Я, Елизавета - Майлз Розалин (читать книги онлайн без сокращений txt) 📗

У меня остановилось дыхание. Однако он заговорил ласково:

– Новости, мадам, хорошие для вас, но уже не для него. Вчера казнен сэр Томас Уайет. Его последними словами были: «Леди Елизавета не участвовала в моем заговоре – она не знала о моих планах!»

– Благодарение Богу! – Я попробовала сесть, но перед глазами поплыло. – Теперь вы видите, что я невиновна!

– Я верю Вашему Высочеству, – произнес он медленно. – И если вы хотите завтра прогуляться, я распоряжусь, чтобы вас выпустили на стену.

О, благословенный аромат воздуха, ласкающая лицо и шею прохлада! Надсмотрщик распахнул маленькую дверь в конце уборной, я на пороге вздохнула всей грудью, пошатнулась и едва не упала. Мне пришлось ухватиться за женщин, так кружило голову, словно от хорошего вина. Неуверенно сделала шаг, другой, протиснулась в дверь. Впереди лежала длинная крепостная стена, свобода, о которой я не смела и мечтать. А вот и башня Бошамп со слепыми, подмигивающими глазами бойниц – видит ли меня Робин? Или я, как дура, грежу о человеке, которого уже нет в живых?

Не успела я пройти и десяти ярдов, как передо мною возник мальчик, так неожиданно, что он мог быть только ангелом или Божьим вестником. Утреннее солнце позолотило его рыжие кудряшки, когда он кивнул и, краснея, протянул мне охапку цветов.

От неожиданности я даже испугалась:

– Кто это?

Надсмотрщик широко улыбнулся:

– Сынишка здешнего тюремщика, леди; он бегает по Тауэру, где ему вздумается.

Я наклонилась к мальчику, чтобы взять букет, толстый пучок полевых цветов, зажатых в грязном кулачке.

– Ваши цветы бесценны для пленницы, сэр; скажите мне, как они называются?

Я узнала примулы, нежные фиалки и нераспустившиеся нарциссы, только-только выглядывающие из бурых пергаментных коконов. Но остальные цветы были с речной поймы или из прибрежного леса, где я никогда не бывала.

– Как называются? – Он взглянул на меня серьезными глазами семилетнего мальчугана и потянул за рукав, чтоб я нагнулась пониже:

– Примулы означают девичество, страстоцвет – крестные страдания, белые бутоны боярышника – верность в испытаниях: так научил меня джентльмен.

Я вздрогнула:

– Какой джентльмен? Мальчонка доверительно кивнул:

– Он.

В центре букета покачивал резными розовыми головками незнакомый цветок. Я сглотнула.

– Прости, я не знаю языка цветов. Как зовется этот?

– Этот? Робин-оборвыш!

Робин… Робин-оборвыш…

– Джентльмен из башни Бошамп? Мальчик с силой кивнул:

– Он. Лорд Роберт. Он там с братьями. Он дает мне деньги, каждую неделю с тех пор, как вас привезли, чтобы я узнал, когда вы выйдете на стену, и принес вам эти цветы.

– И ты караулил?

– Я подслушивал. А вчера в кордегардии сказали, что сегодня леди из Колокольной башни выйдет гулять. Так что на рассвете я побежал на луг и нашел все, что говорил милорд.

О, Робин, Робин, – что бы я послала тебе, будь у меня цветы? Анютины глазки – чтобы думать, потому что я думаю о тебе, и розмарин – для воспоминаний [5] – молю, любовь, помни…

Незабудки…

Ребенок исчез, я и не заметила как. Неважно, убеждала я себя, расхаживая по стене. Он еще придет. Робин об этом позаботится. Я ходила долго, пока вечерняя прохлада не начала пробирать до костей, – комендант обещал, что в мое отсутствие горничные проветрят комнату и вычистят каждый уголок. Когда я вернулась, все было как он обещал – если не чистота и благоухание, то по крайней мере стало лучше прежнего. Я подошла к окну. На душе у меня было легко, как не было ни разу со дня заточения.

На подоконнике лежал мой веер. Я взяла его и увидела, что под ним что-то лежит. Надо полагать, маленький посланец надежды незаметно для женщин проскользнул в комнату и оставил свой бесценный дар – маленькое, светлое, крапчатое и еще теплое на ощупь яйцо малиновки, которую в народе называют Робином.

Я сидела у окна, зажав в кулаке хрупкое сокровище. Снаружи захлопали черные крылья – один из Тауэрских воронов уселся на выступ за оконным переплетом. Он сидел так близко, что я могла бы пересчитать его иссиня-черные перья, чувствовала на себе косящий взгляд маслянисто-блестящего со зловещим металлическим отливом глаза. Я отпрянула и увидела за птицей цепочку идущих людей. Они шли по Тауэрскому лугу к эшафоту, и каждый нес тюк с соломой. Медленно они поднялись по ступеням, развязали мешки и принялись засыпать соломой покрытые черными пятнами доски.

Они готовят эшафот…

…готовят к…

…к завтрашнему дню…

Я не могла ни двинуться, ни продохнуть. В тишине раздался звук, который я научилась распознавать безошибочно, слишком безошибочно. За Колокольной башней, за Кровавой башней от причала у Ворот Изменников приближались вооруженные люди. Судя по звуку, такой же по численности отряд занимал позицию позади Тауэра, беря его в кольцо. Офицеры выстраивали солдат в шеренги по пять, по десять, солдаты поглядывали на мои окна – личная гвардия королевы, ее отборное войско.

У меня вырвался дикий смешок – сколько солдат нужно, чтобы отвести на казнь одну женщину? Или сестра считает меня ведьмой, думает, я могу нагнать на солдат сон и улететь по воздуху?

Я встала на трясущиеся ноги.

– Пошлите за комендантом Тауэра! Я хочу поговорить с сэром Джоном!

Одна из женщин поплелась выполнять поручение, другая упала на колени на ближайшую молитвенную подушечку и громко забормотала по-латыни. Мы ждали в тишине, которая была хуже пытки. Наконец снаружи послышались шаги, вошел Вайн, вернее, его дрожащий призрак. Голос прошелестел тенью звука:

– Мадам, к вам комендант Тауэра! Ибо вошедший был не сэр Джон. Весь в черном, приземистый, прямой как шомпол, он поклонился и сказал, не опуская глаз:

– Сэр Генри Бедингфилд к вашим услугам, леди Елизавета.

– Где сэр Джон?

Он стоял передо мной, честный седой служака.

– Теперь вас стерегу я.

Осужденных на казнь всегда поручают другому человеку.

– Надолго ли?

– Насколько выйдет. – Он помолчал. Его маленькие глазки смотрели прямо на меня. – Я всего лишь исполняю приказы. А королева приказала сообщить вам, чтобы вы готовились провести в Тауэре последнюю ночь.

Глава 18

У него приказы – он им подчиняется. А теперь, согласно этим приказам, я должна умереть.

Всю ночь я молилась. Я не могла плакать, я выплакала все слезы, я молила Бога избавить меня от греха смертельного гнева, чтобы мне не умереть вот так, без суда и следствия. Пусть Бог меня судит – и люди. Я не писала писем, не корпела над завещанием. Моя жизнь пусть будет моей духовной. Это все, что у меня осталось.

Женщины ушли, я осталась одна. На заре, я знала, придут мои единственные присяжные, зловещие матроны, которые, как вороны, слетятся на мое тело, удостовериться, что я не беременна. Детскому телу Джейн пришлось вынести это последнее надругательство. Однако ей-то было вроде как не впервой, ею обладал муж. А мне-то! Я заранее чувствовала, как грубые руки и корявые старушечьи пальцы щупают мои нежные чресла, и всю утробу сводила болезненная судорога. Я молилась и о том, чтобы это выдержать.

Кто умирал в Тауэре? Их так много, всех и не перечислишь. Однако они были со мной в ту самую белую из бессонных ночей, весь легион неприкаянных, неупокоенных душ. Вильям, лорд Гастингс, которого горбун Йорк велел выволочь на казнь без покаяния – так торопился изверг увидеть голову врага еще до обеда.

И брат того же Ричарда, бедный юный Кларенс, утопленный в бочонке с мальвазией…

И добрый сэр Томас Мор, смятенный вихрем отцовского гнева… и печальный, обманутый Уайет, который сам навлек на себя погибель.

И другие, одного со мной королевского рода: малолетние принцы Эдуард и Ричард, убитые своим злодеем-дядей, все тем же горбуном, Ричардом Йоркским; их сестра Елизавета, моя бабка, в честь которой меня нарекли; Тауэр стал и ее могилой, она умерла от последних родов.