Исторические рассказы и биографии - Разин Алексей (бесплатная библиотека электронных книг .txt) 📗
ДАНТЕ АЛИГЬЕРИ.
III
ДАНТЕ АЛИГЬЕРИ
XIII ВЕК В ИТАЛИИ. — НРАВЫ РИМЛЯН И ДРУГИХ ИТАЛЬЯНЦЕВ. — МЕЛКИЕ РЕСПУБЛИКИ. — ГВЕЛЬФЫ И ГИБЕЛЛИНЫ. — ФЛОРЕНЦИЯ. — БРУНЕТО-ЛАТИНИ И ЕГО TRÉSOR (СОКРОВИЩЕ). — ИЗГНАНИЕ ДАНТЕ.
В знаменитой поэме Данте, известной под именем Божественной Комедии, отражается весь тринадцатый век со всеми ужасами варварства и невежества, среди которого начинали появляться признаки возрождения образованности. Чтобы ясно понять этот переход от мрака невежества, надо припомнить, как и по каким: причинам разрушилась и пропала древняя образованность.
Мы привыкли представлять себе, будто с падением Западной Римской Империи все рушилось, все пропало — и древние верования, и учреждения, и нравы. Мы думаем, что исчезли все плоды древней образованности, что на опустошенной земле остались только безобразные развалины и бездушные трупы людей. Казалось бы, что новые народы, одушевленные христианством, должны были истребить без остатка все прошедшее и на его месте основать из самих себя, своими новыми и бодрыми силами, новый общественный и нравственный порядок.
Во всем этом много правды. В самом деле, Римская Империя уже готова была разрушиться сама собою, даже без вторжения варваров. Народ был безумно пристрастен к наслаждениям; богатства со всего мира собирались в один центр и развращали правительство и народ; провинции, добыча проконсулов, раздавленные налогами и ростовщиками, обнищали; семейные и общественные связи ослабли; защита государства была вверена наемникам, часто даже иностранцам. Римской Империи невозможно было восстать в прежнем блеске могущества и славы, точно так же как дряхлому старцу нельзя вернуться ко времени бодрой, могучей юности.
Однако же, как общество ни было близко к разрушению, в нем еще были драгоценные начала образованности, наследство прежних веков. Среди унижения нравов, мысль была широка и просторна; науки, литература, искусства существовали еще в памятниках, и если уже не было прежних гениальных людей, то, по крайней мере, их произведения были изучаемы в школах, а житейские потребности поддерживали и поощряли земледелие, промышленность, торговлю, мореплавание. Нравы изменялись к худшему, а в теории нравственность, стояла высоко и очищалась, как видно из сочинений Сенеки, Эпиктета и Марка Аврелия. Еще раньше их знаменитое слово, в первый раз произнесенное Цицероном — любовь к роду человеческому (charitas generis humani) — давало мысли пищу и уже начинало свое вечное, до сих пор продолжающееся развитие.
В таком-то обществе водворилось христианство. Оно установило нравственность — не как философскую мысль, а как верховный, неограниченный закон, и выше всех прав, выше самой справедливости, постановило любовь — сокращение всего закона и его совершенство.
Явились варвары. Их вторжения продолжались шесть столетий. Тесня друг друга и покрывая землю, как вечно прибывающий прилив морской, они наводнили собою всю Европу до Геркулесовых столбов: потоп людской был страшнее водного.
Тацит, говоря о германцах, уверяет, что их нравы были чище, нежели нравы Римлян. Может быть, все варвары стоят той же самой похвалы. Но они были очень похожи на те народы, которые и до сих пор называются, у нас дикими: те же достоинства, те же самые пороки. Все они без исключения прибавили свои пороки к порокам завоеванных народов, а народы завоеванные не заимствовали ни одного из достоинств, которые были нераздельны с дикостью варваров. Народы шли, как всепоглащающий пожар. Люди думали, что наступает кончина мира. Но разрушение городов, сел, деревень было еще не самым большим несчастием. Все погибло: собственность, законы, учреждения, воспитание, науки, искусства, ремесла и даже язык. Наступила ночь на земле. И среди этой ночи — необузданные насилия, жестокости предательство, презрение обещаний и клятв, и всевозможные преступления.
Епископы иногда призывали варваров к себе на помощь, для борьбы против неприязненных сект. Тогда варвары поняли, что союз с епископами неколебимо утвердит их завоевание. Они были равнодушны ко всякому учению, слабо привязаны к своим неопределенным верованиям, принесенным из лесов и степей, и потому без усилия, но и всякого убеждения приняли веру побежденных. Они оставались, как были, свирепыми, обманщиками, жадными, корыстолюбивыми, чувственными. Все общество переделалось по образцу начальников. Не стало образованности, не стало мысли вне круга вещей, их окружавших. Мы говорим здесь только об общем состоянии, пропуская исключения, которые встречаются во все времена и не составляют характера ни которого.
Один человек великого ума и необыкновенного гения, Карл Великий, попытался вытащить общество из этой бездны, хотел сделать отношения между людьми более правильными, устроить правосудие, возвысить образованность. Но тогда время еще не пришло, средств не доставало, да к тому же разрушительные причины не все еще истощились. Личное дело Карла Великого умирает вместе с ним. Зло опять входит в прежнюю силу, и среди кровавых распрей, среди ужаснейших опустошений, среди мучительных конвульсий общества, достигает величайшей степени — феодального безначалия. В истории нет примеров другого, такого же бедственного времени. Было царство грубой силы тысячи тиранов, безусловно владеющих землями и жителями, вечная война между тиранами и беспощадное, беззаконное угнетение и истребление народа.
Потом, когда в Италии устроилось несколько республик, когда между папами и государями завязалась нескончаемая борьба о границах светской и духовной власти, явилась нужда изучать права. Это была первая связь между новейшими обществами, погруженными в бездну невежества и злоупотреблений силы, и между преданиями глубокой старины. Связь эта рождалась медленно, смутно. Очень немногие изучали Цицерона, Боэция; в университетах, учреждавшихся по образцу афинских школ, появились памятники греческой философии, переведенных маврами. Это были начала схоластики, которая потом развилась и охватила все науки средних веков. В Италии явились другие источники знаний и успехов, от прямой и непосредственной связи с Востоком. В давние времена в Италию целыми колониями переселялись художники, вследствие гонений иконоборцев. В XII и в XIII веке умами овладело беспокойство: все искали со всех сторон новых путей, новых средств образованности. Из-под вековой пыли явилось множество рукописей; они читались с торопливою жадностью; потому что пристрастие к древности уже развилось от чтения древних поэтов, особенно Виргилия, который читался тогда с величайшим восторгом. После взятия Константинополя, на Италию полились потоки света древности, и Италия с благоговением встречала великие имена древней Греции — Гомера, Софокла, Демосфена, Платона. Так открывается знаменитая эпоха образованности, известная под именем возрождения. Движение распространяется с возрастающею быстротою и в XVI веке охватывает все. Общество перерождается и как при восхождении солнца пропадают холодные тени ночи, так стало исчезать средневековое варварство.
В этом движении одним из главных двигателей был всеочищающий, всевозвышающий дух Евангелия, дух любви.
На пути к возрождению, Италия была впереди всех остальных стран Европы, и потому, может быть, более всех терпела. Это будет яснее всего видно из жизни самого Данте; потому что он принимал большое участие во всех тогдашних делах.
Данте родился во Флоренции, в марте месяце 1265 года. Родители его вели свой род от древних Римлян, которым приписывалось основание Флоренции. По средневековым понятиям, происхождение значило очень много; но если в родословной Алигьери и есть какая-нибудь ошибка, то верно, по крайней мере, то, что их происхождение еще древнее, и именно от Ноя. Данте — имя уменьшительное, как наши имена Коля, Миша, и т. п.; а настоящее имя великого поэта было Дуранте. Мальчик потерял отца еще в самом раннем детстве; но его мать хорошо понимала свои обязанности и вверила образование своего сына знаменитейшему ученому своего времени, Брунето Латини. Он был известный грамотей, поэт, философ, алхимик, государственный человек и астролог. Не смотря на то, что он занимал множество важных должностей, был несколько раз посланником и наконец секретарем республики, однако с охотой, с увлечением занимался образованием Данте. Он понимал, как и многие начинали понимать в его время, что образователи юношества — величайшие благодетели своего отечества, потому что готовят ему мыслящих, просвещенных сынов, что работа образователя бесконечно возвышенна, потому что она дает человеку именно то, чем он отличается от других животных, бессловесных.
