Крестовые походы. Идея и реальность - Лучицкая Светлана Игоревна (онлайн книга без txt) 📗
Дальнейшие факты только подтверждали правомерность опасений византийской принцессы: после возвращения из Святой Земли вождь норманнов Боэмунд Антиохийский в 1106 г. активно пропагандирует новый крестовый поход — против Византии, а во время крестового похода 1147–1149 гг. норманнский правитель Сицилии Рожер II, пользуясь трудностями Византии, наблюдающей за передвижением крестоносных войск, осаждает империю с моря. Влияние прогибеллинских и про-норманнских сил в армии крестоносцев сыграло определенную роль и в трагической девиации крестового похода 1202–1204 гг. А в начавшемся в 1270 г. крестовом походе Людовика Святого норманнские амбиции в отношении Византии разделял и один из самых значительных предводителей экспедиции — Карл Анжуйский. Примеры можно продолжить.
Как бы то ни было, Византия всегда была для крестоносцев важным транзитным пунктом на пути в Священную Землю. С начала Первого крестового похода западные лидеры договариваются с византийским императором об обеспечении войск продовольствием и фуражом во время передвижения по балканским владениям империи, о переправе крестоносцев на византийских судах через проливы и о всяческой помощи крестоносной армии. С самых первых шагов крестоносного движения отношения между крестоносцами и Византией, как было сказано, принимают напряженный характер. Уже во время похода 1096 г. прибытие фанатичных западных воинов вызывает серьезное беспокойство греческого императора: ведь он ожидал наемников, но то, что он видит, ни на что не похоже. Он уговаривает рыцарей поступить к нему на службу, рассчитывая обязать их клятвой верности и обещанием вернуть земли, некогда принадлежавшие Византии, он также готов хорошо заплатить за их службу и осыпает их щедрыми подарками, но блеск и пышность византийского двора только разжигают алчность и зависть крестоносцев. При этом дворе с его церемониями и строгим чинопочитанием западные воины производили впечатление неотесанных и плохо воспитанных непрошеных гостей, которые постоянно нарушали этикет и, едва покинув императорский дворец, чинили бесчинства и грабежи. Византийские власти с трудом налаживают ненадежные отношения с латинянами и в дальнейшем предпринимают меры для собственной защиты. Уже во время крестового похода 1147–1149 гг. византийскому императору Мануилу Комнину приходится заключить договор с турками-сельджуками с тем, чтобы обезопасить свою страну от возможных нападений идущих в Святую Землю крестоносцев, а во время крестового похода 1189–1192 гг. Исаак II Ангел даже вступил в союз с «врагом Креста» — Саладином. Оскорбленный этим известием, германский император Фридрих I чуть не захватил византийскую столицу. Продвижение западных воинов по византийским землям в каждом походе сопряжено с большими трудностями: рыцари часто жалуются на то, что император не обеспечивает их необходимым продовольствием, а то и вообще чинит всякие препятствия. Все эти и многие другие обстоятельства дают западным христианам основание для того, чтобы подозревать византийского государя, а заодно и всех греков, в «коварстве» и «предательстве». Эта тема — чистейшая легенда, возникшая еще во время Первого крестового похода, во многом благодаря враждебному отношению к грекам норманнов и искусственно ими подогреваемая, постепенно становится важной составляющей крестоносной идеологии: именно «вероломством греков», как и «волей Господней» и грехами предводителей крестового похода, средневековые миряне были склонны объяснять неудачи крестоносцев.
На этом фоне отношения между Византией и государствами латинского Востока выглядят на первый взгляд более дружественными. В их истории наблюдаются не только периоды противостояния, но и сближения. Например, считающийся самым «прозападным» византийский император Мануил I Комнин (1143–1180) в середине XII в. воевал вместе с крестоносцами за интересы латинского Востока и, объединив усилия с Иерусалимским королевством, совершал походы на фатимидский Египет. Однако это не мешало императору бороться против западных христиан за Антиохию, которую византийцы продолжали считать своей территорией.
Можно предположить, что наиболее часто конфликты крестоносцев с Византией возникали на их пути к Святой Земле. И когда Восточная империя вновь сталкивалась с ними во время крестовых экспедиций XII в., взаимное раздражение и недовольство греков и латинян только нарастали. Со стороны грубых воинов все те же высокомерные требования, те же грабежи и насилие, со стороны греков все те же меры, часто недостойные, чтобы отделаться от неудобных посетителей. Все больше затруднений в общении между императором и латинянами по части этикета, и все больше крестоносцы укрепляются в мысли о том, что пора расправиться с этим ненадежным союзником. Уже в армиях Людовика VII и Фридриха I зреют замыслы разделаться с Византией, а после неудачного крестового похода 1147–1149 гг. советник французского короля Сугерий откровенно обсуждает планы военной экспедиции против Греческой империи. Когда же в течение крестоносной эпопеи к этой неприязни и взаимному непониманию прибавилось представление о богатстве и слабости дряхлеющей Империи, крестоносцы уже не могли противиться искушению.
Вечное соперничество и вражда между греками и латинянами находят свое разрешение в крестоносной экспедиции 1202–1204 гг., завершившейся взятием и разграблением Константинополя. Так поразительным образом крестовый поход, изначальная идея которого заключалась в освобождении и защите восточных христиан, в начале XIII в. приводит к военному конфликту между латинянами и Византией. Западные рыцари обвиняют греков-схизматиков в предательстве крестоносного дела, в противоправных действиях и узурпации власти законного правителя и так оправдывают войну против Византии. Греки же окончательно убеждаются в разбойничьем характере крестового похода, в котором венецианцы в своих целях используют алчность крестоносцев, жаждущих заполучить византийские богатства. Сам факт разграбления величайшей столицы мира произвел неизгладимое впечатление на греческий мир и способствовал дальнейшему отчуждению. Именно в 1204 г. политические факторы, наложившись на церковные, в совокупности привели к подлинному расколу христианской Церкви на западную и восточную.
Можно считать, что все же главной причиной фатальных противоречий крестоносцев и Византии было то изначальное непонимание, которое встретила у греков сама идея крестового похода. В начале крестоносной эпопеи их рассказы о притеснениях восточных христиан и насильственных действиях турок, имевшие цель привлечь внимание к проблемам Византийской империи, их постоянные обращения за помощью к папству и рыцарству были восприняты на Западе совсем не так, как того желали византийцы. Западные христиане использовали представившийся им повод для объявления священной войны против иноверцев, что империя отнюдь не имела в виду. Греки не понимали великого порыва религиозного энтузиазма, с каким Запад откликнулся на призыв Урбана II, и видели в крестовом походе только политическое предприятие. Примечательно, что если войны византийского императора Ираклия I против персов, в результате которых он в 628 г. вернул главную христианскую святыню — Честной Крест, — рассматривались в латинской традиции как предтеча крестоносного движения, то в самой Византии их никогда не воспринимали как священную войну. Вообще идея справедливой войны в защиту христианства против нападений или угроз неверных, ради отвоевания незаконно захваченных у христиан святых мест была совершенно чужда Византии. Восточная империя по существу не отошла от представлений, существовавших еще в античном Риме, где не делалось различий между справедливыми и несправедливыми войнами, так как все войны велись либо против варваров, либо против мятежников, а значит, с точки зрения римлян, все были справедливыми. Византия восприняла эту идею, но с обратным знаком: христианская империя тоже не делила войны на законные и незаконные, но при этом считала все военные действия злом. На Западе же эти представления вытеснили новые, более практичные идеи, в основе которых лежало учение о праве христианского общества на войну, и в этом смысле западная Церковь оказалась гибче, чем более суровая и жесткая Церковь Византии. Греки были скандализованы западными представлениями о том, что война может быть священной, что убийство людей допустимо рассматривать как благочестивое дело, а кровопролитием можно спасти душу. В отличие от христианского Запада, в Византии не отступали от евангельских принципов, запрещавших христианам проливать кровь, как и от ветхозаветной заповеди «Не убий». Характерное же для идеологии крестового похода представление о том, что умерший на поле боя может заслужить венец мученичества, вообще вызывало отвращение греков. Эта идея порождала у них ассоциацию с понятием джихада у мусульман, которые были главными врагами Византии. В X в. отличившийся своими победами над арабами полководец и император Никифор II Фока пытался внедрить представление о священной войне в сознание византийцев: он просил константинопольского патриарха почтить память погибших в войне против неверных и увенчать их венцом мученичества, но встретил сухой и решительный отказ. С точки зрения греческого клира, лишение неверного жизни есть грех, от которого надо очиститься. Воин, совершивший убийство, должен понести наказание, даже если убивает во имя благого дела. В Византии следовали «канону» Василия Великого, который призывал в течение трех лет отказывать в причастии тому, кто убил врага на войне. Клириков же, обагривших руки кровью, подвергали интердикту. Возможно, что на практике эти принципы даже и нарушались, но в любом случае первоначальные идеи, высказываемые отцами Церкви, запрещавшими христианам брать оружие в руки, были чрезвычайно крепки в Византии.
