Нашествие чужих: заговор против Империи - Шамбаров Валерий Евгеньевич (книги регистрация онлайн txt) 📗

Помощь действительно стала оказываться. Снаряжением, военной техникой. Робинс телеграфировал в США, что дела идут отлично, и срочно требуется «усиление миссии», просил прислать десяток американских офицеров для Троцкого [227]. В Румынии находилась большая французская военная миссия, инструкторы, специальные подразделения. Когда стало ясно, что Румыния склоняется к капитуляции, французы и ряд примкнувших к ним румынских частей эвакуировались в Россию. Союзное командование решило использовать их для наращивания оккупационных сил на русском Севере, и Троцкий любезно распорядился, чтобы эти контингенты пропустили в Мурманск. А генерал Лавернь и Садуль некоторых французских офицеров оставили в Москве — инструкторами по вопросам формирования Красной Армии. Да и англичане в стороне не остались. Ближайшим, чуть ли не «неразлучным» советником Троцкого по военным вопросам стал сотрудник МИ-6 капитан Джордж Хилл. Лев Давидович поручил ему возглавить работу по организации армейской разведки и контрразведки. Локкарт докладывал в Лондон, что союзники получали от наркома любую документацию и любые сведения, которые запрашивали [228].

Для усиления британских структур в марте в Россию прибыл и Сидней Рейли. По пути из США он побывал в Лондоне. С ним встретился глава разведки МИ-6 Мансфилд Каминг и принял уже в штатные сотрудники своей организации, Рейли получил чин лейтенанта. Он был направлен в подчинение Локкарта, но имел и особые, специальные инструкции. Заехал в Стокгольм, встречался там с Айседорой Кон — британским агентом, которая работала с Ашбергом. Очевидно, встретился и с прежним своим работодателем Животовским. В России Рейли в окружении Троцкого не «светился», но установил тесные связи с помощником Льва Давидовича, военным руководителем Высшего военного совета генералом М. Д. Бонч-Бруевичем, стал вполне «своим человеком» в его кабинете. В архивах Британии сохранились донесения Рейли, где он сообщал как минимум о восьми обстоятельных беседах с генералом, не скрывавшим от него никаких секретов и излагавшим самую широкую военную и политическую информацию. В Англии эти донесения оценивались очень высоко, их доводили до сведения руководителей военной разведки, адмиралтейства и МИДа [229].

В Москве находился и старый американский друг Рейли, с которым они всего несколько месяцев назад лихо кутили в нью-йоркских барах — заместитель наркома путей сообщения Беньямин Свердлов. От него лейтенант британской разведки получал не только информацию, а снова закрутил с ним очень выгодный бизнес — по вывозу за рубеж русских ценностей. Вообще связи со спецслужбами Англии установились тесные и вполне дружеские. В сеть Рейли был вовлечен и брат генерала М. Д. Бонч-Бруевича — управляющий делами Совнаркома В. Д. Бонч-Бруевич [230]. Еще один офицер британской разведки, Артур Рэнсом, стал любовником секретарши Троцкого, а потом и женился на ней.

И формирование Красной армии шло под неусыпной иностранной опекой. Сам Лев Давидович в вопросы практического руководства войсками не вникал. Во-первых, не разбирался в этом. Во-вторых, считал себя слишком крупной фигурой, чтобы копаться в «мелочах». Ограничивался общими указаниями. Но рядом с ним, как уже нередко бывало, «откуда ни возьмись» находились талантливые помощники. Склянский, Смилга, Лашевич и др. А для непосредственного командования и штабной работы стали широко привлекать «военспецов» из офицеров и генералов русской армии. Им, разумеется, не доверяли. И в мае Троцкий отдал приказ о заложниках. На ответственные посты назначались только те офицеры, семьи которых находились в пределах Советской России — и каждый оповещался под расписку, что в случае измены его близкие будут расстреляны. Кроме того, вводился институт политкомиссаров — которые, по мысли Льва Давидовича должны были стать «револьвером, приставленным к виску командира». Подбором комиссаров занимался Яков Свердлов, ведавший партийными кадрами. И на такие посты часто назначались «интернационалисты».

Но и русским солдатам новый наркомвоен не особо доверял. Костяком новой армии становились инородцы и иностранцы. Так, в Россию отступили латышские и эстонские части (тех и других обобщенно называли «латышами»). В отличие от русских, они не могли дезертировать и разойтись по домам, поскольку их родина была захвачена немцами. Троцкий принял их на службу, установив высокую оплату золотом. То есть превратил их в обычных наемников. Из них было сформировано 8 полков (позже их стало 16), латышские стрелки стали «гвардией» большевиков. В России находилось и 40 тыс. китайцев — еще царское правительство наняло их для тыловых работ. Теперь и их зазывали за плату служить в Красной армии.

В нашей стране было и 2 млн пленных. Немцев, австрийцев, венгров, хорват. После Бреста их стали возвращать на родину. Но многие к этому отнюдь не стремились, вернуться — значило снова попасть на фронт. В плену уже свыклись с мыслью, что повезло, уцелели — и опять в мясорубку лезть? Но и их приглашали служить у красных. Теперь это не было изменой, Советское правительство стало дружественным для Германии и Австро-Венгрии. Служба большевикам выглядела куда более безопасной, чем французский или салоникский фронт. Охраняй их власть — и сам получишь власть над русскими. Подавляй недовольных, получай денежки, сытно кушай. При случае можно пограбить, вернуться потом домой состоятельным человеком. И записывались в Красную армию, в ЧК. В данном направлении активную помощь Троцкому тоже оказал Свердлов. Широко открыл для иностранцев вступление в партию, по его инициативе при ЦК была создана Федерация иностранных групп РКП (б), первый прообраз Коминтерна. Возглавил ее очень близкий к Якову Михайловичу Бела Кун — угрюмый и мрачный мадьярский еврей, прапорщик австро-венгерской армии.

Но в процессе формирования обновленных вооруженных сил обозначились вдруг и явления иного сорта. Темные и загадочные. По Брестскому договору предусматривалось, что русский флот прекращает боевые действия и должен до конца войны оставаться в портах. Однако главные базы Балтфлота — Гельсингфорс и Ревель, отпали от России. Возникла опасность, что корабли в этих портах будут захвачены финнами и эстонцами. И увести их оттуда было очень проблематично. Весна выдалась поздняя, Финский залив был покрыт льдом, его засоряли многочисленные мины, сорванные с якорей штормами. Тем не менее наши моряки под командованием начальника морских сил Балтики А. М. Щастного сделали невозможное. В неимоверно тяжелых условиях покинули ставшие враждебными базы и несколькими отрядами перебазировали флот в Кронштадт, не потеряв ни одного корабля.

Немцы этому не препятствовали. Флот, запертый в Кронштадте, был для них не опасен. Они вынашивали план «купить» несколько лучших кораблей — т. е. предъявить Советскому правительству определенные условия, и им уступят корабли в ответ на какие-то услуги или в оплату прежних долгов большевиков. Но позже германское командование эту идею отвергло [231]. Использовать русские корабли в ходе Мировой войны все равно было невозможно. Они были уже запущены, требовали ремонта. Для них у немцев не имелось подготовленных экипажей. А после потерь в Ютландском сражении Германия вообще отказалось от активных действий крупных кораблей, сделала ставку на подводную войну.

Но если Германия к сохранению русского флота отнеслась спокойно, то вдруг начал проявлять непонятную активность Троцкий! 24 апреля от имени Наркомата по морским делам он представил в Совнарком доклад, где предлагалось все наши торговые суда на Балтийском море и 8 госпитальных судов передать… английскому правительству. Путем фиктивной продажи их Дании [232]. Это предложение было отвергнуто. Но за ним последовали другие акции, гибельные для флота. После перебазирования в Кронштадт Лев Давидович демобилизовал весь личный состав моряков. И предписал набирать их заново. Как бы уже в другой, красный флот. При этом многие офицеры были «вычищены», другие сами не захотели возвращаться, ушла часть матросов и унтер-офицеров. Поредевшие команды оказались ослаблены, флот терял боеспособность.