопытствующие и случайные прохожие. Юнкера с винтовками наготове бодро обменивались замечаниями, внимательно глядя со своих мест на углах улиц Морской и Гороховой вдоль них и следя за воротами и окнами станции. Я же с гордостью расхаживал по цементной мостовой. «Больше непринужденности в виде!» — говорил я себе. «На тебя смотрят не только юнкера, но и землячки караула. И чем ты спокойнее и довольнее, тем страшнее им», — продолжал я кокетничать с собою.
«Но, черт возьми, какая гладкая мостовая. Вот бы наши кирки-мотыги, и устроить бы здесь окопчики для пулеметов. Ах да, пулеметов. Надо послать донесение к Начальнику Школы, что мы перешли к боевой задаче, и попросить прислать пулеметы и пироксилиновых шашек для взрыва ворот телефонной станции».
И я, вызвав юнкера связи, передал ему написанное донесение для доставки в Зимний дворец.
Эта моя мера вызвала еще большее оживление у юнкеров, и я с наслаждением наблюдал за все растущим усвоением создавшегося положения. «Молодцы друзья», — созерцая выражения лиц, мысленно подбадривал я их, по временам произнося те или иные замечания.
Расхаживая таким образом по улице, я одновременно не упускал из внимания закрытых ворот станции. «Что-то там творится. Пожалуй, военный комиссар прав, и там теперь каются в своем промахе и обсуждают, как исправить свой поступок. Не хотел бы я быть на вашем месте», — всматриваясь в окна, соображал я. «Ага, отворяется дверца в воротах — уж не делегация ли?» — мелькнуло радостное предположение, и я сделал несколько шагов вперед к воротам, приглашая юнкеров к усилению внимания.
Юнкера, стоявшие по сторонам ворот, взяли винтовки на изготовку. Я потихоньку расстегнул кобуру, а затем руки засунул в карманы.
«Ну-с, выходите», — внутренне торопил я, жадно впиваясь в расширяющуюся щель отворяемой вовнутрь двора двери. Наконец высунулась круглая голова на короткой шее. Глаза напряженно забегали, осматривая улицу. Затем голова на мгновение обернулась назад, показав коротко подстриженный затылок, и снова повернулась к нам, подавшись вперед, обнаруживая плечи с офицерскими прапорщичьими погонами.
«Выходите, прапорщик, — любезно предложил я, — юнкера стрелять не будут», — предупредительно добавил я, видя, как глаза его косились то вправо, то влево на винтовки юнкеров.
«Посмотрел бы я, как вы стали бы стрелять!» — задорно крикнул он. «Ступайте вы лучше по домам, пока не поздно, а то будет худо!» — продолжал он.
«Тише, прапорщик! Больше спокойствия. Вы же видите, что с офицером разговариваете! Нечего дурака ломать! И поверьте мне, право, лучше будет и более достойно для вас, если вы добровольно впустите нас на станцию. Подумайте хорошенько над тем, что вы делаете и куда ведете людей!» — «Что вы хотите?» — меняя тон, задал он вопрос.
«Нести караульную службу на станции.» — «Я ее несу…» «Я не знаю, как и почему вы ее несете, но мне приказано военным комиссаром при Верховном командовании армией сменить ваш караул».
«Дайте пароль и приказание коменданта — я не знаю, кто вы?» — прищурился прапорщик. Сзади него раздался смех. «Тише, товарищи, мешаете разговаривать!» — осторожно оборачиваясь, сказал он.
«Вы, очевидно, только сегодня нацепили на себя погоны!» — съязвил я.
«Неправда, я их получил на фронте, а не в тылу!» — презрительно окидывая взглядом надетое на мне мирного образца пальто с серебряными погонами, съехидничал юный прапорщик.
«Жалею вас, что теперь вам приходится их пачкать изменой присяге!» — «Неправда, я не изменяю присяге! Я иду за народом, а это вы продались прислужникам капитала, одевшимся в социалистическую тогу. Эта вы губите народ. Э, да что с вами толковать! Убирайтесь подобру-поздорову, а то мы вам пропишем, где раки зимуют!» — возбужденно махая револьвером, снова закипятился прапорщик.
«Послушайте, — не вытерпев, прикрикнул я на него, — я раз сказал уже, чтобы вы приличнее разговаривали… Что за хамская манера махать руками», — вынимая из кармана руку с портсигаром и беря из него папиросу, продолжал я. Мое внешнее спокойствие подействовало на него, и он опустил револьвер.
«Вот что, — заявил он, — я даю вам пятнадцать минут на размышление. И если через 15 минут вы со своими юнкерами не уйдете, то пеняйте на себя!» — закончил он и исчез за дверью.
Я закурил вынутую папиросу. «Что же, однако, делать? Так стоять — это скучно. А любопытно, что делается сейчас на Мариинской площади? Пулеметы молчат, и лишь идет одиночная ружейная стрельба. Черт возьми! Наверное, много убитых.
Эх, Ленин!.. А еще идеалист. Идти к осуществлению земного рая по трупам людей и лужам человеческой крови! Ничего тогда твой рай не стоит! Шулер ты политический, а не идеолог!» — снова вернулось философское настроение ко мне.
«Ну, что у вас?» — подходя ко мне, задал вопрос военный комиссар.
«Да вот, пробовал убеждать караульного начальника согласиться на смену; но он, в свою очередь, требует, чтобы мы ушли, и дал четверть часа на размышление. А что, нового ничего не слышно?» — в свою очередь заинтересовался я.
«Неважно. Многие части держат нейтралитет. Некоторые же примкнули к восставшим. Рабочие Путиловского и Обуховского заводов идут в город. Надо станцию скорее взять. Во что бы то ни стало ее надо занять, а то операционный штаб восставших слишком широко пользуется телефонной сетью, и наоборот — правительственные органы лишились этой возможности. А стрельба затихает», — заметил в раздумье военный комиссар.
В этот момент появился юнкер связи от прапорщика Одинцова и доложил, что на Невском появились какие-то патрули и что на Мойке у мостов рабочие начинают строить баррикады.
Услышав доклад, военный комиссар сразу оживился:
«Продолжайте убеждать сдаться — а я пойду узнаю, в чем дело», — заторопился он.
«Слушаюсь. Разрешите потребовать на всякий случай из Зимнего дворца подкрепление, по крайней мере вторую полуроту. Пулеметы и пироксилин я уже вытребовал!» — доложил я.
«Попробуйте. Не думаю, чтобы было что присылать. Смотрите же, первыми огня не открывать. Это может все дело испортить. Потом будут кричать, что мы первые открыли стрельбу и что мы идем по стопам старорежимных городовых — стреляем в народ», — закончил военный комиссар и быстро зашагал к Невскому.
«Это черт знает, что за двойственность! Там — стрельба, а здесь не смей, а то кто-то какие-то обвинения предъявит. Да ведь раз мы введем порядок, то кто же откроет рот? Или как после июльских дней будет?!.. Комедианты проклятые!.. Там стрельба, а здесь жди, чтобы тебя сперва убили… Что за чертовщина — ничего не понимаю! Ну ладно, пришлют пироксилин, на собственный страх взорву всю станцию к черту!..» — злобствовал я и принялся писать новое донесение Начальнику Школы и капитану Галиевскому. Донесения на этот раз я написал в двух экземпляpax. «Черт его знает, что творится, — заработало во мне сомнение, — может, и донесения еще не должны попадать по адресу? — Пошлю двумя дорогами двух юнкеров: это будет надежнее». Сказано — сделано!..
Через минуту юнкера связи, получив категорическое приказание передать донесения в собственные руки по назначению, уже скрывались вдали: один в направлении Невского, а другой в обход, по Гороховой, через Александровский сад.
Прошло еще несколько минут, и из одного из окон станции раздался голос прапорщика:
