Деградация и деграданты: История социальной деградации и механизмы её преодоления - Шапталов Борис Николаевич
Сложность определения «национальных интересов» состоит в том, что их содержание можно трактовать как угодно. Тем более что властители всегда отождествляют свои интересы с национальными. Так трактовали «национальный интерес» дворяне-крепостники и советская бюрократия. Иного и быть не может. Невозможно представить ситуацию, когда власти заявят, что на данном этапе ее интересы не совпадают с национальными и народу придется потерпеть, пока они закончат свои дела и баланс не восстановится.
Порой и вправду непросто определить, что отвечает национальным интересам. Например, отвечали ли интересы большевиков, хотя бы частично интересам народа? Если не совпадали, то почему коммунисты держались у власти 70 лет? Неужели только благодаря террору? А совпадали ли желания правящего класса Японии в первой половине XX века с национальными интересами страны? Судя по ожесточенному сопротивлению японских войск во Второй мировой войне, по массовым фактам самопожертвования солдат и офицеров, то отвечали. Или то были ложные национальные интересы? Но если признать существование ложных национальных интересов, уводящих государство с истинному пути, то как отличить их от подлинных?
Успехи фашизма и нацизма в Италии и Германии свидетельствуют, что ложные национальные интересы существуют и способны захватывать нацию и мобилизовывать общество на весомые свершения. И лишь поражение открывает людям глаза на истинное положение. Но это если поражение налицо, а если общество тихо деградирует и не в состоянии, чем дальше, тем больше отдавать себе отчет в ложном пути? Тем более если этот путь приносит свои дивиденды не только власть имущим, но и другим слоям, как это было в разлагающемся социуме античного Рима с утвердившимся кредо «хлеба и зрелищ»?
В самом общем виде национальный интерес заключается во всемерном развитии страны и населяющих ее народов. Но, во-первых, никогда нельзя прийти к консенсусу по вопросу, как и что развивать в первую и вторую очереди, поэтому функция власти заключается в том, что она берет ответственность за выбор приоритетов и способов достижения постав- ленных целей. Во-вторых, ресурсов на всех всегда не хватает, соответственно приходится ранжировать их расходование. Разумеется, удовлетворение потребностей начинается с правящего класса и далее по политической значимости социальных групп для власть имущих. Такая практика не зависит от режима, степени его «народности» или «антинародности», a является универсальным социологическим законом (иначе не имело бы смысла бороться за власть, которая, в сущности, представляет собой систему распределения ресурсов). И чем больше необходимость в социальной опоре, тем с большей долей распределяемых ресурсов должны делиться властвующие группы. Лучше всего ситуация с распределением («социальной справедливостью») обстоит в государствах развитой демократии. Это вызвано не альтруизмом правящих элит, а их зависимостью от гражданского общества, от голосов избирателей. В России же была создана система, при которой крупному бизнесу по-настоящему выгодно делать лишь три вещи: пилить, доить и вывозить. Пилить созданное при коммунистах, доить советское наследие и вывозить полученные доходы за рубеж. Созидание завязано на исполнение этих трех вещей, куда входит создание торговых и сервисных сетей, замене изношенного оборудования, строительстве офисных зданий и т. п.
Руководство страны, вроде бы, пытается приостановить тенденцию к деиндустриализации. Чтобы сохранить отрасли, ненужные бизнесу, но необходимые стране, такие, как авиастроение, судостроение, станкостроение и другие подобные малодоходные с позиций быстрого обогащения, но затратные и хлопотные сектора, были сформированы государственные компании. Но остановить процесс ржавчины удается с трудом. Прежде всего, очень трудно совладать со сложившейся системой.
В результате раздачи «халявы» родился специфический капитализм, который с полным правом можно охарактеризовать как паразитарный. Паразитарное доение созданных при коммунистах ресурсов — вот материальная основа воспроизводства российского капитализма и российской специфической демократии. В таком социуме средний класс излишен, ведь это дополнительный претендент на ресурсы! К тому же российский средний класс состоит в своем большинстве из торговцев и служащих. Лица, имеющие прямое отношению к развитию производства — инженерно-технические работники, ученые, предприниматели — не просто меньшинство, они имеют ничтожное влияние на выработку политики. Поэтому непонятно почему наши либералы жалуются, что демократия в России не такая, как на Западе. Она и не может быть «западной» по своей структуре, движущим силам и интересам.
По прошествии двух десятков лет «развития» капитализма в России, стало ясно, что вместо исчерпавшего себя нетоварного социализма утвердилась деградационная модель рыночного хозяйствования. В результате Россия закрепила свое положение мирового донора. И это, увы, отвечает «национальным интересам» компрадорской буржуазии и связанной с ней части государственной бюрократии.
3.4.5. Россия как донор
Традиция безвозмездной помощи, а фактически безвозмездной перекачки капиталов в другие страны, возникла еще в царское время и была продолжена в СССР. В 1950-60-х годах появилось большое число освободившихся от колониальной зависимости государств в Азии и Африке. Они сразу же стали просить экономической и военной помощи у Советского Союза. К этому списку стали добавляться бедные латиноамериканские страны, в которых свершились революции (Куба, Никарагуа). Кремль не мог отказать в просимом. Началось масштабное кредитование «социалистических» и «антиимпериалистических» режимов. Беда была в том, что выдаваемые кредиты носили антиэкономический характер, то есть были заведомо убыточны, с низкой процентной ставкой, а главное, большая их часть не возвращалась в виду тотально-низкой эффективности экономик этих государств. Последнее по времени массовое списание долгов произошло в 2004—06 годах. Вот краткий список «сгоревших» денег советских времен (в долларах):
Ирак — 8 млрд, Алжир — 4,7 млрд; Сирия — 10 млрд; Эфиопия — 1,1 млрд. Всего почти 25 миллиардов долларов. Много это или мало? Если учесть, что строительство Волжского автомобильного завода с производством 600 тысяч автомобилей обошлось примерно в 3 миллиарда долларов, то получается, что вышеназванным «друзьям» были переданы средства на 7–8 автозаводов с выпуском не менее 5 миллионов автомашин. (Для сравнения: СССР «умер» с производством 2,1 млн. машин всех видов.) А помощь Вьетнаму, Кубе, Афганистану была еще значительней. Казалось бы, появление капитализма в России должно кардинально изменить ситуацию: страна будет работать на себя, а не на других. Ничего подобного! Переток капиталов продолжился не в меньших, если не в больших масштабах. Только за пять лет — с 1992 по 1997 гг. — доказанный уход капиталов составил 125 мрлд. долл. (Абалкин Л. Вызовы нового времени. — М.: Институт экономики РАН. 2001. С. 110). Причем надо иметь ввиду, что это более «тяжеловесные» по покупательной способности деньги, чем сегодня. И они ушли в момент страшного, невиданного со времен гражданской войны, падения производства и дефицита государственного бюджета. Реально же страну покинуло много больше, но сколько именно, неизвестно. Чаще всего называют цифру 200 миллиардов. Эти миллиарды — цена отказа от модернизации российской промышленности и сельского хозяйства в 90-е годы во имя «свободы перемещения капиталов», на деле — это цена донорства страны уже в новых условиях.
Донорство сильно повлияло на жизнь российской глубинки. В России не умеют эстетически организовывать пространство. Деревни выглядят убого — серые дома, неказистые заборы из разнокалиберных досок, caраи-развалюхи. Недалеко ушли малые провинциальные города. Нет никакого сравнения с ухоженными, «игрушечными» городками Западной Европы и Прибалтики. Лишь крупные городские центры имеют возможность и желание выглядеть если ни красиво, то пристойно. Этот антиэстетизм — символ векового донорства России, потому что донорами являлись деревня и городская провинция.
