Наука под гнетом российской истории - Романовский Сергей Иванович (лучшие книги .TXT) 📗
Организационной чесоткой были заражены все: партийные и государственные чиновники просто по роду своих занятий, а ученые потому, что организационными новациями они думали улучшить научный климат, забыв при этом главную заповедь любых бюрократических преобразований: они не уменьшают, а резко увеличивают рост чиновничества.
Так, профессор – почвовед А.А. Ярилов в 1925 году предлагал Л.Д. Троцкому над тремя уже существовавшими Академиями: Академией наук, ВАСХНИЛ и Всесоюзной Академии технических наук водрузить еще одну: единую конференцию всех академий [487]. Не послушались. Но не потому, что это было заведомой глупостью, просто коммунисты никогда не поощряли организационные инициативы снизу, любая реорганизация мо-гла идти только сверху вниз.
Обратимся теперь к разрастанию академической науки. Академия наук за годы советской власти из небольшого учреждения превратилась в подлинного монстра, она стала настоящим государством в государстве со своим президентом, правительством (Президиум Академии), «силовыми министерствами» (финансовое и хозяйственное управления) и громадной армией со своим генералитетом, офицерским корпусом и рядовым составом.
Итак, если в 1917 году в Академии наук был 1 институт, то в 1918 г. – 2, в 1929г. -10, в 1940 г. – уже 48. На конец же 1989 г. в АН СССР значилось более 330 научных организаций.
Столь же стремительно росла и численность научного персонала Академии наук. За десять лет советской власти состав Академии вырос с 220 до 683 человек, а к 1937 г. в системе Академии работало уже 3003 человека. Далее рост исчислялся десятками тысяч: в 1965 г. – 51 тыс., 1970 г. – 91 тыс., 1975 г. – 92 тыс., 1980 г. – 102 тыс., 1985 г. – 112 тыс. и в 1991 г. – почти 161 тыс. человек [488].
Понятно, что столь стремительный рост числа научных сотрудников требовал определенных структурных преобразований Академии наук. Структурные реорганизации шли в одном направлении: вовлекались в сферу академической науки новые дисциплины и, как следствие, увеличивалось число отделений Академии и невероятно разбухал управленческий аппарат. Вот схематическая динамика этого процесса.
В 1917 году в Академии наук было 3 отделения: физико – математических наук, русского языка и словесности, исторических наук и филологии. В 1930 г. число отделений сократили до двух: Отделение математики и естественных наук (ОМЕН) и Отделение общественных наук (ООН). Но уже в 1938 г. в Академии значилось 8 отделений, в 1968 г. их стало аж 17. Даже Президиум уже не мог решать проблемы всей Академии. Поэтому создали 4 секции Президиума, работавших самостоятельно. И это еще в 1968 году! В конце же 80-х годов в Академии наук было уже 21 отделение (18 проблемных и 3 региональных) да еще 14 научных центров. В 1990 г. избрали 11 вице – президентов Академии наук. Академик Ю.А. Косыгин такую страсть к администрированию назвал явлением “удивительным и даже смешным” [489]. В апреле 1990г. Общее собрание избрало Президиум Академии наук в со-ставе 50 человек, а уже в начале 1992 г. в Президиум входило 65 человек!
Лавинообразно росло и число «бессмертных», т.е. действительных членов Академии. Напомню, что на начало 1917 года в России было 37 академиков, в 1931 г. их стало 85, в 1935 г. – 95, в 1950 г. – 138, в 1960 г. – 162, в 1970 г. – 245, в 1980 г. – 234, в 1988 г. – 323 [490], в начале 1991 г. – 337, а в конце того же года – 360 академиков. И это без учета членов – корреспондентов. Всего же на декабрь 1991 г. число членов штаба нашей национальной науки выросло до 1080 человек [491]. Причем закономерности 90-х годов носят явно патологический характер: число рядовых научных сотрудников неуклонно сокращается, зато ряды академиков продолжают множится год за годом.
Нам остается рассмотреть процесс расползания по отраслям так называемой ведомственной науки. Возникла она уже в начале 20-х годов, когда были организованы первые исследовательские институты при ВСНХ. Теперь каждый Наркомат желал иметь непременно свою науку. По задумке она была призвана помочь решению узко прикладных ведомственных задач. Но так не бывает. Со временем менялись целевые установки отрасли, возникали новые грани взаимодействия с другими отраслями народного хозяйства и образованные ранее ведомственные институты были вынуждены перестраивать и свою структуру и тематику. Уже вскоре одной из государственных проблем стал очевидный дубляж исследовательских разработок, да и множество отраслевых институтов как бы перекрывало тематическую их независимость и дубляж стал неизбежен.
Уже в начале 30-х годов действовали 32 химических института, 17 машиностроительных, 6 электротехнических, 14 горнорудных и т.д. Дошло и до очевидных курьезов. Как отмечает Г.А. Лахтин, стало потребностью “научное сопровождение” любого производства, каждый новый вид производственной деятельности стремился иметь непременно свое звено отраслевой науки [492]. Так появились сотни разных «Гипро…» Только в Ленинграде были замечены «Гипрорыба», «Гипромясо» и «Ги-промолоко», «Гипротеатр» и «Гипроцирк», «Гипроруда» и «Гипронеруд(а)» и т.д. Их число множилось из года в год. Только в 1929 – 1933 гг. число разноплановых институтов отраслевой науки выросло в 7 раз. Особенно интенсивно процесс институтообразования проявился в годы взбалмашного ленинизма. Только в 1958 – 1960 гг. создано в 2 раза больше отраслевых НИИ, чем за предыдущие 8 лет. К концу 1988 г. их счет шел уже на сотни:1583 института промышленного профиля, 905 – сельскохозяйственного, 461 – медицинского, 399 – институты народного образования, культуры и искусства, 158 – строительного профиля, 89 – институты транспорта и связи, 38 институтов торговли и общественного питания и т.д.
Вместе с отраслевой наукой наша «армия ученых» исчислялась уже в 4,5 млн. человек, а по другим данным, равнялась 8 млн. [493].
В 1931 г. Постановлением СНК РСФСР все отраслевые институты были разбиты на «сорта». Институт 1-го сорта (офи-циально: первой категории) имел союзное подчинение, далее шли институты республиканской значимости, институты при вузах; еще ниже – заводские и фабричные НИИ. И уж вовсе на дне едва просматривались краеведческие институты и всякие прочие институты областного подчинения. Понятно, что различались они не только численностью ученого персонала и тематикой. Главное – в оплате труда. Она падала пропорционально «значимости» института в этой искусственно выстроенной ие-рархии. Кто же захочет за ту же по сути работу получать меньшую зарплату? И начались сложные интриги по переводу институтов в более высокие категории: высасывались из пальца проблемы «союзного значения», подключали местное партийное руководство, играя на их амбициях. Иногда это помогало. Чаще – нет.
Понятно, что синхронно с ростом числа ведомственных институтов, с расползанием вширь так называемой прикладной науки росло и число людей, занятых в этих секторах экономики. Так, в 1946 г. доля отраслевой науки составляла 38% от общего числа научных работников страны, в 1950 г. уже 47%, а в 1970 – 72%. Причем институты – карлики считались априори ущербны-ми (чем меньше институт, тем мельче тематика, а потому стремились создавать институты – гиганты. В 1960 – 1970 гг. были нередки ведомственные институты численностью в 2 – 3 тысячи человек, а попадались и институты – монстры, в них было занято до 10 тыс. человек и более. То, что при этом терялась эффективность управления, да и просто реальная отдача была заведомо непропорциональна численности, мало кого заботило.
Очевидно и другое: по мере роста числа отраслевых НИИ и расширения их познавательного поля, с одной стороны, отчетливой «технизации» Академии наук и сознательного увеличения в ее общих планах доли чисто прикладных исследований, что начало отчетливо проявляться еще в конце 30-х годов, стерло ту грань между академической (фундаментальной) и ведомственной (прикладной) наукой, которая ранее якобы имела место. Уже в послевоенные годы принадлежность науки к фундаментальной или прикладной определялась лишь местом решения тех или иных задач. Реальные же различия практически не просматривались.
