История Руси и русского Слова - Кожинов Вадим Валерьянович (читать книги полностью без сокращений TXT) 📗
Из этого ясно, что удар был направлен не против неких «шовинистов», а против деятелей русской культуры независимо от их национальной принадлежности (арестованный Е. В. Тарле, например, также был русским историком еврейского происхождения). И, казалось, дело шло к тому, что одна из основ русской культуры – историческая наука – уже перешла грань полной погибели.
Однако в какой-то последний момент в ход дела вмешалась пока до конца еще не ясная сила: «Как ни старались, однако, опорочить Платонова и его коллег, что-то застопорилось, надломилось в, казалось бы, хорошо отлаженной машине следствия…». [262] И исчезнувшие историки постепенно начали возвращаться; к 1937–1938 гг., когда, в свою очередь, были репрессированы Фигатнеры и Аграновы, Зайдели и Фридлянды, почти все арестованные в 1929–1930 годах уже работали; почти все, ибо несколько историков старшего возраста – в том числе и С. Ф. Платонов – скончались до «реабилитации»… Кстати сказать, иные продолжали работать и в ссылках, и даже в тюрьмах; С. Ф. Платонов 9 июля 1931 года сообщил дочерям (которые также были вслед за ним арестованы) из камеры: «…разобрал кое-что из моих бумаг… Выяснены некоторые родословные…». [263]
Вернувшиеся создавали и публиковали новые труды, работали с многочисленными учениками, готовили к изданию сочинения своих учителей и скончавшихся соратников; так, в 1937–1939 годах вышли в свет важнейшие работы В. О. Ключевского, С. Ф. Платонова, А. Е. Преснякова, П. Г. Любомирова (которые еще недавно оценивались как «контрреволюционные»). Многие возвратившиеся из небытия стали членами-корреспондентами и академиками, лауреатами и орденоносцами… И без этого «поворота» не было бы, без сомнения, тех достижений русской исторической науки 1960–1980-х годов, которые осуществили ученики «реабилитированных» к 1937 году ученых.
В этом повороте выразилось то историческое движение, о котором в присущем ему заостренном стиле говорит в своем удивительном сочинении «Бесконечный тупик» (1989) наиболее яркий и глубокий мыслитель нынешнего молодого поколения России Дмитрий Галковский (родился в 1960 году). Он как бы подводит итог с точки зрения своего поколения:
«Какой год был самым счастливым за последние сто лет русской истории? Страшно вымолвить, но 1937… 37-й это год перелома кривой русской истории. Началось „выкарабкивание“… 1937 – это год смерти революционного поколения. Свиньи упали в пропасть. Конечно, прогресс после 1937 можно назвать прогрессом лишь в соотнесении с предыдущей глубиной падения. Но все же…» (с. 668–669).
Среди историков, вернувшихся после ареста и осуждения (в 1929 году) в науку, была и Нина Викторовна Пигулевская. Сначала она смогла (в 1934 году) поступить на работу только в далекий от ее интересов Институт истории науки и техники, но в 1937 году стала научным сотрудником Института востоковедения. В 1938 вчерашней заключенной была присуждена (даже без защиты) степень кандидата наук, а уже в 1939 – доктора и после войны, в 1943 году – звание профессора; в 1946-м она была избрана членом-корреспондентом Академии наук. Во время ленинградской блокады Н. В. Пигулевская была заместителем директора Института востоковедения и исполняла свои обязанности с истинной самоотверженностью. С 1952 года она стала заместителем председателя (фактически руководителем) существовавшего с 1882 года Российского Палестинского общества и ответственным редактором одного из самых высококультурных ежегодников – «Палестинского сборника».
Сей экскурс в драматическую и даже трагедийную историю русской исторической науки в 1920–1930-х годах имеет, быть может, не вполне очевидную, но глубокую связь с той столь давней эпохой, о которой идет речь в моем сочинении.
Кто-нибудь может усомниться в том, что подобная «связь» существует, так сказать, реально, а не в чисто «теоретическом» смысле. Здесь уместно напомнить одно творение Чехова. Известно, что он из всего им созданного более всего ценил (и я полностью с ним согласен) свой рассказ «Студент» (1894), герой которого, студент Духовной академии, приехав на Пасху в затерянную в российском просторе родную деревню, проникается – в студеный вечер Страстной пятницы – острым сознанием нераздельной связи времен: «И теперь, пожимаясь от холода, студент думал о том, что точно такой же ветер дул и при Рюрике, и при Иоанне Грозном, и при Петре…». Он начинает говорить двум встреченным им крестьянкам, Василисе и ее дочери Лукерье, как «Иуда в ту же ночь поцеловал Иисуса и предал его мучителям. Его связанного вели к первосвященнику (Каиафе – В.К.) и били…
Василиса вдруг всхлипнула, слезы, крупные, изобильные, потекли у нее по щекам, а Лукерья, глядя неподвижно на студента, покраснела, и выражение у нее стало тяжелым, напряженным, как у человека, который сдерживает сильную боль…»
И студент сознает, «что, если Василиса заплакала, а ее дочь смутилась, то, очевидно, то, о чем он только что рассказывал, что происходило девятнадцать веков назад, имеет отношение к настоящему – к обеим женщинам и, вероятно, к этой пустынной деревне, к нему самому, ко всем людям… И радость вдруг заволновалась в его душе, и он даже остановился на минуту, чтобы перевести дух. Прошлое, – думал он, – связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого… он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой».
Поэтому нет ничего искусственного в соотнесении событий русской истории Х и XX веков…
Возвратимся к VIII веку, когда готовилось установление господства иудаизма в Хазарском каганате. Этому предшествовало совершившееся в VI веке утверждение власти иудеев в южноаравийском (на территории нынешнего Йемена) царстве химьяритов и непримиримая борьба иудаизма с христианской Византией. И эта своего рода предыстория иудаистского Хазарского каганата была раскрыта именно в трудах Н. В. Пигулевской и ее последователей.
В центре внимания Н. В. Пигулевской уже в 1930-х годах было ценнейшее, но почти не изученное у нас наследие высокой культуры раннесредневековой Сирии, которой она посвятила целый ряд своих трудов. В одной из переведенных и опубликованных ею сирийских хроник содержится сообщение (которое, кстати сказать, находит подтверждение и в византийских, и в иудейских источниках), раскрывающее крайнюю, даже, можно сказать, неправдоподобную непримиримость раннесредневекового иудейства по отношению к христианству.
Речь идет здесь о событиях 614 года, то есть о времени накануне образования Хазарского каганата (тогда еще отнюдь не иудаистского); в это время разразилась очередная война между Византией и Ираном, и иудеи всеми возможными средствами поддерживали Иран (между тем хазары в этот период – не позднее, чем с 622 года – выступали, напротив, в качестве союзников Византии). И вот это ни с чем, пожалуй, не сравнимое сообщение сирийской хроники о 614 годе: «…осадил Шахрбараз (иранский полководец. – В.К.) Иерусалим город (принадлежавший тогда Византии – В.К.) и покорил его мечом… Иудеи же, из-за своей вражды, покупали их (христиан. – В.К.) по дешевой цене, и они убивали их». [264]Покупать у иранских воинов пленных христиан не для того, чтобы использовать их в качестве рабов, но для того, чтобы испытать наслаждение, убивая их, – это, в самом деле, нечто беспримерное даже в истории крайних проявлений религиозной вражды…
Важно добавить, что сведения об этих событиях содержатся также и в византийских хрониках, созданных Феофаном Исповедником и Георгием Амартолом, и в еврейской хронике Григория Бар-Гебрея (то есть еврея), который писал о византийско-иранской войне 614 года: «Евреи покупали христианских узников… и со злостью убивали их» (Еврейская энциклопедия. – СПб, 1908–1913, т. 5, стлб. 548). Но правдивость этих источников подвергалась сомнению как равно тенденциозных: византийцы стремились, мол, опорочить евреев, а Бар-Гебрей, напротив, похвастать их упоенной жестокой местью византийцам. Сирийская хроника ценна как беспристрастный «сторонний» источник, подтверждающий, в частности, истинность византийских и еврейских хроник (впрочем, есть еще и другой «независимый» свидетель – египетский хронист начала IX века Евтихий, но его «Анналы» почти не введены у нас в научный оборот; см. о нем в том же месте «Еврейской энциклопедии»).
