Иван Грозный: Кровавый поэт - Бушков Александр Александрович (бесплатные онлайн книги читаем полные версии TXT) 📗
Потом Стеллецкий вспоминал: «Скопировав наполовину с трудом разбираемый на немецком языке документ, я взглянул на подпись. Была как будто В (Веттерман?); первое мгновение я был ошеломлен. Я поспешно свернул связку, с тем чтобы вскоре приехать опять и сфотографировать драгоценную находку».
Почему Стеллецкий не сфотографировал подлинник сразy? Он объяснял, что не было денег. Хотя стоило это тогда сущие копейки, а в Пярну Стеллецкий был командирован Московским археологическим обществом и Архивом министерства юстиции «для изучения подземных ходов и осмотра старинных архивов». Что, командировочных ему столь серьезные конторы не выделили? Или одолжить рубль для фотографа не у кого было? Сказочки…
Почему Стеллецкий не объявил о сенсационной находке там же, в Пярну? Он объяснял: чтобы не опередил какой-нибудь прохвост, не выхватил из-под носа уникальные материалы…
В общем, нет никаких сомнений, что Стеллецкий никакого подлинника не видел, а «копию» изготовил самостоятельно - что, вероятно, моментально понял Цветаев. Наш герой поступил так не из вульгарной корысти, он был фанатиком - но разве это служит оправданием? Бескорыстный фанатизм в иных случаях опаснее корыстных стремлений…
Грянула Первая мировая, потом революция. Уже при советской власти Стеллецкий совершил свое, пожалуй, единственное научное достижение, которое имеет какой-то смысл: раскопал останки нескольких мамонтов. Скелет самого крупного был установлен в Киевском институте геологии (в Отечественную его сперли немцы и увезли в Германию, был ли он возвращен, мне неизвестно).
Ну а попутно Игнатий Яковлевич по своей всегдашней привычке снова малость подурковал. Обнаружил, ни много ни мало… бесследно пропавшие останки Богдана Хмельницкого! То есть это он так объявлял. На самом деле наш «археолог» попросту откопал в развалинах замка Хмельницкого обгорелые человеческие кости неведомо какого столетия и торжественно провозгласил их останками Хмельницкого. Аргументация была типичной для Стеллецкого: в документах XVII в. мельком упоминается, что поганец гетман Чаргецкий пытался отыскать могилу Хмельницкого, выкопать останки и сжечь. Кости обгорелые? Обгорелые. Значит, это доподлинный Хмельницкий.
Историки отнеслись к этой сенсации… ну, именно так, как они всегда к Стеллецкому и относились. Разобиженный Стеллецкий, последними словами ругая консерваторов и невежд, сложил «останки Хмельницкого» в мешок и вместе с прочим барахлом увез в Москву, когда перебрался гуда на постоянное жительство. Дальнейшая судьба этой ценнейшей археологической находки мне неизвестна. Да и выяснять не тянет…
В Москве Стеллецкому наконец-то повезло. Он не один год бомбардировал теперь уже советские инстанции пылкими посланиями, призывая отыскать бесценную библиотеку Грозного. Впрочем, планы у него были грандиознее: посредством газеты «Известия» он провозглашал, что «очередной задачей переизбранных пролетарских жилтовариществ старых домов в Москве должно быть тщательное, в кровных интересах науки и реальной жизни, обследование подвалов и погребов».
Вообще-то некоторый здравый смысл в этом имелся. Незадолго до этого по чистой случайности обнаружили тайник, в котором семейство Юсуповых перед бегством за границу спрятало огромные ценности: золотые и серебряные изделия, полотна старых мастеров, скрипку Страдивари. И это был не единственный случай обнаружения подобных тайников.
Но на первом месте у Стеллецкого стояла, конечно же, библиотека Грозного. Он носился по Москве, словно Карлсон с пропеллером, обследуя все подземелья, которые только обнаруживались при прокладке метро и прочих работах. Но находил лишь хлам. О том, как выглядел его «домашний музей подземной Москвы», оставил воспоминания историк архитектуры Виноградов: «Все стены его комнаты и даже потолок были разрисованы изображениями черепов со скрещенными костями и даже целых скелетов. Рядом с рисунками гвоздями были прибиты к стене настоящие черепа и кости, найденные им при разных раскопках и производившие, конечно, довольно зловещее впечатление, самого хозяина это, впрочем, ничуть не смущало. Он охотно объяснял, где и когда они были им извлечены».
Ну что же, Игнатий Яковлевич всю свою сознательную жизнь был человеком, мягко выражаясь, весьма и весьма своеобразным…
Но я собрался говорить о том, как ему в конце концов крупно повезло…
В начале декабря 1933 г. его вызвали к коменданту Кремля и объявили, что разрешают вести раскопки в Кремле, искать бесценную библиотеку Грозного.
Это, конечно же, было следствием того, что Сталин прочитал обширное письмо, направленное ему Стеллецким в ЦК. В этом послании Стеллецкий опять-таки дал волю фантазии, подробно живописуя, как к вывезенным в Рим бесценным книжным сокровищам стал злодейски «подбираться Ватикан». И брат покойного императора решился на… Впрочем, слово самому Стеллецкому: «Тогда Фома решился на героический шаг: выдать дочь замуж за полумифического князя в далеком Московском Залесье, а с нею вместе отправить туда и библиотеку «на хранение», до поры до времени».
Неизвестно, интересовался ли Сталин в свое время дискуссией девятнадцатого века о судьбе библиотеки Грозного. Как бы там ни было, он получил хорошее образование в духовной семинарии, не слышать о ней не мог. Тем более что Стеллецкий умело нагнетал страсти: «Советская и мировая общественность наших дней вправе знать подлинную историческую правду по такому кардинальному вопросу европейской культуры, как исчезнувшее бесследно в тайниках Московского Кремля собрание раритетов письменности». Ну, а для пользы дела не гнушался примитивной лестью: «В вас я усматриваю человека, способного глубоко судить и видеть далеко вперед и вглубь, подобно Грозному».
Ну, на вульгарную лесть Сталин никогда не был падок. Однако для данного случая ход его мыслей восстановить нетрудно: в случае успеха это и впрямь будет достижение советских ученых мирового значения, а при неудаче… Деньги, в итоге, требуются небольшие.
Сбылась мечта идиота! Получив постоянный пропуск в Кремль, людей и технические средства, Стеллецкий взялся за дело с величайшим энтузиазмом. Он копал, копал и копал…
Как ни бился, а получалась какая-то, уж простите, хреновина: остатки каких-то древних стен и ходов, разрушенные лестницы, коровьи черепа, обгоревшее зерно, битые горшки… Ничего интересного, словом. Но Стеллецкого это не смущало. Наткнувшись на очередную кучу кирпича или обломок мрамора, он, как угорелый, несся на телеграф и посылал из Москвы в Москву телеграммы Сталину вроде вот этой: «Поздравляю двести лет запакованным тайником Аристотеля Фиораванти. Поиски на верном пути. Блестящие условия научной работы гарантируют достижение исторической цели».
«Верный путь» оказался очередной пустышкой - очередным заброшенным подвалом, еще в стародавние времена засыпанным песком и мусором. Стеллецкий не унывал. Подгонял рабочих и, наткнувшись на очередной пустячок, посылал Сталину очередную «молнию» о скорых успехах…
Постепенно рабочие, видя, что трудятся впустую, стали относиться к мартышкину труду прохладно. Стеллецкий честил их вредителями и саботажниками: «Кто есть вредитель? Кто тайно идет против видов и распоряжений правительства. Таков Суриков. Прикрываясь Тюряковым, под предлогом опасности, он хотел тайно похерить дело Сталина и мое… вообще, я заметил в нем тайные тенденции к реставрации».
И посылал наверх жалобы и докладные - в которых, никаких сомнений, приводил те же обвинения, не задумываясь, как в те времена будут восприняты такие ярлыки… Я же говорю - фанатичный бессребреник, одержимый научным поиском интеллигент может натворить зла больше, чем десяток алчных авантюристов…
И снова Стеллецкий копал, и копал, и копал… С тем же успехом - то есть отсутствием каких бы то ни было успехов. В конце концов на Стеллецкого обратили внимание (и чертовски запоздало) врачи кремлевской больницы и стали, вредители и саботажники, деликатно намекать на явное переутомление и необходимость подлечиться на курорте. Не в соответствующей личности Стеллецкого больничке, а в общем санатории.
