Собрание сочинений. Том 7 - Маркс Карл Генрих (книга бесплатный формат .txt) 📗
Великая загадка для г-на Гизо, — которую он в состоянии объяснить только особенной рассудительностью англичан, — загадка консервативного характера английской революции, объясняется длительным союзом между буржуазией и большей частью крупных землевладельцев, союзом, составляющим существенное отличие английской революции от французской, которая путем парцеллирования уничтожила крупное землевладение. Этот связанный с буржуазией класс крупных землевладельцев, — возникший, впрочем, уже при Генрихе VIII, — находился, в отличие от французского феодального землевладения 1789 г., не в противоречии, а, наоборот, в полном согласии с условиями существования буржуазии. Земельные владения этого класса представляли на деле не феодальную, а буржуазную собственность. Эти землевладельцы, с одной стороны, поставляли промышленной буржуазии необходимые для существования мануфактур рабочие руки, а с другой стороны, были способны придать сельскому хозяйству направление, соответствующее состоянию промышленности и торговли. Отсюда общность интересов землевладельцев с интересами буржуазии, отсюда их союз с ней.
С консолидацией конституционной монархии в Англии для г-на Гизо прекращается английская история. Все дальнейшее ограничивается для него приятной игрой в качели между тори и вигами, т. е. представляется ему чем-то вроде тех великих словесных турниров, которые происходили между г-ном Гизо и г-ном Тьером. В действительности же именно с консолидацией конституционной монархии начинается в Англии грандиозное развитие и преобразование буржуазного общества. Там, где г-н Гизо видит только тишину и спокойствие мирной идиллии, там в действительности развертываются самые острые конфликты, самые глубокие перевороты. Впервые при конституционной монархии мануфактура развилась неслыханным до того образом, чтобы затем уступить место крупной промышленности, паровой машине и гигантским фабрикам. Исчезают целые классы населения, вместо них появляются новые классы, с новыми условиями существования и с новыми потребностями. Зарождается новая, более могущественная буржуазия; в то время как старая буржуазия ведет борьбу с французской революцией, новая завоевывает себе мировой рынок. Она становится настолько всемогущей, что еще до того, как билль о реформе передал непосредственно в ее руки политическую власть, она заставляет своих противников издавать законы почти только в ее интересах и в соответствии с ее потребностями. Она завоевывает себе прямое представительство в парламенте и использует его для уничтожения последних остатков реальной силы, сохранившейся за землевладением. Наконец, в данный момент буржуазия занята тем, что разрушает до основания то пышное здание английской конституции, которое вызывает такое восхищение у г-на Гизо.
И в то время как г-н Гизо поздравляет англичан с тем, что у них отвратительные исчадия французской общественной жизни, республиканизм и социализм, не смогли потрясти основ единоспасающей монархии, в это самое время в Англии классовые противоречия в обществе достигают такой остроты, как ни в одной другой стране; здесь буржуазии, исключительной по своему богатству и производительным силам, противостоит пролетариат, сила и концентрация которого также не имеют себе равных. Таким образом, получается, что г-н Гизо восхваляет Англию за то, что в ней, под прикрытием конституционной монархии, получили развитие гораздо более многочисленные и гораздо более радикальные элементы социальной революции, чем во всех других странах мира, вместе взятых.
Там, где нити исторического развития Англии сходятся в один узел, которого г-н Гизо сам уже не может разрубить — хотя бы только для видимости — посредством чисто политической фразеологии, там он прибегает к религиозной фразеологии, к вооруженному вмешательству божества. Так, например, дух божий внезапно нисходит на армию и не дает Кромвелю провозгласить себя королем и т. д. От своей совести Гизо спасается при помощи бога, от непосвященной публики — при помощи стиля.
Поистине, не только les rois s'en vont {короли уходят. Ред.}, но также и les capacites de la bourgeoisie s'en vont {таланты буржуазии уходят. Ред.}.
Написано в феврале 1850 г.
Напечатано в журнале «Neue Rheinische Zeitung. Politisch-okonomische Revue» № 2, 1850 г.
Печатается по тексту журнала
Перевод с немецкого
К. МАРКС и Ф. ЭНГЕЛЬС ПЕРВЫЙ МЕЖДУНАРОДНЫЙ ОБЗОР[129]
A tout seigneur, tout honneur! {По месту и почет. Ред.} Начнем с Пруссии.
Прусский король делает все возможное, чтобы довести до кризиса нынешнюю ситуацию, характеризуемую соглашением, которое дышит на ладан, компромиссом, не удовлетворяющим ни одну из сторон[130]. Он октроирует конституцию и после различных неприятностей создает две палаты, которые пересматривают эту конституцию. Чтобы придать конституции наиболее приемлемый для короны вид, палаты вычеркивают каждую статью, которая так или иначе может оказаться не по вкусу короне, полагая, что теперь король сразу присягнет конституции. Но не тут то было! Чтобы доказать палатам свою «королевскую добросовестность», Фридрих-Вильгельм сочиняет послание с новыми предложениями по «улучшению конституции», предложениями, принятие которых должно окончательно лишить упомянутый документ даже малейшей видимости так называемых конституционных гражданских гарантий[131]. Король надеется, что палаты отвергнут эти предложения, — ничуть не бывало. Если палаты обманулись в короне, то теперь они позаботились о том, чтобы корона обманулась в них. Палаты все принимают, все — и пэрство, и чрезвычайный суд, и ландштурм, и фидеикомиссы[132], — чтобы только их не разогнали по домам, чтобы только заставить, наконец, короля торжественно принести присягу конституции. Такова месть прусского конституционного буржуа.
Королю трудно будет придумать такое унижение, которое показалось бы палатам чрезмерным. В конце концов он будет считать себя вынужденным заявить, что «чем более свято для него клятвенное обещание, которое ему предстоит дать, тем ближе к сердцу он принимает возложенные на него богом обязанности по отношению к любезному отечеству» и тем менее его «королевская добросовестность» позволяет ему присягнуть конституции, предоставляющей ему все, а стране ничего.
Господа из блаженной памяти «Соединенного ландтага»[133], которые теперь опять собрались в палатах, потому так страшно боятся быть отброшенными на свои старые домартовские позиции, что они тогда снова окажутся перед революцией, которая, однако, на этот раз не принесет им никаких роз. К тому же в 1847 г. они еще были способны отклонить заем, предлогом для которого служила постройка восточной железной дороги, между тем как в 1849 г. они сначала фактически утвердили этот заем, а затем уже задним числом покорнейше просили о теоретическом праве утверждать ассигнования.
В то же самое время буржуазия вне палат тешится тем, что выносит в судах присяжных оправдательные приговоры лицам, обвиняемым в политических преступлениях, и проявляет таким образом свою оппозицию правительству. Так в этих процессах систематически компрометируют себя, с одной стороны, правительство, а с другой, демократия, представляемая обвиняемыми и аудиторией. Вспомним процесс «всегда конституционного» Вальдека, трирский процесс[134] и т. д.
На вопрос старого Арндта: «Что такое отечество немца?»[135] Фридрих-Вильгельм IV ответил: Эрфурт[136]. Не так трудно было дать пародию на «Илиаду» в «Войне мышей и лягушек»[137], но никто до сих пор еще не осмелился даже подумать о составлении пародии на «Войну мышей и лягушек». С эрфуртским планом ухитрились создать пародию даже на войну мышей и лягушек в соборе св. Павла. Разумеется, совершенно безразлично, действительно ли соберется в Эрфурте это неправдоподобное собрание или же его запретит православный царь, — так же безразлично, как и протест против его компетенции, для составления которого г-н Фогт, несомненно, войдет в соглашение с г-ном Венедеем. Вся эта выдумка представляет интерес лишь для тех глубокомысленных политиков, передовые статьи которых находят в вопросе о «Великой» или «Малой Германии» столь же неисчерпаемый, сколь необходимый источник, и для тех прусских буржуа, которые живут в блаженной вере, что в Эрфурте прусский король одобрит все именно потому, что в Берлине он все отверг.
