Шпион, который спас мир. Том 2 - Шектер Джеролд (электронная книга .TXT) 📗
Пеньковский, говоря о Хрущеве, рассказал, что среди представителей командования советских вооруженных сил обсуждается вопрос: может ли ядерная война быть выиграна и, если да, как надо ее вести?
До смерти Сталина в 1953 году Советы считали, что война с Западом неизбежна, а в ядерной войне можно победить. Это вытекало из утверждения Сталина, основанного на «превосходстве» марксизма-ленинизма и убеждения, что у СССР будет преимущество в любом конфликте {41}. Идеология будет стимулом для победы Советов. Запад увидел в этом непонимание реальной мощи ядерного оружия. Для СССР, заметил бывший заместитель министра обороны Роузвел Джилпатрик, «ядерное оружие было просто одним из видов артиллерии» {42} .
Во время борьбы за власть после смерти Сталина премьер-министр Георгий Маленков и его сторонники утверждали, что война между капиталистическими странами и Советским Союзом более не является неизбежной. Ядерная война приведет к «уничтожению мировой цивилизации», предупреждал Маленков. Он боролся за то, чтобы перебросить ресурсы из военной промышленности на потребительские фонды и завоевать популярность в советском народе. Хрущев атаковал Маленкова и получил поддержку советских военных, настаивая, что мировая война принесет победу Советскому Союзу и социализму. К 1957 году Хрущев избавился от Маленкова; осознав реальность американской ядерной мощи, он изменил свою точку зрения и говорил теперь о мирном сосуществовании. В марксистско-ленинской терминологии мирное сосуществование было «специфической формой международной классовой борьбы», что допускало двоякое толкование и делало невозможной ядерную войну. Китайцы сильно нападали на Хрущева за попытку путем обмана занять позицию политического превосходства и за отказ от угрозы неизбежной ядерной войны.
Советская военщина следовала руководству Хрущева; после запуска спутника в 1957 году показалось, что хвастливые высказывания Хрущева имели под собой какую-то почву, и было выделено больше средств на развитие советских ракет и военной промышленности. Однако, чтобы расширить советские стратегические ракетные силы, Хрущев вскоре сократил фонды, выделенные на военные вооружения обычного типа, чем и испортил отношения с военным руководством. В своих речах он подчеркивал ядерное превосходство Советов и продолжал настаивать на том, что Советский Союз имеет право поддерживать войны за национальную независимость, на словах занимаясь вкладом в дело мирного сосуществования.
Советская военная доктрина после запуска спутника изменилась, и американские стратеги занялись ее анализом. Отставной генерал-лейтенант армии США Уильям И. Одом, ведущий эксперт по советским вооруженным силам, изучал советскую ядерную доктрину в течение двадцати пяти лет после запуска спутника. Он отметил:
«Точка зрения Советов по ядерному оружию имеет немного общего с распространенными на Западе взглядами. Принимая революционный характер ядерного оружия в современной войне, советское руководство действовало, пользуясь традиционным допущением, что война, даже ядерная, должна быть подчинена политике; что ядерная война может вполне разразиться и что советские силы должны быть созданы, организованы и обучены для ее успешного ведения в ядерных, химических и биологических полевых условиях.
Самое важное: хотя применение ядерного оружия может быть решающим в начальной стадии войны, оно не приведет к победе. Все службы и типы оружия должны быть доктринально задействованы в общевойсковом подходе к войне. Как считают советские военные теоретики, ядерное оружие сильно влияет не только на стратегический, но и на технический и тактический уровни ведения войны. Ядерное оружие — вещь вполне реальная, и его применение требует гигантского внимания, материальной подготовки, специального обучения и психологической твердости. Наконец, огромные ресурсы, необходимые для подготовки к ядерной войне, наряду с положениями советской доктрины предполагают серьезный подход к делу, что было недооценено на Западе» {43}.
Проводя политику «массированного возмездия», США собирались предпринять тотальное ответное нападение и разрушить промышленные и населенные центры Советского Союза и Китая. Ядерные бомбы будут применены командованием стратегических ВВС, возглавляемым генералом Кертисом Лемэем. С 1951 по 1955 год чрезвычайный военный план КСВВС, одобренный Объединенным комитетом начальников штабов, предусматривал, что через шесть дней после начала конфликта на Советский Союз будет сброшено 114 ядерных бомб. Однако, по предположительной оценке, даже после столь массированной бомбардировки будет разрушено лишь 30—40 процентов промышленных предприятий Советского Союза. У СССР все еще останется достаточно военных сил, чтобы захватить некоторые районы Западной Европы, Среднего и Дальнего Востока {44} .
После взрыва первой советской водородной бомбы в ноябре 1955 года Объединенный комитет начальников штабов включил в список мишеней советские военные аэродромы и «объекты атомной энергии». Эйзенхауэр дал КСВВС указание добиться высокого процента «вероятности повреждения». Лемэй мог интерпретировать это руководство как ему Бог на душу положит {45}. Военно-морские силы США, располагающие авианосцами с самолетами-носителями с ядерными зарядами, независимо от КСВВС выбирали цели в Советском Союзе и Китае.
В 1960 году Эйзенхауэр приказал организовать Объединенный штаб планирования стратегических целей, чтобы создать координированный план американской ядерной атаки. Он стал известен как «Общий план действий», столь секретный, что имел собственную классификацию секретности: «предельно засекреченная информация». В своем исследовании «Общего плана действий», секретных планов США по ядерной войне, Питер Прингл и Уильям Аркин объясняли: «Борьба за объекты поражения порождала необходимость производить больше оружия». К лету 1960 года, когда адмиралы и генералы встретились, чтобы определить стратегические цели, стратегический запас США возрос с 1000 до 18 000 боеголовок за пять лет. За то же время количество объектов поражения на территории СССР возросло с 3000 до 20 000 {46}.
Президент Кеннеди знал о планах по ядерной войне. Когда ему показали «основную оценку» ведения стратегической ядерной войны между США и Советским Союзом, он упомянул об этом в разговоре с Раском: «И мы еще называем себя людьми» {47}. Начался переход от концепции «массированного возмездия» к дифференцированному ядерному ответу.
Во время берлинского кризиса, в августе 1961 года, когда могла разразиться ядерная война, секретарь по обороне Роберт Макнамара и командующий НАТО Лорис Норстэд пересмотрели планы ядерной войны. Макнамара, к своему неудовольствию, выяснил, что если американские силы в Берлине потерпят поражение, то, по плану, все еще предусматривались массированный ядерный ответный удар по Советам и попытка всеми имеющимися силами разрушить важнейшие объекты, включая населенные центры. «Этот вариант меня совсем не успокоил», — вспоминал Макнамара.
Сомнения Макнамары в надежности американской ядерной стратегии возросли, когда он летом 1961 года — вскоре после визита туда Пеньковского — встретился в Лондоне с лордом Маунтбаттеном. В то время лорд Маунтбаттен занимал в Англии пост, равнозначный председателю Объединенного комитета начальников штабов в Америке. Когда Макнамара начал обсуждать ядерный «вариант», Маунтбаттен спросил: «Вы с ума сошли?» {48} Англичане, как и американцы, понимали, что пора разработать новый подход. Первым шагом была концепция «дифференцированного ответа».
