Война с Ганнибалом - Ливий Тит (читаем книги .txt) 📗
Рим уже знал, что Италия свободна от врагов, и уже благодарил за это небожителей многодневными молебствиями и жертвоприношениями? когда прибыли карфагенские послы. В сенате они говорили то же самое, что перед Сципионом: виною всему Ганнибал, который и начал, и продолжал войну самовольно, а сенат и народ карфагенский, если рассудить по справедливости, нерушимо хранят прежний договор, заключенный сорок лет назад. К этому договору и надо теперь вернуться, закончили карфагеняне. Старые сенаторы стали было расспрашивать их о разных подробностях, связанных с условиями договора, но послы возразили, что они ничего не помнят, да и не могут помнить – по молодости лет (и верно, все почти были люди моложе сорока). Тут с разных сторон полетели крики, что это обычное пу-нийское коварство, и, когда послов вывели из курии, сенаторы дружно присоединились к мнению Марка Валерия, в прошлом дважды консула: считать карфагенских посланцев не послами, а соглядатаями, немедленно выслать их вон из Италии и написать Сципиону, чтобы он продолжал войну.
Карфагеняне удалились в сопровождении, а вернее – под конвоем Лелия, который был тогда в Риме, и вместе с Лели-ем приплыли в Африку и попали в римский лагерь. Вскрыв письмо, которое привез Лелий, Сципион объявил, что постановлением сената перемирие прекращено и борьба возобновляется. Но лето было уже на исходе, и военные действия пришлось отложить до следующей весны.
Из событий того года надо отметить кончину Квинта Фабия Максима. Умер он в глубокой старости. Прозвище «Максима», что означает «Величайший», досталось ему от отца и деда, но он оправдал его, и более чем оправдал, своими подвигами и славой. Многие задаются вопросом, был ли он медлителен от природы или же открыл наилучший в тогдашних обстоятельствах способ ведения войны. Точного ответа нет, зато одно мы знаем вполне точно: своею медлительностью этот человек – один! – спас и воскресил наше государство.
Семнадцатый год войны – от основания Рима 552 (202 до н. э.)
Новые консулы, Марк Сервилий Гемин и Тиберий Клавдий Нерон, оба желали получить в управление провинцию Африку. Но сенат постановил обратиться с запросом к народу, чтобы народ сам решил, кому руководить войною в Африке. И Народное собрание проголосовало единодушно: Публию Корнелию Сципиону – подтвердив тем самым прошлогоднее еще определение сената, который продлил Сципиону власть до конца войны. Однако же и консулам сенат не препятствовал бросить жребий, и Африка выпала Тиберию Клавдию. Он получил пятьдесят боевых судов о пяти рядах весел и разрешение переправиться за море в случае необходимости. Второму консулу дана была в управление Этрурия.
Свидание Сципиона с Ганнибалом.
Все кругом Карфагена было полно римских солдат и римского оружия, и Ганнибал повел свое войско к Заме, которая находится в пяти днях пути от Карфагена. Оттуда он выслал к вражескому лагерю лазутчиков. Караульные перехватили их и привели к Сципиону. Командующий вызвал военных трибунов и распорядился провести пунийцев по лагерю – пусть глядят, отбросив страх и опасения! Затем, осведомившись, довольны ли они, все ли высмотрели, что хотели, он дал им провожатых и отпустил к Ганнибалу. Их доклад поразил пунийца – не отдельные его подробности, вроде того, например, что лазутчики собственными глазами видели, как прибыл Масинисса с десятитысячным отрядом, но уверенность римлян в своем превосходстве, их дерзкое пренебрежение к неприятелю. И он посылает к Сципиону гонца с просьбою о встрече – по собственному ли почину или по желанию карфагенских властей, сказать не могу.
Сципион принял предложение. Римляне расположились в шести километрах от карфагенян. Между обоими лагерями выбрали совершенно гладкое место, – чтобы исключить возможность засады, – оба полководца появились одновременно и, оставив вооруженный конвой на противоположных концах поля, сошлись ровно посередине, каждый в сопровождении единственного переводчика. Сошлись два величайших полководца не своего только времени, но всех времен и всех народов, какие известны человеческой памяти. Они долго молчали – чувство взаимного восхищения сковало язык обоим, – потом Ганнибал заговорил. Речь его была долгой и откровенной. Он перечислял свои победы и победы врага, сожалел о прошлых ошибках, дивился злой насмешливости судьбы, заставившей его просить пощады и мира у сына того самого консула, который первым из римлян пытался преградить ему путь в первый год войны. Он призывал к благоразумию, но выражал сомнение, способен ли быть благоразумным тот, кому с юных лет беспрерывно и неизменно сопутствует удача.
– Но удача переменчива, – продолжал пуниец, – и лучший тому пример я сам. Давно ли мои знамена стояли между рекой Аниеном и стенами вашей столицы, а теперь я осиротел, лишившись двух братьев, осиротело и мое государство, лишившись двух храбрейших полководцев, Карфаген почти в осаде, а я пытаюсь отвести от него опасность, которою только что сам грозил Риму! Лучше мир, чем надежда на победу, потому что мир – в твоих руках, победа же – в руках богов. Возможно, в этот миг ты с гордостью вспоминаешь о своих силах, но не забывай и о силе судьбы, и о превратностях боя. С обеих сторон будут только мечи и человеческие тела, и кто поручится сегодня за успех завтрашнего сражения? Берегись, как бы в один час не потерять и всего приобретенного раньше, и всех упований на будущее. Конечно, условия мира назначает победитель, но я заранее объявляю, что мы уступаем вам все земли, из-за которых началась эта война: Испанию, Сицилию, Сардинию, все острова между берегами Африки и Италии. Я хорошо знаю, что вы не доверяете пунийскому слову, в особенности после недавних мирных предложений, которые были далеки от искренности. Но теперь мира просит Ганнибал. Имя это да будет вам порукою: никто из карфагенян не захочет отступиться от соглашения, которое заключит Ганнибал, так же точно, как никто не хотел отступиться от войны, которую Ганнибал затеял и развязал, – никто, до той самой поры, пока от нас не отвернулись боги.
Сципион отвечал коротко, сурово и решительно:
– Я отлично сознаю и никогда не упускаю из виду ни человеческую слабость, ни могущество судьбы и ни в коем случае не отвергнул бы просьбы о мире, если бы ты надумал покинуть Италию добровольно, прежде чем римляне переправились в Африку. Но я насильно, чуть не за руку, вытащил тебя из Бруттия и потому никакими обязательствами перед тобою не связан. Тем не менее я был готов вести мирные переговоры и согласился встретиться с тобою. И что же? Оказывается, из прежних условий, которые ваш сенат уже принял, ты исключаешь едва ли не половину, ты милостиво предоставляешь нам то, что уже и так в нашей власти. Стало быть, мир для вас непереносим – так будем же воевать!
Возвратившись к своим, Ганнибал и Сципион приказали готовиться к последней битве, которая определит победителя не на день и не на год, но до скончания времен. Наградою за победу будет не Африка и не Италия, а весь мир.
Битва при Заме.
Назавтра, ранним утром, оба полководца вывели и построили свои войска. Пересказывать их речи, которыми они старались ободрить солдат, нет никакой нужды, ибо легко сообразить, о чем каждый из них говорил: Ганнибал – о своих бесчисленных победах, Сципион – о помощи и заступничестве бессмертных богов, о сокровищах Карфагена, о скором возвращении домой.
На левом фланге Сципион поместил Лелия с италийскою конницей, на правом – Масиниссу с нумидийцами. Середину заняли легионы, йо линия пехоты не была сплошною: между манипулами остались промежутки. Ближайшую к неприятелю часть этих проходов Сципион заполнил легкою пехотою и распорядился: когда в атаку пойдут слоны, пехотинцам расступиться, освободить слонам дорогу и метать дротики с обеих сторон одновременно.
Ганнибал впереди строя выставил восемьдесят слонов – больше, чем в любой из прежних битв. Первую боевую линию, сразу позади слонов, образовала легкая пехота из лигурийцев, галлов, балеарцев и мавров, вторую – карфагеняне, африканцы и отряд македонян, присланный царем Филиппом, третью – италийцы, рлавным образом бруттии. На флангах, как и у римлян, была конница, справа – карфагенская, слева – нумидийская.
