«Уродливое детище Версаля» из-за которого произошла Вторая мировая война - Лозунько Сергей (читать книги онлайн полные версии .txt) 📗
Но то, что позиция Варшавы была ключевой с точки зрения обуздания Германии — тут с Литвиновым не поспоришь. Дальше он высказал еще более интересную мысль: «В случае ее (Польши. — С. Л.) согласия, Германия не устоит перед угрозой реализации пакта без ее участия, что обыкновенно понимается как окружение Германии, и предпочтет сама примкнуть к пакту» [339]. Иными словами: присоединись Польша к «восточному пакту» — и Германии, дабы не оказаться изолированной, станет некуда деваться, кроме как и самой примкнуть к этому коллективному образованию.
Параллельно с советскими дипломатами активные переговоры с Польшей ведут французы и чехи. Французский посол в Москве Альфан сообщает Стомонякову о «плодотворных» и «содержательных» беседах Ляроша (польского посла в Варшаве) с Беком: «результаты переговоров Ляроша с Беком по вопросу о Восточноевропейском пакте… Бек отвечал уклончиво и по существу ничего не сказал» [340].
Чехословацкий министр иностранных дел Бенеш считал, что в вопросе «восточного пакта» нужно действовать «с открытым забралом», «прямо и искренне» — для того, чтобы не могло возникнуть каких-нибудь сомнений о характере намерений, связанных с этим пактом, «лишенным каких бы то ни было умыслов против кого бы то ни было». Именно в таком ключе Бенеш и ведет переговоры с польским посланником в Праге Гжибовским об отношении Варшавы к пакту. В ответ… «не получил никакого ответа на этот свой вопрос» [341].
«Основную роль в провале пакта играет, конечно, Польша, позиция которой, вследствие занимаемого Польшей географического положения, несомненно, является главным препятствием к осуществлению этой акции, — пишет 4 июля 1934-го Стомоняков советскому полпреду в Варшаве Давтяну. — Все получаемые нами информации без единого исключения подтверждают эту роль Польши. Излишне останавливаться на том, что эта позиция Польши, как и ее отрицательная позиция в отношении нашего вступления в Лигу Наций, а также вообще весь курс польской политики на сотрудничество с Германией диктуются спекуляцией пилсудчиков на японо-советскую войну, перспектива которой лежит в основе всех их политических расчетов» [342].
Но мало того, что Польша сама саботировала пакт, она в сотрудничестве с Гитлером прилагала усилия к тому, чтобы отвратить от него и другие страны: «Польша и Германия делают большие усилия оказать влияние на позиции Латвии и Эстонии в отношении заключения Восточноевропейского пакта взаимопомощи», — сообщал в том же письме Стомоняков [343]. И тут надо заметить, что в мае 1934-го в Латвии произошел фашистский переворот Ульманиса, который и сел диктатором в Риге. Германофильский крен в политике Латвии при Ульманисе, конечно, облегчал задачу Варшаве и Берлину по срыву реализации идеи «восточного пакта».
Порой аргументация Польши против пакта доходила до полного идиотизма. К примеру, Бек 3 июля 1934-го заявит Давтяну, что «само название „Восточное Локарно“ ему не нравится потому, что слово „Локарно“ вообще представляет неприятный термин для поляков». В ответ на что советскому полпреду пришлось разъяснять Беку элементарные вещи: «дело не в названии и вообще слово „Локарно“ пущено не нами, а различными газетами. Дело в самом принципе пакта, который имеет в виду обеспечить стабилизацию мира в определенном участке Европы» [344].
Этот принцип, логично рассуждал советский полпред, «должен быть полезен и для Польши, поскольку таким пактом Германия должна закрепить и польско-германские существующие границы». На эту фразу Бек, «смеясь», заметил, что «в этом нет специальной надобности, ибо польская граница достаточно обеспечена польской армией». Как уже отмечалось, Бек был большой весельчак.
Дабы дополнительно повеселить этого самонадеянного шляхтича, Давтян на всякий случай напомнил, что даже Франция — куда более мощное в военном отношении государство, тем более сразу после Первой мировой войны, перед лицом разоруженной и ослабленной Версалем Германии, — но и та в 1925 г. «тем не менее подписала Западное Локарно с Германией, ибо взаимные гарантии всегда лучше непосредственного применения силы» [345]. Но эту аргументацию, как и любую прочую, поляки не воспринимали. Союз с Гитлером им представлялся куда перспективнее.
«Бек по-прежнему тянет и находит десятки вопросов, которые требуют еще „выяснения“, — информировал французский посол в Варшаве Лярош своего советского коллегу Давтяна 17 июля 1934-го, — поляки не хотят пакта, но будут приноравливать свое поведение к тому, как будет реагировать Германия. Последняя… будет стараться фактически свести пакт на нет путем различных контрпредложений» [346]. Варшава продолжала свой прогитлеровский саботаж пакта.
Время уходило в бесплодных дискуссиях с поляками, неизменно находивших «десятки вопросов» для дополнительного «выяснения». Наконец Варшава придумала новую «хохму». 27 сентября в Женеве Бек вручил Барту записку с очередными условиями польского присоединения к «восточному пакту».
Теперь Польша требовала не просто участия Германии в проекте, но «включения в пакт статьи о полном сохранении в силе польско-германского соглашения в качестве базы отношений между обеими странами». Кроме того, Польша настаивала, чтобы ее избавили от каких-либо «обязательств в отношении Чехословакии» и «освобождения Польши от обязательств в отношении Литвы» [347].
Нелепость данного польского требования была очевидной. Ведь пакт задумывался именно как механизм предотвращения агрессии против всех его участников. Тут же получалось, что Польше должны были оставить свободные руки в отношении Чехословакии и Литвы. Кроме того, как мы помним, в польско-германском пакте отсутствовала клаузула о прекращении действия этого документа в случае совершения агрессии Польшей или Германией.
Поэтому, комментируя эти более чем странные польские предложения, нарком индел Литвинов абсолютно справедливо писал на имя временного поверенного в делах СССР во Франции: «Польша ставит условием также включение польско-германского соглашения в Восточный пакт. Необходимо потребовать от Польши уточнения этого условия. Если речь идет о подтверждении обязательств о ненападении, то отчего не включить и польско-советский пакт о ненападении, да и вообще это излишне, так как сам пакт будет включать пункт о ненападении. Если же Польша имеет в виду подтвердить ненападение Польши на Германию и обратно даже в случае их агрессии против других участников пакта, то это явно неприемлемо, ибо подрывает цель пакта» [348].
В конце 1934-го переговоры по «восточному пакту» усложнились ввиду убийства Луи Барту. В новом правительстве Фландена пост министра иностранных дел занял П. Лаваль, сторонник франко-германских договоренностей. В Москве опасались, что «восточный пакт» превратится из цели французской политики в инструмент давления на Германию с тем, чтобы достичь франко-германского соглашения.
Чтобы исключить какие-либо сепаратные переговоры с Гитлером, Москва настояла на подписании 5 декабря 1934 г. советско-французского протокола о том, что «каждое из этих двух государств обязуется не заключать никаких политических соглашений с Германией без предварительного совещания с другим правительством» и информировать друг друга о своих переговорах с представителями Германии, равно как и о всех политических предложениях, которые «ему будут сделаны со стороны Германии каким бы то ни было путем». К этому протоколу присоединилась и Чехословакия [349].
