Геббельс. Портрет на фоне дневника. - Ржевская Елена Моисеевна (читать книги без .TXT) 📗
И без того заблаговременно, еще 2 мая 1941 года, было запланировано секретным меморандумом, что из России будет вывезено все нужное для Германии продовольствие. При этом было предусмотрено, что тем самым «многие миллионы людей России будут обречены на голодную смерть». Приказ Сталина усугублял обреченность населения.
«Каждые полчаса поступают новые известия. Дикое, возбуждающее время. Вечером кинохроника готова… Еще полчаса подремал на террасе», – заканчивает запись этого дня Геббельс.
5 июля 1941. Вчера: благоприятное развитие военного положения. Венгры продвигаются через Карпаты. Занят Тернополь. Нефтяная область попала почти неповрежденной в наши руки… Кольцо вокруг Новогрудка все теснее сжимается. Здесь следует ожидать грандиозных трофеев… Днепр форсирован в районе Рогачева. Тем самым прорвана линия Сталина. Москва, по нашим данным, еще имеет в своем распоряжении около 2000 боеспособных самолетов. Но большевики продолжают биться упорно и ожесточенно. Хотят во что бы то ни стало удержать Ленинград и Москву и подтягивают для этого большое количество соединений, не обращая внимания на опасность в оперативном отношении. Это для нас только очень приятно. Чем больше в этом районе будет войск, тем лучше наша последующая позиция… Большого налета англичан, которого опасались, пока еще нет. Но и того, что было, достаточно.
Геббельс выхваляется работой секретных передатчиков – они «образец хитрости и изощренности» и применяют средства, успешно испробованные во время западного похода: «распространение паники». Уверяя себя, что «русский тыл уже начинает постепенно разлагаться. Признаки совершенно очевидны. Теперь мы бьем в открытую рану», он на следующий же день признается, что русский тыл – не оккупированные немцами области – для их пропаганды непроницаем.
Немецкие листовки, призывающие русских капитулировать, сбрасываются с самолетов. И благодаря этим листовкам, льстит себе Геббельс, русские сдаются целыми батальонами.
То, что пишет Геббельс, часто нельзя принимать на веру. Дневник продан. Он увидит свет после смерти автора, и Геббельс хвастливо, а то и просто лживо старается представить на будущее особо важное значение и громкую результативность своей пропагандистской деятельности.
Но даже в самых отчаянных условиях батальоны Красной армии бились до последнего («Они стоят насмерть», – вскоре признает Геббельс), и если сдавались, то не «благодаря» его листовкам, а в безысходности окружения, израсходовав патроны и гранаты, погибая от голода и ранений и под дулами вражеских автоматов.
«Большая часть русской внутренней пропаганды занята противостоянием нашей. Она занимает оборонительную позицию, эта восхваляемая, внушающая страх большевистская массовая пропаганда», – заводится Геббельс, ущемленный второстепенностью на деле своей роли в дни, когда все внимание оттягивают на себя фронт и генералы. «Пропаганда в начале войны была Золушкой немецкой политики», – спустя два месяца (21.8.41) признается он.
«Серый, туманный, грустный дождливый день. Такой день настраивает совсем мрачно… Наши войска приближаются к Смоленску».
«Самая мощная армия, какую когда-либо видел мир», – охарактеризовал немецкую армию Ширер при ее нападении на Францию. С той поры она еще более окрепла и оснастилась.
Ей противостояла, обороняясь, преданная Сталиным армия, обезглавленная, разгромленная им, уничтожившим всех крупных военачальников и командирский костяк ее.
С беспримерным мужеством, самоотверженностью и жестким упорством, зачастую и при неумелом командовании, она, отступая, оказывала врагу сопротивление, о котором немецкая армия до сих пор не имела представления и никак не рассчитывала встретить его.
Как ни торжествует Геббельс, его психологическое состояние непрочно, смутно. Всего две недели войны, германская армия не испытала первых поражений – до них еще далеко. Но неожиданное «противник сражается хорошо», непредвиденные «тяжелые бои», «бои без успеха», «упорное сопротивление русских» и значительные потери немецкой армии – все это не вписывается в нацистскую доктрину о крайней слабости Красной армии. Еще, вероятно, нет осознания, в какую страшную войну брошена Германия, еще слишком велики успехи в продвижении немецких войск, но уже очевидно – это не та «молниеносная» война, какой она заносчиво мнилась, – «о «прогулке» не может быть и речи». В записи под одной датой «шапкозакидательство» нервически сталкивается с иными совсем оценками ситуации.
Отобранные Геббельсом высказывания в прессе, особенно англоязычной, изображают в свете происходящего на Восточном фронте Лондон впавшим в пессимизм, неспособным к действию – «настолько плохи дела у них». Это Геббельс, как всегда, нуждается в самовнушении. И хотя английские самолеты уже активно бомбят города Германии, «после восточной кампании эта очень скоро прекратится». Но иностранная печать приводит и другое: «Речь Сталина вызвала в Англии и США огромное восхищение», Англия объявила лозунг: «Европа против Германии» и поговаривают о высадке на континенте. Еще спустя неделю он записывает: «В Лондоне держатся того мнения, что мы уже проиграли восточный поход… Вопрос о высадке в Западной Европе все еще играет для лондонской общественности выдающуюся роль». Из доклада японского дипломата следует, что слово «мир» встречает у английского народа негативную реакцию. «Черчилль пользуется большой популярностью, и уж очень тяжелые удары должны посыпаться на империю, чтобы английский народ отделался от него и его руководства». 14 июля, как отметил Геббельс, заключен между Англией и Советским Союзом договор. (Заблуждается Геббельс, это была Декларация о договоре.)
«Англия и Советский Союз обязуются действовать совместно, и, следовательно, как выражается господин Иден, бывшие «сотрудники» стали союзниками. Обе стороны обязуются довести войну до окончательной победы и не заключать никакого сепаратного мира или какого бы то ни было перемирия. Для нас это очень подходящий случай для доказательства братства капитализма и большевизма».
Но вернемся в начало июля.
6 июля 1941. Вчера: на фронтах обстоит хорошо. На Центральном фронте кольца окружений все теснее сжимаются. Наши танки повернуты на север. Москва временно оставлена в покое. Туда русские бросают все имеющиеся у них резервы… Маннергейм командует слишком тупо и не дорос до уровня русского командования. В остальном все идет на лад. Авиация работает отлично… Мы должны действовать быстро, и операция на Востоке не должна затянуться слишком надолго…
Об этом позаботится фюрер.
7 июля 1941. Вчера: положение на Восточном фронте хорошее. Снова развиваются большие операции. Русские подтягивают на фронт огромные подкрепления. Это только хорошо и желательно. В таком случае нам не придется преследовать их слишком далеко в глубь страны… Трофеи (под Минском) пока еще необозримы. Но все же в некоторых местах красные оказывают упорное сопротивление. Но в Москве постепенно осознают серьезность военной ситуации. На это указывает русская военная сводка. Она может пока сообщить только об отступлениях… Англичане становятся наглыми и совершают даже дневные налеты. Отвлекающие удары – для Москвы. Они болтают даже о вторжении в Западную Европу. Мы ничего не имеем против. Пусть только придут. Ясно, что они пытаются предпринять теперь все, чтобы использовать отсрочку своей казни. Но, надо надеяться, это не заставит себя ждать слишком долго, – с яростью записывает он. – 33 000 тонн потоплено подводными лодками… Русские снова наврали целый мешок. Совершенно невозможно даже все это опровергнуть. Особенно они мелют вздор о наших сумасшедших потерях. Они уже готовы назвать 700 000 человек. Но так же было при каждом наступлении. Но в итоге мы имеем 300 000 пленных… В Москве царит мрачнейшее настроение. Мы сделаем все, чтобы его усилить.
