Двенадцать поэтов 1812 года - Шеваров Дмитрий Геннадьевич (книги регистрация онлайн бесплатно .txt) 📗

Миновало двести лет, многое и многие изгладились из памяти народа, но произнеси имя Батюшкова — и тут же вспомнится: «А еще он о друге своем писал… простая такая фамилия… кажется, Петин…»

Имя гвардии полковника Петина было занесено на одну из черных мраморных досок Пажеского корпуса, где значились фамилии пажей, павших в боях за Отечество. Кстати, на той же самой доске значится и имя известного нам поручика лейб-гвардии Семеновского полка Александра Чичерина, погибшего в сражении при Лейпциге…

Эти доски до сих пор сохраняются в Санкт-Петербургском суворовском военном училище, расположенном в здании бывшего Пажеского корпуса.

ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ

ПРОКУРОР ОСТОЛОПОВ

(Николай Федорович Остолопов. 1783–1833)

Глава первая

Вологодский прокурор Николай Федорович Остолопов умел нравиться. Иногда он даже возбуждал страсти.

25 августа 1812 года его срочный отъезд в Петербург разворошил чиновный муравейник провинциального городка. Стали гадать: что стоит за этим вызовом, связан он с войной или с новым назначением и кого могут прислать взамен Николая Федоровича, к странностям и слабостям которого уже привыкли.

Говорили, что сын уездного судьи в двадцать шесть лет стал губернским прокурором благодаря покровительству Державина, успешно сочетавшего в свое время занятия словесностью с государственной службой. Годы спустя, в 1822 году, Николай Федорович Остолопов выпустит книгу «Ключ к сочинениям Державина по изданию 1808 года. С кратким описанием жизни сего знаменитого поэта». В предисловии автор напишет: «Имев счастие пользоваться благосклонностью Гавриила Романовича, я успел под его руководством собрать самые достоверные объяснения на большую и лучшую часть его сочинений…»

До назначения в Вологду Николай Остолопов окончил Горный кадетский корпус, служил в Коллегии иностранных дел, издавал в Петербурге журнал «Любитель словесности», где в 1806 году напечатал первое стихотворение девятнадцатилетнего Батюшкова «Мечта». Остолопов и Батюшков близкими друзьями не стали, но сохранили приятельские отношения, время от времени встречаясь в Вольном обществе любителей словесности, наук и художеств, где оба состояли.

В начале апреля 1812 года Константин Батюшков сообщал из Петербурга своей сестре Александре: «Остолопов здесь; он может быть (если верить его собственным словам) оставит место прокурора; хорошо б было постараться для Павла Алексеевича (Павел Алексеевич Шипилов — муж Елизаветы Николаевны, сестры К. Н. Батюшкова. — Д. Ш.); я готов попросить сам Ивана Ивановича Дмитриева, если только правда, что Остолопов покидает место…» ^[328]

Дмитриев был в ту пору министром юстиции, и Остолопов находился в его непосредственном подчинении.

Батюшков надеялся, что назначение Павла Алексеевича на прокурорское место избавит семью сестры от постоянной бедности. Но в этой заботе была и общественная сторона. Поэт был убежден, что Отечество остро нуждается в таких неподкупных, хорошо образованных и порядочных людях, каким был Павел Алексеевич Шипилов. Батюшков не сомневался, что будет понят Иваном Ивановичем Дмитриевым, в котором видел не столько министра юстиции, сколько старшего собрата по поэзии.

Кстати, Константин Николаевич с детства хорошо представлял себе особенности прокурорской службы, ведь его отец еще в царствование Екатерины II был губернским прокурором в Вологде, а потом в Вятке. Тогда Николай Львович Батюшков проявил себя защитником бедных, притесняемых и оклеветанных. За свою принципиальность он был обойден чинами и в конце концов оказался уволен от должности ^[329].

Павел Алексеевич Шипилов в юности служил переводчиком в Коллегии иностранных дел и немало помог еще более юному тогда Батюшкову в знакомстве с новинками зарубежной литературы. Шипилов и сам писал стихи, переводил поэзию, изредка печатался. В Вологду его привела любовь к Елизавете Батюшковой. Павлу Шипилову было всего восемнадцать лет, когда он оставил престижную петербургскую службу и посвятил себя семье.

Забота шурина тронула Павла Алексеевича, но перспектива стать видным чиновником совершенно не обрадовала его. Шипилов понимал, что, обретя достаток и положение, он почти неизбежно потеряет нравственный покой, поскольку окажется среди множества искушений и соблазнов. Человек глубоко верующий, Павел Алексеевич готов был и дальше терпеть нужду и воспитывать детей в самых скромных условиях, но не подвергать испытаниям свою совесть. 11 апреля 1812 года он прямо написал Батюшкову: «Любезный брат, для этого места нужен или умной и в законах сведущий человек, или, попросту сказать, алтынник ^[330]. Последним быть не могу, а первым и хотел бы, но не знаю, достанет ли на то моих способностей… Впрочем, здесь слышно, что на место Остолопова определяется какой-то Зиновьев; тем лучше — у желающих и достойных перебивать шпагу не хочу…» Помня, что Батюшков сам испытывает затруднения с определением на государственную службу, Шипилов с житейской мудростью прибавляет: «Благосклонность Ивана Ивановича Дмитриева тебе и самому пригодится. Итак, не спеши просить его для других: не всякий вельможа любит, чтоб его много просили…»

Батюшков же к тому времени решил, что если и служить, то по ведомству иностранных дел, но никак не юстиции. Отец, Николай Львович, вдоволь насмотревшийся на российское правосудие, поддержал его в этом. «Припряженному быть к приказному столу, — писал Николай Львович сыну, — есть дело для тебя невозможное. Я знаю всю цену достоинства твоего, знаю, сколь несносно читать, а иногда и подписывать: высечь кнутом, вырвать ноздри, послать на каторгу — а за что и почто Бог ведает» ^[331].

Прошли апрель, май, июнь, началась война. В Вологде о вторжении Наполеона узнали 15 июля, когда прискакал нарочный из Петербурга. Перед лицом грозных событий все слухи о передвижениях начальства стыдливо затихли. Павел Алексеевич Шипилов, бывший некоторое время пятисотенным начальником в Вологодском земском войске, собрался вступать в ополчение.

И тут вдруг в конце августа Остолопов получает предписание явиться в Петербург.

Глава вторая

Итак, простившись с женой и детьми и в тревожном предчувствии самых резких перемен в своей судьбе, Николай Остолопов отправляется в путь. За несколько верст до Череповца карету прокурора остановили неизвестные.

Дорога на Петербург пролегала здесь через леса, но эти места не были какими-то особенно глухими и дикими. Народ окрестный жил законопослушно и мирно, ни о каких шайках и набегах здесь не слышали со Смутного времени. Поэтому скорее тут можно было ожидать французов, решивших внезапным маневром захватить стратегически важный путь на север, чем доморощенных робингудов. О французах, скорее всего, и подумал Остолопов в первую минуту. Заслышав же русскую речь, он мог вполне успокоиться. В сумерках нападавших легко было принять за казаков, чьи разъезды в связи с суровым военным временем регулярно встречались на пути к столице.