Истребители - Ворожейкин Арсений Васильевич (читать онлайн полную книгу .txt) 📗
Пули с И-16, оставляя разноцветный след, струями мелькали вокруг японца. Враг, то ли зная, что на встречных курсах он почти неуязвим, то ли рассчитывая, что Скобарихин отвернет, не делал никакой попытки прекратить атаку. Словом, не обращая внимания на встречный огонь, японец не выпускал намеченную жертву и лишь в последнее мгновение понял, на что идет советский истребитель. Японец хотел увернуться и избежать столкновения, но было уже поздно: Виталий своим самолетом пропорол ему фюзеляж…
И-97 вспыхнул и рассыпался на кусочки.
От оглушительного удара Скобарихин потерял сознание. Самолет беспорядочно падал. И только придя в себя, Виталий сумел дотянуть до аэродрома, на котором производила посадку его эскадрилья, возвратившаяся из боя. Командир на изуродованной машине мог сесть с ходу, но не сделал этого. Вися, что называется, на волоске от смерти, он и здесь в первую очередь думал не о себе, а о товарищах. Опасаясь, что самолет при касании о землю рассыплется и помешает посадке другим летчикам, он отошел подальше от полосы и кое-как прикорнул в степи.
Со Скобарихиным я встречался и ранее, до этого случая. И что прежде всего в нем замечал? Задушевность и подкупающую простоту. Виталий Федорович небольшого роста, русоволосый, с очень типичным русским лицом, не производил впечатления богатыря. И как-то трудно было подумать, что именно этот человек обладает таким выдающимся мужеством. А после тарана он стал более понятным и близким, словно я заглянул в душу к нему.
Народная мудрость хотя и гласит, что человека познать, нужно с ним пуд соли съесть, но, видно, и без соли, за каких-то несколько секунд человек может раскрыться во всей своей душевной полноте.
Когда побываешь не раз в воздушных боях, легче разбираться в психологии их участников. Поступки летчиков становятся до ощутимости объяснимыми. Вот почему в блеске светлых глаз Виталия Федоровича, в его чистой улыбке и в уравновешенных движениях теперь особенно чувствовалась спокойная внутренняя сила, решимость, так свойственная скромным и смелым людям.
Глядя на Скобарихина, я вспомнил два случая, происшедшие с японскими летчиками-смертниками. Хоть они и набрасывались на наши строи, но не таранили, предпочитая только продемонстрировать свое намерение. А ведь японцы эти специально для тарана готовили себя еще в мирное время, и кажется, получив приказ, должны бы и выполнить его.
Эти примеры раскрыли для меня душу летчиков иного мира, того мира, где человек человеку волк. .
— Что так уставился на него? — уловив, как я внимательно смотрю на Скобарихина, перебил меня Василий Васильевич. — И, не ожидая ответа, продолжал: — Силен, силен, Виталий!.. Ничего не скажешь. Только вот не пьет и меня сдерживает. Из-за этого ругаемся. А так: душа-человек!
— Ты после тарана видел его самолет? — спросил я.
— Конечно! Видел, как техники из крыла выдирали пол-колеса от японского истребителя. Очевидно, Скобарихин ударил левым крылом японца прямо по пузу. Вот и привез вещественное доказательство!.. Сначала даже сам Кравченко усомнился в таране… Шутишь ты, на встречных курсах врезаться — и живым остаться?! Чудо! Признаться, я тоже не верил, думал, что он случайно столкнулся, но Вусс все подтвердил… Вот какой наш Скобарихин!
— А как сейчас он себя чувствует?
— Ничего. Только, наверно, в животе что-то повредил, сильно побаливает. При таране он порвал привязные ремни… Ты знаешь, ремни с палец толщиной. А сейчас Виталий даже шутит… Говорит, что если бы погиб, то счет был бы равным — один к одному. Так что государственного проигрыша все равно бы не было…
Мы немного потеснились: рядом усаживался Красноюрченко. Василий Васильевич, бурно здороваясь с ним, спросил:
— Это что у тебя с глазами?
— От перегрузок.
В тот день Иван Иванович провел поединок с японским асом. И-16 в его руках оказался маневреннее японского истребителя, и японец врезался в землю. Победа далась, однако, нелегко: глаза Красноюрченко налились кровью, долго кровоточил нос…
— Значит, даешь жизни… самураям! — восклицал Василий Васильевич.
Красноюрченко, чтобы скрыть смущение от похвал, с шумным интересом осматривал стол, восхищенно приговаривая:
— А закуска-то, братцы-ленинградцы! Помидоры, огурчики…
Тут же сидели летчики Рахов, Нога, Костюченко, Пьянков, Марченко, Митягин. Нам, уже привыкшим к концентратам, при виде такого угощения все казалось в диковину.
— Это что, из Улан-Батора? — обратился я к одному из командиров-монголов, хорошо говорившему по-русски.
— Нет, из Союза, — ответил он. — Мы земледелием только начинаем заниматься. Религия не разрешала нам обрабатывать землю, ламы строго за этим следили…
Когда все уселись, вошли старшие командиры, возглавляемые маршалом Чойбалсаном. Все встали.
— Здравствуйте! Здравствуйте! — приветствовал собравшихся маршал, проходя к центру стола.
Рядом с ним сели руководители Монгольской Народно-революционной армии, заместитель начальника Военно-воздушных сил комкор Я. Смушкевич, летчики — Герои Советского Союза, представители авиационного командования.
Воцарилась тишина. Крупная фигура маршала поднялась над столом. Приветливо улыбнувшись, он начал свою речь:
— Вот идет уже третий месяц, как японская военщина пытается прорваться в глубь Монголии. — Спасибо советскому народу за то, что он вовремя подал нам руку братской помощи! — продолжал Чойбалсан.
Вспыхнули аплодисменты, раздались возгласы: «Ура!», «Да здравствует советско-монгольская дружба!»
— Особое спасибо вам, товарищи летчики, за героизм и мужество, которое вы проявляете при защите границ нашей родины!
Указав, что японцы снова готовятся к большому наступлению, маршал призвал нас и впредь быть такими же стойкими, а затем провозгласил тост в нашу честь.
После выступления маршала был зачитан Указ Великого Народного Хурала Монгольской Народной Республики о награждении орденами советских летчиков. Снова прогремело «ура».
С ответным словом от летчиков выступили Герой Советского Союза майор Григорий Кравченко и комиссар полка Владимир Калачев. Свою яркую речь комиссар закончил строчками из стихотворения Лебедева-Кумача, очень популярными на фронте:
