Мазепа - Костомаров Николай Иванович (читать онлайн полную книгу TXT) 📗
Перекрест Петро Яценко объявил, что он был только передатчик, с Кочубеем прежде не был знаком, был у него один только раз при посредстве священника Святайла и получил от него изветс поручением передать его протопопу, духовнику государеву в Москве.
Писцы, бывшие с Кочубеем, сказали, что они не более как только переписывали то, что им давал Кочубей.
По поводу разноречия в показаниях первого привели к пытке Искру. «Никакой измены за гетманом не знаю, — показал он, — слышал о том только от Кочубея».
Его все-таки подвергли пытке и дали 10 ударов кнутом. Под пыткою Искра объявил: «Слышал я от Кочубея, что у него был совет с миргородским полковником Апостолом и с генеральным судьею Чуйкевичем против гетмана; думали они миргородского полковника избрать в гетманы. Чуйкевич к Кочубею присылал записку, где писал: „За Днепром огонь загорается, сохрани Бог, как бы и у нас не загорелся“.
Тогда приведен был к пытке Кочубей. Не допуская себя до мучений, он объявил, что никакой измены за гетманом не знает [243], что все это выдумал он по домашней к гетману злобе, а Чуйкевич такой записки, как говорит Искра, ему не писывал.
Искру вторично подвергли пытке на том основании, что Кочубей отрицал то, что показывал Искра. Дали Искре еще восемь ударов. Искра подтвердил, что за гетманом ничего не знает, кроме верности его государю. Весь донос выдумал Кочубей по злобе на гетмана, а его. Искру, убедил пристать по свойству и по дружбе.
Привели к пытке Кочубея. Еще раз, желая избегнуть мучений, он твердо уверял, что затеял на гетмана ложный донос по злобе, а от миргородского полковника ничего не слыхал, кроме того только, что тот запискою предостерег его в то время, когда гетман посылал взять его в Диканьке. Но Кочубея все-таки подвергли пытке и дали ему пять ударов. Допытывались от него: «Не было ли ему подсылки от неприятелей, не затеял ли он доноса по неприятельским фракциям, чтобы низвергнуть гетмана и выбрать иного к тому их злому начинанию склонного и кто были еще его единомышленники?» Кочубей повторял все то же, что и прежде: не знает он никакой неверности за гетманом, не было никаких от неприятелей подсылок, не было у него единомышленников, кроме Искры, и весь донос затеял он на гетмана ложно. [244]
Головкин писал к гетману, что следует, заковавши в железах, прислать миргородского полковника к следствию о деле Кочубея и Искры. Несколько раз повторялось это требование. Мазепа всеми способами старался выгородить Апостола и отписывался тем, что посылать его скованным опасно, чтобы не произошло волнение между козаками. [245]
27 апреля взяты в бумагах Кочубея челобитная на имя государя, где изложена настоящая причина злобы к гетману, письма гетмана к Кочубеевой Мотре и письмо самого гетмана по этому поводу. Поп Иван Святайло сознался, что челобитную составлял он, со слов Кочубея, который просил его, как духовную особу, сочинить, «вынимая тексты из Священного Писания». [246]
30 апреля Кочубей, Искра и все прикосновенные к делу, исключая ахтырского полковника, отправлены в оковах в Смоленск. Их везли под караулом до Поречья на судне, а потом на повозках в Смоленск. Там порассаживали их порознь, запретивши им видеться и сноситься между собою. При Кочубее и Искре постоянно находились два офицера, переменяясь так, чтобы преступники не могли быть ни минуты без надзора. Хотя поп Святайло,сотник Кованько, перекрест Яценко и писцы не обвинялись прямо в доносе на гетмана, но министры нашли, что их нельзя отпускать в Украину, потому что тогда гетману будет это «не без сумнения». Министры предоставляли окончательную судьбу всех преступников царской воле, но представляли на утверждение царю приговор: Кочубея и Искру казнить смертью, попа Святайла сослать в Соловки, а сотника Кованька в Архангельск для поверстания в службу; Яценка и чернеца Никанора, которые, собственно, были только передатчиками доноса, за то, что впутались в чужие дела, сочли неприличным оставлять в Украине и приговорили их сослать на жительство в какие-нибудь великороссийские городы. [247] Федора Осипова отпустили с похвалою, нашедши его «человеком добрым, умным и на нынешнее время потребным». О нем написана была похвальная грамота к киевскому губернатору, которому указывалось распространить ее по всей Малороссии.
Мазепе было не по вкусу, что дело о доносе на него разбиралось не в Украине, и он несколько раз письмами домогался от Головкина и Шафирова, чтобы враги его были присланы к нему на расправу. Узнавши, что после первых допросов обвиненных отправили в Смоленск до дальнейшего указа, Мазепа встревожился, так как это показывало, что дело еще не кончилось и может повернуться иначе. Тогда Мазепа еще сильнее домогался присылки Кочубея и Искры к нему на казнь и пугал царских министров, что в Малороссии происходят толки и расходятся слухи, будто Кочубей придет снова в царскую милость и станет гетманом. [248]
Но царя Петра беспокоила в то время мысль: не совершен ли был этот донос по неприятельскому подущению. Время было военное, и мысль эта, естественно, приходила царю в голову. Ему казалось, что Кочубея и Искру допрашивали недостаточно строго. По отправлении их в Смоленск, когда министры прислали к царю проект решения дела, Петр приостановил утверждение и написал Головкину, чтобы преступников еще раз допросили с пыткою. Напрасно Головкин представлял государю письменно, что Кочубея по старости и дряхлости пытать невозможно [249], — Петр дал указ привезти их снова и сделать им последний допрос под пыткою.
По такому царскому указу 28 мая всех их привезли из Смоленска в Витебск и подвергли допросу под пыткою. Кочубею дали три удара. Искре — шесть, попу Святайлу — двадцать, сотнику Кованьке — четырнадцать. Все стояли на прежнем. Кочубей уверял, что он, не советуясь ни с кем, кроме Искры, затеял ложный донос на гетмана по злобе; прочие — что не знали ни о каких посторонних подущениях, и повторяли только то, что слыхали от Кочубея. [250] Министры добивались от Кочубея, не сказывал ли ему чего-нибудь миргородский полковник, не подавал ли ему по свойству какого-нибудь совета; Кочубей твердил, что ничего подобного не было, все он сам затеял на гетмана, единственно по старой к нему злобе, на том твердо стоит и с тем готов на смерть идти.
Во время производившихся пыток над доносчиками, по преданию, занесенному в печатный мир историком Малороссии Бантыш-Каменским, поп Святайло и сотник Кованько после пытки лежали на полу, прикрытые окровавленными рогожами. Кованько заметил, что московский кнут так приятен, что его годилось бы купить женам на гостинец. Он, как кажется, разумел жену Кочубея, которая настроила своего мужа, а через него и прочих завлекла в донос. «А чтоб тебя! — отвечал Кованьке Святайло. — Мало разве тебе спину исписали?» [251]
В заключение допросили Кочубея о его сокровищах. Он показал, что у него в доме осталось 4000 червонцев в одной «скрыньке» да в другой 500 червонцев и 2000 талеров, затем по долгам до 18000 золотых. Страдалец счел долгом присовокупить, что многие думают, будто у него великие богатства, но это несправедливо: все, что им ни получалось, тратилось на домашние расходы. [252] Свое показание Кочубей подписал очень оригинально: «Окаянный проступца и згубца дому и детей своих». [253] После такого заявления никто из производивших следствие не сомневался в том, что этот новый донос на Мазепу был гак же ложен, как и прежние.
243
«…И спрашивали в застенке Кочубея против Искриных слов, и он сначала мялся, а Искра его в том уличал, а потом Кочубей принес повинную, что он все то, что написал на гетмана, затеял только с единой злобы своей домашней за дочь и все, что в том объявлении своем к улике гетмана писал, все то затеял, хотя тем свое воровство утвердить». (Государственный архив. Кабинетские дела. Отделение II. Кн. № 8. Письма Головкина.)
244
«…Понеже Кочубей зело стар и дряхл безмерно, того ради мы еще более пытать его опасались, чтобы прежде времени не издох, о чем донесет вашему величеству Озеров, который при том сам был». (Там же.)
245
«…Миргородского полковника злесь в войску прежде времени без очевидного обличения взять, ковать и до Киева за караул посылать нельзя никакою мерою, покамест очною ставкою он полковник не уличится и не обличится, если он имел какое с Кочубеем в воровстве теперешнем согласие, а наипаче ныне когда и сам Кочубей зговорил и очистил его, полковника миргородского, от того согласия, и если под сее время, а еще и в войску возмется тот полковник, то может учиниться мятеж и бунт, чего сохрани Боже, понеже его, миргородского полковника, все в войске почитают и любят, а если его полковника та токмо вина изъявляется, что он перестерег Кочубея от посланных моих, и о том вашей вельможности объявляю, что он то учинил не нарочно, но сталось то з пригоды нечаянно таким образом: когда я, исполняя премощный его царского величества указ собственноручный, послал полковника гадяцкого и полковника компанейского в трисотном числе компанеи тайно по Кочубея и Искру в полк Полтавский и по отправке той посылки удерживал в собе тот секрет чрез две недели и никому о том указе не объявлял, тогда пришед ко мне господа сотники и полковники при боку моем обретаючиися, донесли мне, что козаки ходя собранием и пьяные и трезвые переговаривают и говорят о некаких противных чести моей плевелах от Кочубея разсеянных, а один из монастыря печерского схимонах муж словом и делом свят, у которого для пользы духовной всегда бывают полковники и старшины, прислал мне осторожность, что от Кочубея приносятся вредительные гонору моему разглашения в народе. Того ради видя я, что воровство Кочубеево и Искрино в явление приходит и предваряя дабы оттуды не учинился какой мятеж, а надеясь, что посланные мои компанеею имели уже стать в полку Полтавском, понеже той их посылке уже две недели совершилося, призвал к себе генеральную старшину и полковников. где был и полковник миргородский, объявил им дело и сказал, что по именному его царского величества указу собственноручному послал компанею для взятья Кочубея и Искры. Тогда полковник миргородский пад мне в ноги со слезами учал просить указу листовного к посланным моим, чтобы они зятя его, а сына Кочубееване брали и не ковали, дабы дочь его не испужалася и от печали не умерла, да и просил дозволения дабы мочно было и ему, полковнику, написать до зятя своего, чтоб он. когда отца будут брать, в то не мешался, который как сам затеял, так чтобы сам и отбывал, а он зять чтоб ехал с своею женою до Сорочинец в дом его полковничий. И по тому его полковника слезному прошению далем ему до посланных моих лист, чтобы зятя его не занимали и не возбраняли ехать в Сорочинцы, и ему полковнику позволилем до того своего зятя писать, с которым моим листом до зятя а не до Кочубея послал он полковник слугу своего прямо до маетности Кочубеевой, надеясь, что там уже посланных моих застанет, который слуга не знаючи дела и розминувши с посланными моими (которые за многими переправами а наипаче на реках Днепре, Пеле, Ворскле и прочих и обходя прямой тракт для порванных гребель от роспаления водного на Лубны, умедлили в том пути) прибежал в маетность Кочубееву до Диканьки и явився во дворе отдал сыну Кочубееву при самом отце от полковника миргородского тестя его лист, а Кочубей писмо то взявши и прочет того ж часу ятся бегству. И того ж дня которого он с Искрою ушол, нападши посланные мои нечаянно на двор, не застали уже Кочубея и Искры, а посланные за ними вслед гнали даже до Красного Кута, где уже не дерзая без ведома моего им чинить, возвратилися паки до Диканьки в маетность Кочубееву и там взяли было сына его зятя полковника миргородского и лист до него писанный вышеупомянутый, из кармана выняв, ко мне прислали, который у себе имею и ничего в нем противного не обретаю. Толко внутренняя и тайная Бог весть, для сего надобно бы тут Кочубея на очную с ним ставку поставить, которою бы или осудился или оправдался, а покамест Кочубей пришлется, приказал я сотникам и полковникам политично миргородского полковника назирать да и сам недримательное на оного, имею око, хотя он еще ничеге не знает, кроме того, что Кочубей на пытке был и повинился». (Государственный архив. Кабинетские дела. Отделение II. Кн. № 8. Письмо Мазепы к Головкину, доставленное царю с письмом Головкина от 9-го мая.)
246
Чтения… 1859 г. Т. 1. С. 124—133.
247
Государственный архив. Кабинетские дела. Отделение II. Кн. № 8. Письма Головкина. Донесение царю 16-го мая.
248
23 мая писал Головкин царю: «Кочубея и Искру отослали в Смоленск и велели держать их до указу вашего величества, только не было бы продолжением того дела сумнения гетману. Многократно просит он прислать оных в войско для обличения их воровства и потом карания, какое ваше величество над ними учинить повелите. А в народе малороссийском, от его Кочубеевых единомышленников разсееваются многие плевелы: будто Кочубея и Искру из Смоленска в Петербург препроводили и будто на него гетмана ваш великий гнев; и ныне-де обозного генерального челядника в Киев едучого в одном малом местечке Оленовце за то только, что просил подводы, старшина тамошняя била и из местечка, отнявши лошадь, выгнала с таковыми выговорами: полно уже вашего гетманского панства! Приедет на вашу всех погибель Кочубей! Тоже всюды в простом народе безумныеповести разглашаются, будто Кочубей в великой милости вашей здесь, а Искра будто послан гетманом города какого-то добывать, а когда добудет, отпущен будет на гетманство. Такое-де смущение и мятеж от плевосеятелей единомышленников Кочубеевых потамест не может искорениться, пока народ не увидит их привезенных туда к гетману в оковах и достойную казнь по делом своим восприемлющих ибо хотя де оных Кочубея и Искру и в уголь здесь сожгут, никто от тамошних не будет ведать и верить. Да и честь его гетманская в великом понижении и обругании обретается, ибо оные клеветники на него не только в Великой России письмами обругали и в Малой России много в уши клеветали неправду, изменническим пороком славу и честь его испраздняя и возбуждая против него на бунт, но и по иным заграничным землям, по Польше, по Литве и по иным то разсеяли. Понеже гетман Сенявский резидента его о том вопрошал, и желательные его корреспонденты из Волох и Мультан до него гетмана писали, соболезнуя о нем, о чем он, гетман, зело печалится и просит ваше величество о присылке их в войско, дабы всяк оных увидя, в том уверился и тем бы плевелы и возмущения пресеклися. А хотя к нему граматы царского величества с объявлением воровства их посланы по оные ему в простом народе повсюду внушить невозможно». (Государственный архив. Кабинетские дела. Отделение II. Кн. № 8.)
249
«…А о чем ваше величество повелевать изволите Кочубея еще спрашивать нет ли от неприятеля или от поляков или от запорожцев подсылки в гетманском или ином деле, и о том подлинно при пытке их спрашивали, и они в том не признались и говорили, что такой подсылки не бывало, а затеяли все по злобе на гетмана. И при отпуске в Смоленск паки с пристрастием пытки накрепко их спрашивали, ино ничего не могли от них уведать, а болей пытать Кочубея опаслись, чтоб прежде времени не издох, понеже зело дряхл и стар и после того был едва не при смерти, и писано нам уже из Поречья, что зело оный там болен был, и если б его паки пытать, то чаем, чтоб конечно издох и опасно чтоб от того не произошло какое сумнение в народе». (Государственный архив. Кабинетские дела. Отделение II. Кн. № 8.)
250
Чтения… 1859 г.. Т. 1. С. 144—146.
251
«Отче Иване! Якаж московьска нужка солодка! купим ее жинкам на гостинец! — Богдай тебе. Петре, побила лиха година, хиба трохи тоби Спину исписали! — отвечал Святайло». (Бантыш-Каменский. История Малой России. Т. 3. Примечание 3. С. 37.)
252
«…А що многие особы розумеют быти у мене великие скарбы, то тое кладут речь мне тесную, не розсуждаючи же мне не дали того способу, абым умел з скарбу богатитися, волов гона до Гданска не отправлялем и горелок так достатне не робилем, абы разом тридцать або пятдосят куф продати, и десятка никому не продалем и пяти гуртовою продажею; а що в селах бывало горелка вышинкуется, то все оборочалося в дворовые расходы; треба было опрочь харчей и напитков себе и на детки суконки и чоботки и иншие охендоженья купити и челядь одевати и плату давати а и духовным особам, як чужеземским так и тутешним по прошению и по зможности подлуг моей мелкой особы в милостыню давалося больше твердою нежели мелкою монетою. Бывало теж тое по многу, же когда бывало человек який знакомитый талерем и другим поклониться, то и не принималем, назад отдавалем. А то убогим бедным чековою давалося, нехай тое не будет в лицемерие, и на будованье килких церквей, деревяных що выложилося, того грех споминати але по приказу докладаю…» (Чтения… 1859 г. Т. 1. С. 142.)
253
Там же.
