Воспоминания бывшего секретаря Сталина - Бажанов Борис (первая книга .TXT) 📗
Я уверяю Айземонджера, что я не имею ни малейшего желания ехать в Англию. «А куда же вы хотите?» — «Я хочу во Францию». — «Ах, как жаль, что вы это сразу не сказали, вы бы уже давным-давно были во Франции».
Действительно, я ещё в Москве решил, что я еду во Францию. По старому довоенному путеводителю по Франции Ненашева я даже выбрал себе отель, в котором я остановлюсь, приехав в Париж. Не зная Парижа и полагая, что в Париже, как и в Москве, интереснее всего жить в самом центре (что, конечно, совершенно неверно), я выбрал себе отель близ Оперы и биржи, отель Вивьен на улице Вивьен.
Дальнейшие события разворачиваются очень быстро. Английское правительство просит у французского предоставить мне право убежища во Франции. Французское соглашается, и французский консул в Калькутте ставит мне постоянную визу на Проживание во Франции. И в середине августа 1928 года я с моим Максимовым сажусь в Бомбее на пароход «Пэнд О компании», двадцатитысячетонную «Малойю» и через две недели путешествия высаживаюсь в Марселе. Беру поезд в Париж, приезжаю в Париж и на Лионском вокзале говорю шофёру такси, наслаждаясь моментом, который я предвидел ещё в Москве: «Отель Вивьен на улице Вивьен».
У Тэффи есть такое очаровательное место: «В жаркий июльский день 1921 года из метро на площади Конкорд вышла личность в очень потёртом пиджачке и видавшей виды шляпе. Личность зажмурилась от жаркого июльского солнца, постучала пальцами по парапету и сказала: „Всё это очень хорошо, но ке фер? фер то ке?“ Так началась история русской эмиграции».
ГЛАВА 17. ЭМИГРАЦИЯ. ФИНЛЯНДИЯ. БЕРЛИН.
ЭМИГРАЦИЯ. СТАТЬИ И КНИГА. ПРОТОКОЛЫ ПОЛИТБЮРО. БЕГСТВО БЕСЕДОВСКОГО. СНОВА БЛЮМКИН И МАКСИМОВ. ФИНЛЯНДИЯ. МАННЕРГЕЙМ. РУССКАЯ НАРОДНАЯ АРМИЯ. БЕРЛИН. РОЗЕНБЕРГ И ЛЕЙББРАНДТ. ПОСЛЕДНИЙ РАЗГОВОР С ЛЕЙББРАНДТОМ
Что делать? Для меня тут никакой проблемы не было. Ведь вся советская система основана на лжи. Надо было рассказать о ней правду, описать то, что Москва тщательно скрывала, в частности, механизм власти и те события, свидетелем которых я был. Прежде всего нужно было всё это опубликовать в эмигрантской прессе.
В то время (1928-1929 годы) в Париже выходили две эмигрантские ежедневные газеты — «Возрождение» и «Последние новости». Обе были антибольшевистскими, но сильно отличались политической линией. «Возрождение» была газета правая и непримиримо враждебная коммунизму. «Последние новости» была газета левая. Руководил ею бывший министр иностранных дел революционного Временного правительства Милюков, столп русской интеллигенции, человек политически бездарный. Газета из номера в номер уверяла читателей, что в Советском Союзе идёт эволюция к нормальному строю, что большевики уже в сущности не большевики, что коммунизм, если ещё не совсем прошёл, то быстро проходит и т. д. Всё это было совершенно неверно и крайне глупо. В этой газете я писать не мог. Я дал серию статей в «Возрождение». А затем написал книгу на французском языке. Но издать её или печатать мои очерки во французской прессе оказалось совсем не легко. Французские левые сочувствовали «передовому социалистическому опыту» Советской России и старались всячески замалчивать всё, что я писал. А так как я описывал события, которых я был свидетелем, со скрупулёзной точностью, то Москва, зная, что она ничего в моих писаниях опровергнуть не может, приняла тактику заговора молчания. Ни «Правда», ни «Юманите», никакая другая коммунистическая пресса никогда не упоминали моего имени. Один раз Ромен Роллан по неопытности пробовал полемизировать против одной из моих статей, но получил хороший нагоняй от коммунистического правительства за то, что упомянул моё имя.
Издатели тоже не находились. Только в 1930 году моя книга была издана, и то с большими сокращениями. То, что я писал, мало кому подходило. Левые в это время не желали никаких нападок на «передовую социалистическую страну», правые с поразительной близорукостью и непониманием происходящих в мире событий, считали превосходным, что благодаря большевизму и связанной с ним анархией Россия вышла из числа великих держав. Предсказание, что перед коммунизмом огромное будущее, что в мире началась мировая гражданская война и что коммунизм представляет для человечества сейчас главную опасность, рассматривалось, как партизанское преувеличение русского эмигранта (и потом, какой-то молодой русский пытается учить старых, опытных специалистов политики).
Но и меня книга совсем не удовлетворила. Не только из-за сокращений, при которых всякие выводы были вычеркнуты и осталось лишь свидетельство о виденном, но и по причинам, касавшимся меня лично. Я должен был выполнить взятое в Москве обязательство перед друзьями и написать, что я был антикоммунистом перед тем, как начал работать в ЦК партии. При этом я приобретал вид какого-то авантюрного Джеймса Бонда, храбро и хитроумно проникшего во вражескую крепость, а на самом деле это было совсем не так, и о себе и о своей настоящей эволюции я рассказать не мог. Поэтому в конце концов я к книге потерял интерес. Кроме того, о многом я не мог говорить, живые люди, оставшиеся в России, всегда сильно рисковали, если бы я упоминал их имя или на них ссылался.
Сейчас, когда прошло много времени, да и времена изменились, я могу рассказать то, чему я был свидетелем и как оно на самом деле было.
Через некоторое время по моём прибытии во Францию ко мне обратились представители английского Интеллидженс Сервис, прося произвести экспертизу. Резидент ГПУ в Риге Гайдук (это, конечно, кличка, а не настоящая фамилия) продавал английским властям протоколы Политбюро, и англичане платили за них чрезвычайно дорого, принимая их за настоящие. Гайдук, конечно, никогда в жизни настоящего протокола Политбюро не видел и фабриковал свои в силу собственного разумения. Но англичане знали ещё много меньше его, как выглядят подлинные. Я же их столько в своей жизни изготовил, что для меня не представляло ни малейшего труда установить, что англичанам продаётся фальшивка. Англичане покупать их перестали.
Я жил в это время в Париже в отёле. В какой-то день постучали в дверь. «Войдите». Вошла личность явно чекистского вида и спокойно представилась: «Я — Гайдук, резидент ГПУ в Риге. Я пришёл к вам вот по какому делу. Через меня англичане покупают протоколы Политбюро. Вам, конечно, лучше, чем кому бы то ни было, знать, настоящие ли они. Мне известно и мне также вполне ясно, что от вашего заключения будет зависеть, будут ли они продолжать их покупать или нет. Я не скрою от вас, что я на них очень хорошо зарабатываю. Если ваше заключение будет не отрицательное, я предлагаю вам половину платы за протоколы». Я ему отвечаю: «Удивительно, что вы перед тем, как прийти ко мне, не навели в вашем учреждении справки обо мне. Вам бы сказали, что я не продаюсь, и это бы вас избавило от бесцельного визита». — «Видите ли, господин Бажанов, — говорит Гайдук, — вы эмигрант совершенно свежий. Сейчас вы печатаете статьи, имеющие успех, и всё идёт хорошо. Поверьте моему опыту — через год всё это пройдёт, и вам придётся зарабатывать с трудом горький эмигрантский хлеб. А между тем, согласясь на моё предложение, вы за полгода заработаете столько, что сможете на эти деньги безбедно прожить всю жизнь». Я полюбопытствовал: «Скажите, господин Гайдук, видели ли вы последнюю пьесу Марселя Паньоля „Топаз“?» Нет, пьесами господин Гайдук не интересуется. «Так вот, там в пьесе есть место, когда благородного вида старик приходит к муниципальному советнику в целях шантажа и в результате разговора советник просит его удалиться, но не поворачиваясь спиной, потому что искушение ударить ногой ниже спины будет слишком велико. Вот об этом я вас и прошу — выйти, но пятясь задом, иначе мне очень захочется помочь вам выйти ногой». Гайдук остался невозмутим. «Пожалуйста, если это вам может доставить удовольствие». В дверях он всё же остановился и добавил: «Вы очень пожалеете, что не приняли моё предложение».
Он ошибся. Я вообще равнодушен к деньгам и не ценю то, что можно купить на деньги. И эмигрантская бедность меня никогда не стесняла. Наоборот, я очень ценю то, что за деньги купить нельзя: дружбу, любовь, верность слову.
