История культуры древней Греции и Рима - Куманецкий Казимеж (книга бесплатный формат .txt) 📗
Но оставались среди римлян и «непримиримые», крайне враждебно относившиеся к любым новшествам, импортированным с Востока. Едва ли не самым непримиримым был цензор Марк Порций Катон Старший. Перечисляя в трактате «О земледелии» обязанности управляющего поместьем, он решительно запрещает ему вступать в разговор с халдейскими гадателями и астрологами. Привыкший к четкой, простой, лаконичной речи, Катон с презрением относился также к греческой риторике, философии, поэзии. Он не забыл, как во время войны с царем Антиохом он выступал в Афинах по-латыни и греку-толмачу, чтобы перевести его краткую речь, понадобилось гораздо больше времени и слов. Этого было достаточно, чтобы внушить Катону пренебрежение к самому греческому языку. Он был убежден в превосходстве сжатой, лапидарной латинской речи и, поучая сына, произнес ставшие крылатыми слова: «Держись сути, а слова придут».
В тех же «Наставлениях сыну» он предостерегает от греческой науки, прежде всего от медицины. Греки решили, уверяет Катон, извести все народы с помощью врачей и лекарств, да еще за деньги, чтобы вызвать у будущих жертв уважение и доверие и тем скорее их погубить. «С врачами ты не должен иметь дела», — пишет он. Неприязнь ко всему, что шло из Греции и с Востока, распространялась, естественно, и на тех римских филэллинов, чей образ жизни и нравы были прямо противоположны тому, чему учил старый цензор. Рост индивидуализма подрывал, по мнению Катона, традиционные римские добродетели, средоточием же индивидуализма он считал окружение видных тогдашних полководцев, в особенности ненавистную ему семью Сципионов. Недаром в своем историческом труде «Начала», первом написанном на латинском языке очерке истории Рима и Италии, он не упоминает по имени ни одного военачальника и делает это вполне сознательно. В сочинении этом действуют и одерживают победы лишь безымянные консулы и преторы, а не Корнелии или Фульвии, что сближает труд Катона Старшего с древними римскими летописями. Осуждая современников за развращенность, автор восхваляет доблестных предков. Они платили за боевых коней дороже, чем за поваров. Они не увлекались поэзией, не пировали на симпосионах, а если кто-либо поступал иначе, все презирали его как бездельника.
Трактат «О земледелии» рисует образ сельского хозяина, бережливого до скупости. Принцип его: все, что дороже одного асса, — излишество. С идеей максимальной экономии денег и припасов связана и идея максимальной эксплуатации рабского труда. К рабам Катон беспощаден: пусть они едят меньше, а работают как можно больше. Беспорядок, изнеженность нравов, падение дисциплины он видел повсюду, в том числе и в современной ему римской армии. Об этом он прямо пишет в трактате «О военном деле», который читал еще император Адриан в начале II в, до н. э., но который до наших дней не дошел.
Ирония судьбы была в том, что, усердный гонитель всего греческого, Катон Старший сам не избежал влияния греческой культуры. В конце жизни он даже выучил греческий язык. Предлагая в «Наставлениях сыну» собственную программу воспитания, он выходит за пределы традиционной римской системы обучения, сводившейся к умению читать, писать и считать. Не желая привлекать греков-учителей, он решил сам дать сыну представление (разумеется, критическое) о медицине, риторике, ведении хозяйства. Назвав свой исторический труд «Начала», Катон тем самым продолжил традицию греческой историографии, в которой немало ученых сочинений, исследовавших «начала», происхождение того или иного племени, города или обычая. Вслед за греческими авторами он связывает историю Италии с историей греков: так, он уверен, что латынь — диалект греческого, а сабиняне ведут свое происхождение от спартанцев и этим, мол, объясняется суровость их обычаев. В труде «О земледелии» он часто и много использует греческие источники, рекомендуя изложенные в них некоторые практические приемы ведения хозяйства. Влияние греческой культуры сказалось, очевидно, и в том, что Катон Старший собрал и издал свои политические и судебные речи (до него это в Риме сделал лишь Аппий Клавдий). Сто лет спустя Цицерон отыскал 150 таких речей и восхищался ими. Они более совершенны стилистически, чем единственный сохранившийся до нашего времени трактат Катона «О земледелии», и отличаются многими смелыми языковыми новациями, изобилуют неологизмами.
Именно Катон, находясь в 294 г. до н. э. в качестве квестора в Сардинии, привез оттуда в Рим Квинта Энния, возможно, проходившего в Сардинии воинскую службу. «Анналы» Энния, как и «Пуническая война» Невия, положили начало римскому историческому эпосу. Историк и поэт Энний дает целостную картину возникновения и развития Римского государства «аб урбе кондита» («от основания города»), т. е. с древнейших времен, доводя рассказ до событий последних текущих лет. Первоначально книг было 12 или 15, позднее Энний, подобно летописцу, добавлял к ним все новые книги — всего их оказалось 18. Книги разделены на триады, соответствующие этапам роста державы, понимаемого как торжество римской «доблести»: первые три книги повествуют об эпохе царей, вторые три — о завоевании римлянами Италии, еще три — о Пунических войнах, и т. д. Описывая современную ему эпоху, он не жалеет красок для изображения ярких исторических личностей: Сципиона, Тита Фламинина, Ганнибала, Филиппа Македонского, царя Антиоха. Выходец из Южной Италии, называвший себя «человеком о трех языках» — латинском, оскском и греческом, Энний смело и последовательно осуществил свой необычный замысел — прославить победоносный Рим высокими и патетическими эпическими стихами, взяв за образец для подражания поэмы Гомера.
Во вступлении к «Анналам» Энний с оправданной гордостью говорит, что в него переселилась душа самого Гомера. В отличие от Невия с его тяжеловесным грубовато-простым «сатурнийским стихом» Энний ввел в эпос гекзаметр, дав тем самым новое направление латинской эпической поэзии. Дух новаторства, жадный интерес к современности, увлечение греческой культурой сближали Энния не с его былым покровителем Катоном Старшим, а со Сципионом и Фульвием Нобилиором, с которыми его связывала горячая дружба и которым он посвятил восторженные панегирики. В своих «Анналах» он — в противоположность Катону в «Началах» — воспевает героические деяния отдельных личностей, прославивших свои имена, а не анонимных консулов и преторов.
Если «Анналы» обращены ко всему римскому народу, то другие произведения Энния написаны, несомненно, только для узкого круга ценителей, друзей, элиты. Здесь источниками вдохновения служат не Гомер и Гесиод, а поэты эллинистической эпохи, особенно Каллимах. Переработкой эллинистической поэзии являются и сборник эротических стихов «Сота» — подражание александрийскому поэту III в. до н. э. Сотаду из Маронеи, и гастрономическая поэма «Гедифагетика» («Лакомства»), составленная на манер Архестрата из Гелы. Для римской просвещенной знати, настроенной скептически в отношении традиционных верований, предназначалась прозаическая переработка Эннием сочинения Эвгемера «Священные рассказы». В своем «Эвгемере» Энний проповедует рационализм, отрицает существование богов: те, кого считают богами, некогда были просто людьми, прославившимися небывалой мудростью и снискавшими себе повсюду почет и уважение. Он также популяризировал среди римского нобилитета пифагорейскую философию и мистику («Эпихарм»). Если добавить к этому, что он оставил, кроме того, четыре книги стихов смешанного размера, названные им «Сатуры» («сатура» — смесь) и носившие нравоучительно-назидательный характер, и был также автором многочисленных трагедий (главным образом, переложений трагедий Еврипида), станет ясным значение творчества Энния в история римской литературы, которую он заметно обогатил и продвинул своим разносторонним и новаторским талантом.
Энний дружил с бывшим рабом, галлом из Медиолана, получившим при освобождении имя Цецилий Стаций. Около 190 г. до н. э., когда на римской сцене безраздельно господствовал Плавт, Цецилий Стаций впервые представил римской публике свои комедии. От пьес Плавта они отличались превосходной, сложной, утонченной композицией. Подход Плавта к греческим образцам, первую очередь к комедиям Менандра, казался Стацию слишком вольным. Сам он отверг метод контаминации греческого и римского в сюжетах и старательно воспроизводил сложные сюжетные перипетии греческих образцов. Но комедии Цецилия Стация становились скорее сентиментальными, чем веселыми, их было труднее смотреть, и они так и не смогли затмить по популярности сочинения Плавта ни при жизни обоих комедиографов, ни в позднейшие столетия. Стаций был знаменит в Риме, но дошли до нас комедии не его, а Плавта и Теренция.
